Кальдорас (ЛП) - Нони Линетт

Но не та запись начала проигрываться.

Также всплыло не одно воспоминание, а много.

И во всех них…

Был Джордан.

Все началось с того, что он был младенцем, завернутым в пеленки, и Маркус держал его на руках, покачивая перед окном в детской в замке Шонделл. Лука тоже был там, ему было десять лет, и он корчил рожи Джордану, а Маркус смотрел на него, довольно улыбаясь им обоим.

Затем время переместилось вперед, и Джордан научился ходить, хихикая, делая свои первые неуверенные шаги к Маркусу, который сидел на земле, раскинув руки, готовый подхватить своего сына. И снова Лука был там, как и Наташа, и они оба приветствовали каждый неуверенный шаг Джордана.

Воспоминание переместилось в третий раз, теперь на несколько лет вперед, когда Маркус показывал малышу Джордану, как завязывать галстук-бабочку поверх его первого смокинга.

В следующую смену он учил Джордана танцевать вальс.

В следующую — он сидел рядом с Джорданом и играл на пианино.

Тогда Джордан, которому сейчас было шесть или семь лет, с ободранными коленками и заплаканным юным личиком, прихрамывая, брел по саду замка, разыскивая отца, который немедленно подхватил его на руки и утешил.

На кадрах — от грозы до монстров под кроватью — было видно, как Джордан снова и снова бежит к отцу, и его отец всегда оказывается рядом.

Лука был во многих воспоминаниях, как и Наташа, но эта запись…

Она была для Джордана.

Он умер не из-за тебя. Он умер, потому что не мог жить в мире без тебя.

Слова Наташи не выходили у Джордана из головы, пока продолжались видео, на которых Джордан становился старше после того, как Лука ушел. Его собственные воспоминания о том времени были горькими, его эмоции были подавлены потерей брата. Но, несмотря на его ожесточенные воспоминания, запись показывала, что между ним и отцом все еще были нежные моменты. Моменты доброты. Моменты любви.

На одном из них Маркус учил Джордана бриться.

На другом — Маркус показывал ему, как жульничать в игре «Похититель кинжалов».

Маркус был рядом даже в самые мрачные годы жизни Джордана, начиная с того, что водил его на распроданные игры Warriors и заканчивая объяснениями, как разговаривать с девушками.

Это не делало его хорошим отцом.

Он им не был.

Но Джордан не мог отрицать того, что сказала мать.

Маркус Спаркер любил его больше всего на свете… больше собственной жизни. И, в конце концов, он хотел убедиться, что Джордан знает об этом, и даже зашел так далеко, что навсегда запечатлел эти воспоминания на своем надгробии, просто чтобы Джордан видел.

— Он так гордился тобой, — прошептала Наташа, когда кадры, наконец, исчезли. — Знаю, ты никогда не верил в это, и он не давал тебе повода для этого. Мы не давали тебе повода для этого. Но это правда. — Она фыркнула. — Даже после смерти Луки, когда ты обвинял нас, когда ты ненавидел нас. Даже когда ты поступил в академию и создал свою семью. Даже когда ты выбрал свою сторону на войне, когда ты отстаивал что-то хорошее и правильное, в то время как мы действовали из страха. Все это время, каждый божий день твоей жизни, мы оба так гордились тобой, тем выбором, который ты сделал, тем мужеством, которое ты проявил. — Она посмотрела ему в глаза, из которых все еще текли слезы, и дрожащим голосом произнесла: — Ты — это все, что мы когда-либо хотели видеть в сыне. Твой отец верил в это всем сердцем. И я тоже.

Что, если я недостаточно хорош?

Собственный голос Джордана эхом отдавался в ушах, его страхи и сомнения, которые преследовали его всю жизнь, проистекали из его глубинного убеждения, что он никогда не сможет сделать достаточно, что ему никогда не будет достаточно. И теперь…

Сейчас…

— Я не знаю, что на это сказать, — прохрипел Джордан, его голос был таким хриплым, что он сам не узнал его.

Наташа умоляюще подняла руки ладонями вверх.

— Ты не обязан ничего говорить. Тебе даже не обязательно разговаривать со мной. — Черты ее лица были серьезными, но все еще невообразимо печальными. — Я пришла сюда не за этим.

