Царство бури и безумия (ЛП) - Дарк Люсинда

Дрожь пробегает по моей спине, и я сжимаю руки в кулаки, когда он касается места между моим черепом и плечами, в то время как он обхватывает рукой мои волосы и отводит их со своего пути. Я вдыхаю, и холодный аромат соли и океанского бриза проникает в мой нос. Это настолько отличается от его обычного запаха пергамента и мяты, что следующие несколько секунд я трачу на то, чтобы понять, почему его запах изменился. Могли ли они, возможно, спуститься к обрыву и сбросить тело Смертного Бога-стража в океан?

Острая боль пронзает мою голову, и я отдергиваюсь. — Блядь! — Слезы застилают мне глаза, когда я их закрываю. По моему телу пробегает огонь, и к горлу подступает тошнота.

Я тяжело дышу — вдох, выдох — и медленно, с дрожащим терпением, боль начинает отступать, превращаясь в глухую пульсацию, которая, я знаю, надолго оставит после себя ноющую слабость. Когда наконец нахожу в себе силы оглядеться, лицо Руэна искажено яростью, а Каликс подошёл ближе — его зелёные глаза теперь полностью залиты кроваво-красным.

— Мы должны избавиться от него, — говорит Каликс.

— Я не могу. — Я качаю головой и останавливаюсь, когда пульсация эхом отдается в моем черепе еще раз. — Это часть моего контракта с… — Я проглатываю остаток своих слов, когда раздается стук в дверь покоев Даркхейвенов.

Все головы поворачиваются, когда с другой стороны доносится тихий дрожащий голос. — Эм, п-простите за вторжение?

Мейрин в одно мгновение вскакивает со своего места и пересекает комнату, распахивая дверь и втаскивая Найла внутрь. Она оглядывает его, двигая руками к его лицу и вниз по рукам. — Найл? Ты в порядке? Тебе плохо?

Он поднимает кусок пергамента и переводит затуманенный взор на остальных из нас. — Я… я получил эту записку, — говорит он в качестве объяснения вместо того, чтобы отвечать на вопросы своей хозяйки.

Мейрин машет рукой и вырывает записку у него из рук. — Да, Кайра оставила ее, чтобы дать тебе знать прийти сюда, когда ты проснешься.

Он качает головой. — Нет, я… я видел ту записку. Я оставил ее там, — говорит он, прежде чем сглотнуть. Найл выпрямляет спину и тянется за бумагой в руке Мейрин. Она позволяет ему. — Птица стучала в окно, и к ее лапке было привязано вот это.

Вставая, я протискиваюсь мимо Руэна и игнорирую его, когда он рычит, чтобы я села обратно. Мейрин собирается закрыть дверь за Найлом, но прежде чем она успевает это сделать, Аранея проскальзывает внутрь, и я вздыхаю, наклоняясь и протягивая руку паучьей королеве. Она запрыгивает мне на ладонь, а затем быстро скользит с нее на плечо, когда Найл обращает расширенные глаза к существу, о котором он даже не подозревал, что оно следует за ним.

Я беру записку из пальцев Найла и просматриваю ее. Мой рот открывается от шока.

Возвращайся в Дом Собраний в Ривьере. Твой хозяин призывает тебя. — К.

Почерк, который я обычно вижу на этих заметках, отличается. Буквы более четкие и наклонные, как будто написаны в спешке или в раздражении от того, что им вообще поручили такое задание. В последней букве, подписи, тоже нет буквы «Р» Региса.

Карсел. Я закрываю глаза. Он прибыл, и, конечно, его не волнует, в какое положение это поставит меня, если я откликнусь на его гребаный вызов. К сожалению, он не мог прийти в более неподходящее время.

Глава 45

Каликс

9 лет…

Жалкая. Это слово я бы использовал, чтобы описать женщину передо мной. Она достаточно красива для человека. Высокая и стройная, с узкой талией, которую, кажется, ценит Азаи. Когда-то она была еще красивее, чем кажется сейчас, ее конечности раскачиваются на веревке, обмотанной вокруг шеи, достаточно красива, чтобы соблазнить Бога Силы, несмотря на ее смертность.

