Взгляд из прошлого (СИ) - Морозова Анна

— Даже в мыслях не было.

— Если ты хоть словом ее обидишь…

— Я её не обижу, — смотрит на меня предельно серьезно. — Я был ослом, когда отправлял тебя на аборт, но на тот момент для меня это было правильно. Мне хотелось чего-то добиться, встать на ноги, а не считать каждую копейку и подбирать детские вещи за всеми родственниками. Ребенок в мои планы просто не вписывался.

— Ну и я тоже, — криво улыбаюсь, выбрасывая пустой стаканчик в урну. — Все давно в прошлом, и я не хочу его ворошить, хоть и признаюсь, что до сих пор тебя не простила. Увы, но забыть такую подлость мне вряд ли удастся.

— Я и не претендую на твое прощение, просто спасибо за то, что позволяешь мне увидеться с дочерью.

— Это будет пробная встреча. Если все пройдет хорошо, то возможно она повторится.

— Я буду надеяться на это.

— Не нужно надеяться, Барханов, нужно просто не косячить — и тогда все будет отлично.

— Снова предъявляешь мне? — испускает тяжелый вздох.

— А не должна? — хмурюсь. — Меня просто поражает то, как ты легко переобулся. Сначала тебе не нужен ребенок, спустя восемь лет оказывается уже нужен. Ты хоть определись, а то вдруг завтра снова что-то в голову взбредет. Этот шанс, который я даю тебе, — последний и единственный. Больше такой роскоши не будет.

— Я же все сказал тебе, — злится Руслан, сминая в ладони кофейный стаканчик. — И больше повторяться не собираюсь. Я миллион раз пожалел о своем поступке и заслуживаю ещё одного шанса.

— Не будь таким самоуверенным, — язвлю я. — Пока ты заслуживаешь только дырку от бублика, и это твой максимум.

Стиснув зубы, Барханов выбрасывает свой приплюснутый стакан и делает ко мне шаг. А затем ещё один — и не успеваю я отойти, как его огромные пальцы уже на моих плечах. Распахнув широко глаза, смотрю на него, запрокинув назад голову.

— Ты что творишь?

— Знаешь, в чем твой минус, Диана? — сощурившись, бросает холодно. — В том, что ты замечаешь все вокруг, кроме своих косяков. А я ведь слова тебе не сказал за то, что скрыла от меня Лизу.

— Ты офигел?

— Помолчи! — гаркает, тряся меня словно тряпичную куклу. — Ты, млять, от меня ребенка на семь гребаных лет скрыла, и как бы я ни был в этом виноват, ты виновата не меньше. Но я промолчал, схавал эту ситуацию, решив, что стал катализатором твоего проступка. А ты все равно по-дерьмовски ко мне относишься. Ты не признала свою вину, которая не менее очевидна, чем моя. Вывернула все так, что я мудак конченный, а ты невинная жертва. Полегчало? Что молчишь? Тебе полегчало?

— Отпусти меня! — рычу, пытаясь от него отвязаться. — Ты не имеешь права мне предъявлять! Я хотела тебе сказать потом, когда ты уехал, но оказалась у тебя в заблокированных.

— Ты должна была мне сказать до моего отъезда, когда врала об аборте. Дура! — он толкает меня в плечи, и я отшатываюсь от него, испуганно смотря. — Какая же ты дура, Диана. Всю жизнь и себе, и мне, и нашей дочери испортила своей обидой, но даже мозгами не захотела пошевелить, почему именно я так поступил.

— Потому что тебе нужна была слава, признание, а с ребенком этого не заработаешь.

— Я всю жизнь скитался где попало, — его голос яростнее и громче. — Мне, блин, жрать нечего было, пока мать пила беспросветно, и я… — Руслан провел ладонью по волосам, прикрыв на секунду глаза. — Я просто хотел, чтобы у моего будущего ребенка не было такой отстойной жизни. Тогда мне было нечего тебе дать, кроме хлебных крошек. А мне хотелось, чтобы ты получила целый хлебный завод. Понимаешь аллегорию?

— Ты пытаешься оправдаться за свое детство, — трясу головой и, дернувшись, все же выбираюсь из цепких лап Руслана. Отшатываюсь назад и смотрю на него стеклянным взглядом, пока он, сведя в кучу брови, смотрит на меня холодным и отчужденным. — Так нельзя, понимаешь? Твои поступки никак не связаны с тем, как ты жил. И не стоит за это оправдываться. Если бы ты хотел создать со мной семью, хотел ребенка, ты бы так не поступил. Я тебя знаю, Барханов, ты бы в лепешку разбился, но сделал все, чтобы быть со мной. Значит, не настолько сильно ты любил меня — вот и всё.

