Потом ее взгляд упал на Артема.
– А вы… – она сделала небольшую паузу, наслаждаясь его немым ужасом. – Думаете легко отделались? Нет! Пока меня не будет, подготовьте полный брифинг по нашим пиар-активностям за последний квартал и через три дня, вы меня слышите? Отчет должен быть у меня на почте. Чтобы я видела, что ваше присутствие здесь хоть как-то оправдано.
Не дав ему возможности ответить, она развернулась и твердым шагом направилась в свой кабинет, оставив за собой аромат дорогих духов и горького кофе, смешанный с запахом катастрофы. Дверь закрылась беззвучно, но с окончательностью приговора.
Артем остался стоять посреди холла, ощущая себя идиотом и понимая, что его проблемы только начались. А где-то там, в Северной столице, в кабинете с видом на Неву, стареющий король туристической империи «Соколов Тревел» готовил для своей дочери-преемницы не просто контракт, а испытание, которое перевернет всю ее жизнь.
Глава 1. Обещание
Санкт-Петербург встречал утро ноябрьской изморозью. Свинцовые воды Невы лениво несли к Финскому заливу осколки небосвода, а золотой шпиль Петропавловки тонул в низкой, мшистой облачности. Из окна своего кабинета на набережные Мойки Виктор Леонидович Соколов видел не просто город. Он видел хронику собственной жизни.
Вот там, на стрелке Васильевского, он тридцать лет назад сделал предложение своей Кате. Белая ночь, разведенные мосты и ее глаза, сиявшие ярче незаходящего солнца. А вон в том дворе-колодце на Гороховой они снимали свою первую контору – два стола, три телефона и безумная мечта строить миры для влюбленных.
«Соколов Тревел».
Он создавал его для нее, чтобы дарить ей весь мир. А она, в ответ, подарила ему всю свою жизнь и свою дочь.
Теперь он смотрел на этот город, и каждый кирпич, каждый мост напоминал ему о прошедших годах. О счастье, которое было таким острым и настоящим, что сейчас от одних воспоминаний щемило в висках. Он был уставшим. Не от дел – бизнес был отлаженной машиной. Он был уставшим от тишины в огромной квартире на Английском проспекте, от лет, которые неумолимо текли сквозь пальцы, от тяжести обещаний, которые становились все тяжелее.
С тяжелым вздохом он отошел от окна и взял в руки массивную серебряную рамку. На выцветшей фотографии они все трое: он, молодой и с без башенной улыбкой, Катя, прижавшаяся к его плечу, а на его руках – маленькая Эвочка, лет трех, с двумя косичками и серьезным, совсем не детским взглядом. Та же твердость, что и сейчас. Его девочка. Его наследница.
Его палец медленно провел по стеклу, по контуру лица жены. Екатерина. Яркая, страстная, непредсказуемая. Та, что могла сорваться посреди ночи и поехать встречать рассвет на крышу Исаакия. Та, что заводила друзей на каждом углу и чей смех был слышен даже в самом шумном зале. Его Катя.
Их Катя.
Глоток старого коньяка стоял комом в горле, хотя в бокале сегодня было только лекарство от давления. Сердце сжалось знакомой, изматывающей болью – не столько физической, сколько душевной. Болью утраты и… предательства.
Он помнил тот день с фотографической четкостью. Осенний ливень. Звонок из больницы. Тихий голос врача. И потом – долгие, мучительные месяцы расследования. Официальная версия – несчастный случай. Скользкая дорога, мокрый асфальт, не справились с управлением. Но были и другие версии. Шепоты. Анонимные намеки. И главное – его собственная, грызущая изнутри уверенность, что это не было случайностью.
И над всем этим – тень Николаса Баринова. Его лучшего друга. Его партнера. Человека, который был в их доме своим, который пил с ним коньяк на этом самом диване, который души не чаял в маленькой Эве. Николас, который смотрел на Катю таким взглядом, что у Виктора хоть раз, да заходился холодком сердце. Николас, который был за рулем машины в ту роковую ночь. Он уцелел. Отделался парой царапин.