Другие слуги в поместье шептались о том, кем она была десять лет назад, за год до моего зачатия, а затем и рождения. Поскольку большинство других Богов держат слуг — как Смертных Богов, так и людей — Азаи выбрал только самых красивых людей для обслуживания себя, как будто красота была чем-то необходимым для того, чтобы почистить камин или приготовить еду.

Хотя Азаи есть Азаи. Для него это являетсяобязательным требованием. Ибо какой жизнью должен жить Бог, если он изо дня в день вынужден видеть уродливые лица? И все же, несмотря на всю красоту и богатство, окружавшие его, эта женщина — моя мать — в одно и то же время была выше их всех. Достаточно, чтобы он излил в нее свое семя и даже позволил ей остаться здесь, ведя себя как истинная леди в одном из своих загородных особняков, которые находятся далеко за пределами любого из Городов Богов или территорий меньшего размера.

Однако по мере того, как шли годы, уходила ее молодость и красота, и хотя Оливии Бортелло удавалось привлекать внимание и привязанность Азаи почти десятилетие, это время подходило к медленной, мучительной смерти.

Учитывая, что это была ее реакция — ее болтающееся тело, обмякшее в тот момент, когда ее сердце перестало биться, — на отсутствие интереса Азаи к ней сейчас, на ночи и недели, которые он проводил, резвясь с другими Богами, Смертными Богами и людьми, я полагаю, что долгая, мучительная кончина была неизбежной. Этого она не вынесла.

Жалко, правда, рассеянно думаю я, проходя через кабинет и усаживаясь в одно из кресел с высокой спинкой перед холодным, пустым камином. Руэн будет очень расстроен кончиной Оливии. Несмотря на то, что она никогда не заботилась о нем, поскольку он олицетворяет очередную неверность, ему не понравится, что она умерла вот так. Женщина предположила, что Бог Силы обязан ей верностью, смехотворная мысль, но Руэн всегда говорит мне, что мне повезло, что она все еще у меня есть. Повезло жить с ней, когда есть много других Смертных Богов, у которых вообще нет родителей.

Вместо того, чтобы оставаться в домах своих Божественных родителей — даже в таких скрытых, как этот, — они проживают в камерах учреждений, где находятся те, кому еще предстоит проявить какие-либо Божественные способности. Эти дети не всегда знают, кто их Божественный родитель, знают только, что он у них есть. Их держат, как животных, в маленьких сырых камерах, пока их Божественные родители не решат убить их или выпустить на свободу — чаще всего это первый вариант, чтобы избавить их от страданий.

Хотя я никогда не испытывал такого чувства благодарности. Ни к Азаю, ни к Оливии. И если Руэн будет честен с самим собой, он скорее убил бы Азаи, чем выразил хоть какую-то благодарность нашему отцу. Однако Оливия, относилась к нему иначе. Возможно, Оливия напомнила Руэну его собственную мать — смертную, которая отказалась отдать его Азаю, когда он узнал о его существовании. Азаи, конечно, убил ее за измену, и Руэн все это видел.

Ему снились кошмары, и как бы ни было неприятно слышать его крики и плач посреди ночи, гораздо больше расстраивает, когда он отказывается поделиться ими со мной. По крайней мере, знание того, как все это произошло, было бы хорошей сказкой на ночь.

Я вздыхаю, когда дверь в кабинет моего отца открывается и входит Бригита, одна из любимых служанок Азаи, и резко останавливается, увидев тело моей матери, свисающее с люстры, опрокинутый стул у нее под ногами, разбросанные повсюду различные ящики и книги. Люстра слишком высока, чтобы большинство могло на ней повеситься. Если уж на то пошло, я восхищаюсь ее упорством в выполнении своей работы.

— О мои Боги! — Крик Бригиты эхом разносится по комнате, и я вздрагиваю, с усмешкой закрывая уши ладонями. Все ли смертные женщины визжат так пронзительно, что это угрожает разорвать мои барабанные перепонки, или только те, кого нанимает Азаи? Я не знаю. Несмотря на заявление Руэна о том, что мне повезло жить здесь, а не в одном из заведений, где мы готовимся поступить в одну из «Академий Смертных Богов», мне никогда не разрешали покидать это место.