Кальдорас (ЛП) - Нони Линетт

Все шло хорошо, часы пролетали незаметно, и Джордан раздавал кусочки торта, все больше осознавая, что солнце садится и вечеринка скоро закончится. Как только это произойдет, он узнает, достаточно ли он сделал, чтобы заслужить благословение короля и королевы. А вскоре после этого Д.К. вернется из Тиа Аурас, и тогда он, наконец, доберется до…

Мысли Джордана прервались, когда группа людей, которые большую часть дня толпились в углу сада, пошевелилась, и за их спинами показалась женщина, которая сидела в одиночестве и любовалась открывшимся видом.

Внезапно Джордан стало трудно дышать.

Потому что прямо перед ним…

Была его мать.

Джордан не видел Наташу Спаркер почти три года, со времени битвы при Акарнае. Друзья уговаривали его навестить ее после войны, поговорить с ней, но он так и не смог заставить себя сделать это, не зная, что вообще скажет, и не зная, захочет ли услышать, что она ему скажет.

В последний раз, когда они разговаривали, она и отец Джордана, Маркус, пригласили Джордана обратно в дом их предков, Шато Шонделл, только для того, чтобы вручить его Эйвену на блюдечке с голубой каемочкой. Из-за них он был Заявлен, а их попытки «защитить» его привели к тому, что он оказался в ловушке кошмара. И хотя часть его осознавала, что они пытались искупить свою вину впоследствии, защищая родителей Алекс от Эйвена, а в случае с Маркусом, пожертвовав собственной жизнью, чтобы…

Нет.

Джордан захлопнул воспоминания, как делал всегда, когда начинил блуждать по этому пути.

Единственное, что он знал, — это то, что он не сможет так легко забыть страдания своего прошлого. И из-за этого он не был готов впервые за почти три года встретиться лицом к лицу с матерью, вручая ей торт «Кальдорас» и ведя светскую беседу.

К несчастью, как раз в тот момент, когда он решил отойти, она повернулась, ее льдисто-голубые глаза остановились на нем и расширились от шока, а затем мгновенно наполнились слезами.

Боль, сожаление, душевная боль, скорбь — все, что она почувствовала, увидев его, было написано у нее на лице, и при виде этого все воспоминания, которые Джордан отчаянно пытался скрыть, внезапно вырвались наружу.

Он не думал… он просто сбежал.

Сунув свой поднос проходящему мимо официанту, Джордан выбежал из сада на крыше, услышав, как несколько взволнованных голосов окликают его по имени, но не обращая на них внимания, он бежал, бежал и бежал, пока не добрался до зала приемов дворца, где немедленно разбил сферник и прыгнул прямо в него.

Его охваченный паникой разум не смог направить портал в определенное место, и он осознал свою ошибку в тот момент, когда вышел с другой стороны, поскольку сферник прочел его рассеянные мысли и доставил его в самое последнее место, где он хотел бы оказаться.

Даже если, возможно, это было именно то место, где ему нужно было быть.

Потому что он вернулся в Хэллоугейт.

На этот раз он был там не для того, чтобы увидеть Уильяма.

Он также пришел не к Луке, хотя шел в том же направлении, его ноги словно одеревенели на заснеженных тропинках, и он мысленно ругал себя, опасаясь, что это ужасная идея, но не в силах повернуться и уйти. Часть его отчаянно этого хотела. Было бы намного легче, если бы он мог забыть о встрече с матерью, забыть все, что эта короткая встреча заставила его вспомнить и почувствовать. Но другая часть его, большая, более настойчивая, понимала, что этот визит давно назрел.

Пришло время встретиться лицом к лицу с призраками прошлого.

… Пришло время встретиться лицом к лицу с отцом.

И вот, когда Джордан подошел к могиле Луки, впервые почти за три года он прошел мимо нее, остановившись только тогда, когда достиг стеклянной мемориальной доски, покоящейся между голографическими деревьями с ивняками.

Долгое время Джордан просто неподвижно смотрел на круглое надгробие. Солнце быстро садилось, последние лучи золотистого света падали на заснеженную траву под ногами. Скоро должна была наступить ночь, а это означало, что Д.К. вернется с минуты на минуту. Джордану все еще нужно было поговорить с ее родителями, все еще нужно было закончить то, что он начал. Но прежде чем он вернется во дворец на эту встречу, ему нужно было кое-что сделать.

