Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

Дыхание с хрипом рвётся из горла, вгрызаясь в невидимые раны внутри, будто этот воздух — не жизнь, а напоминание о боли. Ресницы дрожат, и стук в черепе становится всё громче. Я зажмуриваюсь, разрывая связь между собой и Богиней. Боль исчезает почти сразу.

Склонив голову, я размышляю, что могла означать эта боль. Пыталась ли Македония сделать то же самое, что и Трифон? Пыталась ли она проникнуть в мою голову? Если так, то почему мне было так больно? Почему я не смогла услышать ее голос, как на арене в Ривьере? Или это была Данаи?

Я прикусываю нижнюю губу, когда снова поднимаю голову и открываю глаза, ведя себя так, словно у меня нет какой-то связи с одним из членов Совета Богов, пытающимся уничтожить нас всех. Македония отступила назад, опустив голову, и на ее лице появилось новое выражение, насколько я могу разглядеть.

Потеря. Печаль. Разочарование.

Почему? Было бы намного проще, если бы я могла потребовать правды от Богов. Все было бы намного проще, если бы каждый просто говорил и делал то, что он на самом деле имел в виду. Убивать нас медленно или убить быстро, суть одна, Боги хотят нашей смерти.

Гигея продолжала открыто разговаривать с залом учеников, в то время как мое внимание было отвлечено, поэтому, когда я возвращаюсь к ней, это середина предложения.

— … будьте готовы с самого утра, дети мои, — говорит она, на её лице та же до отвращения фальшивая улыбка, больше автократичная, чем доброжелательная. — Ибо вы обнаружите, что у нас, Богов, припасено еще кое-что для празднования.

Ее руки опускаются, и ранее тихая и нервная толпа, кажется, обретает силу от ее слов. По рядам учеников поднимается шум. Зная то, что знаю я, я смотрю на них всех новыми глазами. Несколько скамей, которые на днях были заполнены до отказа, теперь слегка плотно заняты.

Пропали люди. Пропали Смертные Боги. Мейрин пропала.

Я не знаю, должна ли я утешаться тем фактом, что она не единственная, но напряжение в моей груди не ослабевает. Когда Гигея освобождает Смертных Богов, я наблюдаю, как она поворачивается к Македонии. Улыбка слегка дрогнула, когда она взглянула на другую Богиню, особенно когда выражение лица Македонии стало жестче, и эмоции, которые были так очевидны для меня раньше, полностью исчезли.

Женщина, которая оглянулась на меня, которая казалась такой разочарованной своей неспособностью заговорить со мной, она была почти… реальной. Женщина, стоящая перед Гигеей, — Божественное Существо насквозь. Ее плечи расправлены, а подбородок приподнят. Она молча выгибает бровь, глядя на свою спутницу, и Гигея кивает в ответ с… почтением?

Наклонившись в сторону, я шепчу Руэну. — Кто могущественнее Богиня Стратегии или Богиня Знаний? — Спрашиваю я. Если кто-то и знал бы, то, конечно, он, верно?

Лоб Руэна морщится, брови сходятся вместе, образуя v между ними, пока он обдумывает мой вопрос. — Я полагаю, это зависит от обстоятельств, — наконец говорит он.

— Например? — Я хмуро смотрю на него.

Полуночные глаза встречаются с моими. — На поле боя.

Стратегия против знаний. Можно подумать, что это одно и то же, но это не так. Никакая стратегия не сможет победить в борьбе, если у нее неверная информация. Следовательно, несомненно… знание — это высшая сила из всех.

Мы с Даркхейвенами возвращаемся в наши комнаты, чтобы попытаться разработать нашу собственную стратегию, которая позволит нам не только найти Мейрин, но и пережить остальные обряды, не потеряв еще больше наших сил. Если бы только у нас была сила знаний Македонии. Если бы только мы могли узнать все, что нам нужно, чтобы добиться успеха.

Если бы мы только знали, кому мы можем доверять.

Глава 29

Кайра

Есть войны, которых никто не видит. Битвы, о которых никто не знает. Битвы разума и войны души. Офелия раньше говорила мне, что только тот, кто сам сражался, по-настоящему знает, что такое мир. Пацифизм — прекрасный идеал, но в мире, где немногие задумаются, прежде чем отделить тебе голову от тела ради своей выгоды, он равносилен смертному приговору.