— Тебе-то откуда знать, как я тебя любил? — звенит его голос в напряженной тишине.

— Потому что когда любят, борются за свою любовь до конца. А ты не захотел… Даже не попытался!

— Я хотел! — раздувает от злости ноздри. — Но тогда мне казалось это лучшим для нас решением.

— Вот и принятое мной решение тоже казалось на тот момент правильным.

— Ну и куда ты пошла? — орёт мне в спину, когда, развернувшись, я едва не бегу к лестнице, глотая хлынувшие огромным водопадом слёзы.

— Домой, — отвечаю, не оборачиваясь.

— Я довезу тебя.

— Сама доберусь!

— Диана!

— Я же сказала — сама! — истошно ору до боли в связках и под собственный грохот сердца.

Между нами — пропасть и обида размером с Эверест. И оказывается, это волнует меня ничуть не меньше, чем скорая встреча отца с дочерью.

Глава 12

— Мамочка, а мы покатаемся на летающей тарелке? — спрашивает Лиза, когда мы перебегаем на мигающий зелёный.

— Покатаемся, — отвечаю, вдыхая горячий воздух. Сегодня невыносимая жара, даже хуже, чем была пару дней назад. И весёлые карусельки радуют только мою дочь, у которой в глазах щенячий восторг, и её папашу, оборвавшего с самого утра мой телефон.

— А картошку фри поедим? — не унимается Лиза, подпрыгивая словно козочка, пока мы идём по тропинке вверх к парку.

— Поедим.

— А колу?

— Колу нет. Ты на этой неделе уже свою норму выпила.

— Ну блиин. — фыркает, переходя на шаг. — Как обычно день испорчен. Могла бы сегодня исключение для меня сделать. Я всё-таки твоя дочь и имею право на частичную амнистию!

— Ты откуда таких слов понахваталась? — изумлённо смотрю на неё.

— Да это я у тёти Нади новости про криминал смотрела и там вот увидела.

— Ты больше не смотри такое. Хорошо?

— А почему? — дёргает своей золотоволосой головой. — Мне очень понравилась эта передача. Кстати, ма, а что означает слово «расчленил»?

— Это то, что я сделаю с тётей Надей, когда встречу её. — ворчу, хватая Лизу за руку. — Пойдём уже быстрее, пока очереди большой нет. Я не собираюсь долго жариться на солнце. Пару раз прокатишься — и пойдём.

— Пару раз? Ма, ну ты че?

— Ладно, не пару, — вздыхаю, глядя в свой телефон. Ну и где этого перфекциониста носит?

— А сколько? — не унимается Лиза. — Десять? Двадцать?

— Двад… Чего? Ты мне давай тут без этого. Выбери три аттракциона, не больше, и прокатись на каждом по одному. Мне ещё тебе новые сандалии покупать. Старые же ты надевать отказываешься.

— Они отстой, — вздыхает полубеззубый рот моей веснушчатой дочери.

Завернув к кованым воротам, заходим на территорию парка. Народу здесь, несмотря на субботу, относительно немного, что позволяет лёгким спокойно дышать. Я вновь ныряю в свой телефон, потому что на него приходит сообщение.

«Барханов»: Я подъехал. Вы где?

«Только зашли в парк. Мы будем ждать тебя у вагончика со сладкой ватой с эмблемой кактуса.»

В подтверждение слов отправляю фотографию этого самого вагончика, на фоне которого маячит Лизка в своём любимом фиолетовом комбинезоне. За два дня я отправила Барханову столько фотографий дочери, что и не счесть. И всё равно ему мало. Мы договорились, что я буду отправлять хотя бы два раза в день новые снимки, и пока что держу своё обещание.

— Мама, мама, я хочу туда! — Лиза показывает на огромный паровозик в виде змеи. — Ваууу! Он такой огромный. Сходим вместе?

— Лиз, постой, — торможу её прыжковый порыв. — Давай сейчас кое-кого подождём, а потом отправимся на аттракционы.

— Кого? Тётя Надя что ли придёт?

— Нет, не тётя Надя.

— А кто?

— Один мой друг, — тушуюсь под напором её внимательных глаз. — Он эм… эм… Вату будешь?