Редаманс (ЛП) - Долорес Х. К.

У меня перехватывает дыхание.

— Из...

Положив руку мне на лицо, он снова толкает меня вниз, заглушая остальную часть ответа.

— Извини, — говорит он, и я слышу веселье в его тоне. — Это был вопрос с подвохом. Теперь мы женаты. — