Счастливчик (СИ) - Леблан Рене

И тут, как на грех, Окассен сам вышел на крыльцо —нечёсаный, босой, без кафтана. Увидев солдат, он бешено завопил:

— Вы меня не захватите, проклятые палачи! Я вам глотки перегрызу!

Поднял камень, которым подпирали сломанную ступеньку, и бросил его в солдат. Ни в кого не попал, но тем подписал свой приговор.

— Взять его! —скомандовал судебный исполнитель.

Двое солдат двинулись к Окассену. Но тут произошла сцена, о которой исполнитель позже рассказывал со смесью ужаса и восхищения. Из-за двери выскочили трое маленьких детей и загородили собой безумца. Старший мальчик направлял на солдат детский незаточенный меч, девочка — настоящую охотничью пику. Самый младший держал кинжал вполне боевого вида.

— Вы не тронете отца, — яростно произнёс старший мальчик. —Сначала придётся перебить нас.

— Господи, сударыня, уберите детей! Не думаете же вы, что мы будем с ними драться, — воскликнул исполнитель.

— Подождите, — вдруг сказала черноволосая женщина, появившись за спинами детей. —Дайте нам минутку поговорить, господа! Это очень важно.

Ничего не понимающий исполнитель вынужден был согласиться. Солдаты расселись во дворе на скамьях и поленнице. Странная семейка удалилась в дом, причём, исполнитель мог поклясться — сумасшедшего увели дети, держа за обе руки.

— Отвратительная история, — сказал исполнитель сержанту. — Но какая у полоумного жена красотка!

— А дети? Настоящие волчата! — с явным одобрением сказал сержант. — Они ведь и правда готовы были драться!

Урсула сделала знак Николетт войти в кухню и закрыла дверь на щеколду.

— Скажи мне честно, подруга, — быстро спросила она. — Ты в самом деле спала с Гюи?

Николетт побелела, глаза её застыли.

— Некогда раздумывать! —жёстко проговорила Урсула. — Просто скажи — да или нет?

— Да, — одними губами произнесла Николетт.

Урсула смотрела на неё, не мигая, но в её взгляде не было осуждения.

— Ты хотела бы, чтобы Окассена забрали... чтобы избавиться от него?

— Зачем? — бессильно спросила Николетт.

— Не знаю. Ведь ты не любишь его. И ты могла бы уехать в Венгрию, например.

—Зачем? —так же тихо повторила Николетт.

— Ну, у тебя ведь там твоя любовь, — только сейчас в голосе Урсулы прозвучало лёгкое презрение.

Николетт зажмурилась и покачала головой.

— Господи, Урсула! Это было семь лет назад. Всего несколько месяцев. Неужели ты думаешь, что он до сих пор ждёт меня?

— Если ты хочешь спасти Окассена, собирайся в дорогу. Мы поедем в Брешан к графу, ты и я, —решительно проговорила Урсула. —Это Гюи убил Мелинду, чтобы разом избавиться и от жены, и от Окассена. Я уверена в этом, потому что цыганку зарубил оруженосец Гюи, по его приказу.

— Ты это видела? —в ужасе спросила Николетт.

— Нет, но я знала. Гюи сам предложил мне —открой овчарню, чтобы овцы вышли, и слуги побежали загонять их. А полоумный останется один.

— Зачем ты согласилась, Урсула? — вскричала Николетт. — Какая тебе была от этого польза?

Урсула отвернулась, помолчала, потом резко тряхнула головой.

— Гюи сказал, что за убийство цыганки Окассена признают невменяемым, и ты сможешь с ним развестись. Он сказал, что ты сама просила его об этом, и даже спала с ним.

— Я не об этом просила, Богом клянусь! — разразившись слезами, воскликнула Николетт. — Он устроил побег Бастьену за то, чтобы я провела с ним ночь.

Урсула мрачно кивнула.

— Я всегда подозревала, что Гюи врёт. Ты не такая, чтобы спать с кем попало.

— Но ты сама, зачем ты-то ему помогала? —всхлипывая, спросила Николетт.

Урсула с трудом сглотнула, и по щекам её тоже покатились слёзы.

— Я не знала, что Окассена могут убить за это. Думала — ты разведёшься с ним и уедешь в Венгрию. Я же до сих пор его люблю... с детства была влюблена в него. Но порчу не наводила! Я не умею, да и никогда не сделала бы с ним такого!