Я лежу без сна далеко за полночь, размышляя об этом, в то время как тени Ортуса пляшут вокруг меня. По стенам ползут пауки, и шорох их крохотных лапок звучит почти как убаюкивающая музыка, внушающая ложное чувство безопасности. Я не позволяю себе расслабиться.

Когда луна поднимается высоко в ночное небо, а тонкие лучи света проникают в комнату сквозь окно, я откидываю одеяло и встаю. Уже поздно, но какой смысл спать, когда впереди столько дел?

Я надеваю ботинки, туго завязываю шнурки на лодыжках и икрах и собираю все оружие, которое мне удалось прихватить с собой. Два кинжала за спиной, пузырек с ядом на веревочке вокруг шеи и больше ничего. Дверь в мою комнату со скрипом открывается и затем закрывается на ржавых петлях. Я на мгновение останавливаюсь, прислонившись спиной к стене, ожидая, проснутся ли Даркхейвены, чтобы последовать за мной. Когда ничего не происходит, ни одна дверь не открывается, я начинаю идти. Вниз по коридору и через следующий. Я смутно помню направление, в котором раньше был Найл, куда, кажется, исчезают все Терры в конце дней, и я следую ему.

Чем дальше я удаляюсь от покоев Смертных Богов, тем хуже мне кажется состояние помещений Ортуса. Еще больше паутины, длинные следы когтей тянулись по бокам каменных стен — как будто по этим коридорам когда-то тащили огромных зверей. Я тянусь за спину и проверяю, на месте ли мои кинжалы, сливаясь с тенью.

Они становятся мной, а я становлюсь ими. Позволяя своему разуму ускользнуть во тьму, я прижимаю их к своему телу и окутываю себя их прохладными объятиями. Ощущение, когда я позволяю темноте проникнуть в мою кожу, — это нечто совершенно иное. Однако мои руки дрожат от усилий, которые это требует. За последние несколько недель мне стало легче ощущать скрытый гул власти, которым я всегда обладала, но сейчас мне кажется, что я вернулась в свое детство. Как будто сера в моем затылке подавляет все мои способности, и после того, как я освободилась на такое ограниченное время, это раздражает.

На моем лбу выступили капельки пота. Я дышу часто, но беззвучно. Тем не менее, продолжаю идти, бесшумной, почти призрачной тенью скользя по коридору за коридором, пока, наконец, не слышу, как нарушается неестественная тишина. Останавливаюсь, прижимаюсь к стене, позволяя телу еще больше слиться с тенями — они окутывают меня, пряча из виду, — и вслушиваюсь в шаги. Две пары обутых ног гулко стучат где-то неподалёку.

Те, кому принадлежат эти шаги, появляются в поле зрение всего через мгновение.

Залика и Нубо. Я прищуриваюсь и смотрю на них, пока они идут вместе, бок о бок, склонив головы друг к другу и разговаривая тихими голосами.

— Боги ожидают великого праздника после охоты, — говорит Залика, ее тон резче, чем я помню. Исчезла имитация преданности и доброты в ее голосе. Это было заменено тем, что, как я подозреваю, является ее настоящим «я». Холодная. Властная.

Когда они проходят мимо меня, ни один из них не смотрит в мою сторону, и я не могу сдержать растянутой улыбки на своих губах. Развернувшись, я следую за ними, прислушиваясь к обрывкам их разговора, в то время как тени движутся подо мной, сглаживая мой путь и заглушая любой звук, который могли бы издавать мои шаги у них за спиной.

— Царь Богов захочет занять трон, — продолжает Залика.

— Будет сделано, — отвечает Нубо.

Я улавливаю тени, когда они соединяются вместе в тускло освещенном коридоре, и плыву перед ними, чтобы видеть их лица, когда они разговаривают. В отличие от Залики, голос Нубо совсем не изменился, а выражение его лица остается таким же ровным и бесстрастным, как всегда. Эти двое похожи на лунных близнецов. Одна сторона темная и скрытная, а другая бледная и бесстрастная.

Между ними обоими, хотя властность и неразговорчивость Залики выводят меня из себя, по-настоящему меня беспокоит отсутствие… всего, что я получаю от Нубо.