— Тогда зачем ты пришла? — спросил Джордан все еще хрипло. — Почему ты следовала за мной от самого дворца?

— Потому что… Потому что… — Ее губы задрожали, и по щекам потекли слезы, но она быстро вытерла их. — Потому что я — эгоистка. Я потеряла своего первого сына. Потом я потеряла мужа. — У нее перехватило дыхание от рыданий. — И последние три года я могла думать только о том, что потеряла и тебя тоже. Но на этот раз это была моя собственная вина. — Еще один всхлип, но она быстро подавила его, явно пытаясь взять себя в руки. Ее голос окреп, когда она продолжила: — Я не жду, что ты простишь меня. Я бы не простила себя. Я последовала за тобой сюда не для того, чтобы просить об этом… или о чем-то еще. Я последовала за тобой, потому что хотела, чтобы ты знал… знал…

— Чтобы знать что? — настаивал Джордан.

— Я хотела, чтобы ты знал, что я скучаю по тебе. И люблю тебя. Возможно, я никогда не умела этого показывать, но это правда… я всегда буду любить тебя. И если… если я больше никогда тебя не увижу после сегодняшнего, я хочу, чтобы это осталось у тебя в памяти. — Она посмотрела на могилу, ее прекрасное лицо было полно печали, когда она прошептала: — Он сожалел об этом каждый день, до самого конца… сожалел, что ты не знал о его чувствах. Что он никогда не говорил тебе. Что он заставил тебя поверить в обратное. — Она снова посмотрела на Джордана и закончила: — Я не хочу повторить ту же ошибку.

С ее словами последние лучи солнечного света скрылись за холмами Хэллоугейта, фиолетовые тени сумерек омрачили небо над ними, а они стояли, глядя друг на друга, не говоря ни слова, не двигаясь, едва дыша. Воцарилась оглушительная тишина, прерываемая только бешеным, ноющим стуком сердца Джордана, когда он снова и снова прокручивал в голове весь их разговор, от начала до конца.

Он ничего не сказал.

Ничего не сделал.

И из-за этого Наташа, наконец, кивнула. Она быстро опустила мокрый от слез подбородок, но в то же время все еще была полна эмоций: горя, смирения, принятия.

— Будь здоров, дорогой, — прошептала она, и каждый слог был пронизан болью. Она выдавила из себя дрожащую улыбку и протянула дрожащую руку, чтобы сжать его локоть, всего один раз, прежде чем развернуться и зашагать прочь.

Увидев это, Джордан понял, что она имела в виду именно то, что сказала… она последовала за ним не для того, чтобы попросить прощения. Она просто хотела поделиться своим сердцем.

И, может быть, хоть как-то облегчить его страдания.

— Мама.

Слово сорвалось с губ Джордана прежде, чем он успел его остановить.

Наташа остановилась на заснеженной дорожке, но не обернулась к нему, словно опасаясь, что ей показалось, будто он зовет ее по имени.

У Джордана перехватило горло; он понятия не имел, что сказать, что он вообще хотел сказать. Между ними было так много всего, что никогда нельзя было стереть, целая жизнь, полная разрушений. Но…

Он сожалел об этом каждый день, до самого конца… Я не хочу повторить ту же ошибку.

Джордан прибыл в Хэллоугейт, чтобы встретиться лицом к лицу с отцом и покончить с их прошлым. Теперь, возможно, ему пришло время сделать то же самое и с матерью. Или, по крайней мере, попытаться.

Джордан сделал глубокий вдох, внезапно осознав, что хотел сказать.

— Я попрошу Дикс — Делуцию — выйти за меня замуж. Сегодня вечером.

Наташа заметно вздрогнула, затем резко обернулась, в ее глазах читался шок.

Шок и удивление.

Ее реакцию вызвало не его заявление, а намерение, которым он им поделился, слова, которые он не произнес: что он готов сосредоточиться на будущем, а не на прошлом; что он предлагает ей второй шанс.

— Может быть… может быть, мы сможем как-нибудь пообедать вместе, — неуверенно продолжил Джордан. — После праздника. Ты сможешь познакомиться с ней как следует.

Новые слезы потекли по щекам Наташи, но это были не слезы грусти.

Это были слезы надежды.