С тех пор их дружба стала формальностью, бизнес – полем битвы без открытых сражений. А в груди Виктора Леонидовича поселилась эта ноющая, скребущая боль. И тихая, жестокая догадка, в которую он не позволял себе верить до конца.
Он поставил рамку на место и, зажмурившись, принял таблетку, запивая ее вчерашней водой из графина. Обещание. Он дал его Кате у ее постели, когда она, уже бледная, почти прозрачная, сжимала его руку и шептала: «Люби ее. Оберегай ее. Никому не доверяй, Витя. Никому…»
Он не сберег жену. Но дочь… Дочь он сбережет. Что бы это ни стоило.
Он глубоко вздохнул, выпрямил плечи и нажал кнопку селектора на столе.
– Аллочка, зайдите, пожалуйста.
Дверь открылась почти мгновенно. В кабинет вошла немолодая, но подтянутая женщина с аккуратной строгой прической и умными, все понимающими глазами. Алла Васильевна работала с ним двадцать лет и была, пожалуй, единственным человеком, которому он доверял безоглядно.
– Виктор Леонидович, я вас слушаю.
– Эва летит завтра утром, – сказал он, глядя в окно на медленно проступающий сквозь дождь шпиль. – Подготовьте квартиру на Чайковского. Чтобы там было тепло, уютно, все продукты, свежие цветы. Ее любимые… белые розы.
– Хорошо, Виктор Леонидович.
– И зарезервируйте столик на завтра на вечер в «Астории». Лучший у окна. И… – он запнулся, впервые за день его голос дрогнул, – закажите торт «Прага» из Северянина. Она его обожала в детстве.
Алла Васильевна мягко кивнула, понимая, что за сухими поручениями скрывается целая буря отцовских чувств – тревоги, любви и той самой щемящей тоски, которую он так тщательно прятал ото всех.
– Все будет сделано. Не волнуйтесь. – и тихо добавила. – Вы думаете, она согласится?
– Это обеспечит ее будущее, – его голос прозвучал глухо, будто из другого помещения. Он сам в это верил? Или просто отчаянно надеялся.
Когда дверь за ней закрылась, Виктор Леонидович снова взял в руки фотографию. Молодая Катя смеялась, глядя на него с пожелтевшей бумаги. Он провел пальцем по ее лицу.
– Прости, Катя, – прошептал он. – Пришло время платить по счетам. Надеюсь, что наша дочь будет умнее нас.
Он долго сидел в тишине, слушая, как за окном воет питерский ветер и шуршат шины машин по мокрому асфальту. Перед ним проносились образы маленькой Эвы. Не той собранной, железной леди, которой она стала, а той – озорной, любопытной девчонки с вечно разбитыми коленками и пытливым взглядом. Он вспомнил, как она, пятилетняя, залезла в его кожаный портфель и «подписала» все документы ярко-розовой помадой матери. Как в десять лет она заявила, что их туры скучные, и нарисовала свой – «Путешествие для пиратов», с поиском клада на пляже и картой из воска. Как в шестнадцать, после той страшной потери, она не плакала, а сжала кулаки и сказала: «Пап, мы должны быть сильными. Мама бы этого хотела». Она всегда была умнее своих лет. И сильнее.
И теперь он, ее отец, тот, кто должен был оберегать ее от всех мировых бурь, сам толкал ее в самое сердце бури. Бури, которую они с Николаем посеяли много лет назад.
Рука сама потянулась к телефону. Палец набрал номер, выученный наизусть за долгие годы дружбы, ставшей теперь ядовитой необходимостью. Трубку подняли почти мгновенно. Голос Баринова был спокойным, бархатистым, как всегда. В нем не было ни тени волнения. Это бесило Виктора Леонидовича больше всего.