Она закрыла лицо руками и глухо разрыдалась, повторяя:

— Как мне стыдно перед тобой! Какая я дрянь!

— Успокойся, — обнимая её, сказала Николетт. —Ты всё рассказала, а значит, вовсе не дрянь. Пойдём, скажем людям графа, что мы едем с ними.

Глава 27. Гость издалека

— Здравствуй, кузина! — воскликнул Альом, поднимаясь на крыльцо. — У меня радостная весть. Пять дней назад Гюи четвертовали в Орлеане, я сам это видел. Еду прямо оттуда, даже дома ещё не был.

— Проходи в трапезную, кузен, я тебя покормлю, — невесело отозвалась Николетт. —Значит, ты ходил смотреть на казнь?

— О, да! Его разорвали на части четырьмя лошадьми. Страшная смерть, но поделом мерзавцу! Говорят, он отказался от исповеди, сатана!

Николетт испуганно перекрестилась.

— А его оруженосца повесили на Торговой площади за убийство цыганки. Говорят, в тюрьме их обоих пытали.

— Зачем?

— Хотели дознаться, не они ли своим колдовством навели безумие на кузена.

Николетт грустно усмехнулась и налила Альому вина, потом принесла из кухни жареного кролика с бобами, хлеб и сыр. Альом жадно принялся за еду. А Николетт спросила, непривычно понизив голос:

— Морис, вы будете вино пить?

Альом поднял глаза от тарелки. В трапезную вошёл Окассен. Он был босиком, в штанах и рубахе навыпуск, сильно отросшие волосы связаны на затылке в хвост.

— Буду, —глухо проговорил Окассен и, указав на Альома, спросил, — а это что за человек?

— Братец, ну ты и чудной, право! —воскликнул Альом.

Николетт поднесла палец к губам.

— Не надо. Он никого не узнаёт. Подстраивайся под его речи. Морис, познакомьтесь с нашим гостем, это мой кузен.

— Морис де Филет, — надменно произнёс Окассен. — А вас как зовут, мессир?

— Альом де Суэз, — с трудом подавляя смех, ответил тот.

— А смеяться надо мной грешно, — серьёзно проговорил Окассен. — Я — мученик, несправедливо обвинённый в убийствах. Как, вы сказали, вас зовут?

— Это он с тех пор такой? —спросил Альом уже без улыбки.

— Да, — грустно ответила Николетт. — Никогда раньше у него не бывало так долго. Обычно продолжалось день-два, а теперь уже третий месяц пошёл. Мадам Бланка думает, что он уже не выздоровеет.

— Боже свят! —перекрестившись, проговорил Альом. — И от чего такое случается с людьми?

— Подружка, а ты заперла дверь? — с тревогой спросил Окассен. — Боюсь, палачи снова придут за мной...

Николетт невозмутимо подлила ему вина.

— Не беспокойтесь, Морис, дверь заперта. Пейте.

Окассен с улыбкой обнял её за талию и весело сказал Альому:

— Она хорошая подружка! Самая добрая на свете. Остальные здесь — странные люди. Зовут меня чужим именем и никак не могут запомнить моего. Ну, не дураки ли?

Альом растерянно посмотрел на Николетт.

— Скажи «да», —тихо посоветовала она.

— Да, — поспешно сказал Альом.

— А те, что приходят оттуда, —продолжал Окассен, кивнув на дверь, — все злодеи. Они преследуют меня, хотят казнить. А что я им сделал? Что сделал? Что сделал?

— Пейте вино, Морис, —сказала Николетт, перебив его бормотание.

Тут дверь распахнулась, и вбежали дети — весёлые, румяные. Робер тащил связку свежей рыбы, нанизанной на бечёвку.

— Смотрите, матушка! Я самого большого пескаря поймал!

— А я — двух окуньков, — сообщил Дени.

Николетт обняла всех троих сразу, расцеловала и тут же повернула лицами к Альому.

— Вы ведёте себя невежливо, дети! Поздоровайтесь сейчас же с дядей!

Мальчики поспешно отвесили поклоны, Бланка сделала реверанс. Окассен тотчас ухватил её за пояс фартучка и усадил к себе на колени.

— Это моя дочка, —сказал он, обращаясь к Альому. — Красивая, правда?

— Правда, —согласился Альом. — Ты бы не подпускала его близко к детям, Николетт!

— Смотрите, батюшка, — сказала Бланка, показывая Окассену одну из рыбок в связке. — Эту я поймала!