Он просто не мог заставить себя сделать это.

Шли минуты, а Джордан все стоял, до боли сжав челюсти, борясь с желанием уйти. Но он зашел так далеко — дальше, чем когда-либо, — и он должен был сделать это ради самого себя, чтобы довести дело до конца.

Он также был в долгу перед отцом.

Прерывисто вздохнув, он присел на корточки и провел пальцами по стеклу.

Слова быстро всплыли в воздухе над могилой:

В ПАМЯТЬ О ЛОРДЕ МАРКУСЕ ГАБРИЭЛЕ СПАРКЕРЕ

ЛЮБИМОМ МУЖЕ, ПРЕДАННОМ ОТЦЕ

НАВСЕГДА В НАШИХ СЕРДЦАХ

Это было простое послание, в котором почти не было чувств, но все же это было больше, чем Джордан ожидал. Фраза «преданный отец» поразила его больше всего, вызвав бурю эмоций, потому что это не было ложью. Даже с Лукой Маркус был предан ему… мудак, конечно, но преданный.

Именно эта ядовитая преданность удерживала Джордана от посещения этой могилы почти три года. Его отец совершал ошибки — так много ошибок, — но он также совершил нечто такое, чего Джордан не мог понять, с чем не мог примириться, и именно по этой причине он до сих пор избегал приходить сюда:

Потому что, в конце концов, Маркус умер, чтобы Джордан мог жить.

Его отец спас его, спас его друзей, пожертвовал всем ради него.

И как бы он ни старался, Джордан не знал почему.

— Это потому, что он любил тебя.

Джордан обернулся на произнесенные шепотом слова, понимая, что, должно быть, задал свой вопрос вслух, но это не имело значения, поскольку он думал, что был один.

Это было не так.

Его мать стояла рядом, бледная, и смотрела на него со слезами на глазах.

Она не двигалась, будто знала, что он был в двух шагах от того, чтобы снова сбежать, исчезнуть еще на три года, а то и больше.

Вместо этого она сказала все еще тихим голосом:

— Он умер не из-за тебя. Он умер, потому что не мог жить в мире без тебя.

У Джордана перехватило дыхание.

Наташа шагнула вперед. Всего один шаг.

— После… после Луки мы оба знали… мы оба осознали… — Она замолчала. Перевела дыхание. Попыталась еще раз. — Мы так хотели обезопасить тебя. Но мы не были… мы не… — Она выдохнула, расстроенная тем, что не может подобрать слов. Наконец, она сказала с большей честностью, чем он когда-либо слышал от нее раньше: — Мы были ужасными родителями. Выбор, который мы сделали… Мы подвели вас — вас обоих — во многих отношениях. Слишком во многих отношениях. Но это не значит… — Она с трудом сглотнула. — Это не значит, что мы не любили тебя. — По ее щеке скатилась слеза, затем еще одна, и она закончила хрипло: — Очень, очень сильно.

Слезы продолжали литься, но она не вытирала их. Все, что она сделала, это достала из сумочки заколку для волос и уколола палец о заостренный кончик, прежде чем тихо спросить:

— Можно?

Джордану потребовалось мгновение, чтобы понять, что она спрашивает, можно ли ей подойти, так как она думает, что он все еще может убежать. Чего она не знала, так это того, что ее слова приковали его к месту, лишив возможности двигаться и дышать. Поэтому он просто натянуто кивнул, оставаясь статуей, пока она медленно приближалась, пока не остановилась рядом с ним, а затем присела на корточки, чтобы капнуть своей кровью на стекло.

Если бы Джордана спросили, какое воспоминание его отец хотел бы когда-нибудь увековечить на своей могиле, он бы предположил миллион различных вариантов, и все они показывали бы Маркуса таким, каким он предпочитал быть при жизни: могущественным, утонченным и вызывающим зависть. Возможно, это был бы его ужин с королем и королевой или кадры с одного из их с Наташей знаменитых королевских гала-вечеров в канун Нового года. Джордан предполагал, что, по крайней мере, в поле зрения будет множество подхалимов, и все они будут с обожанием смотреть на Маркуса, молясь о том, чтобы быть достойными хотя бы толики его внимания.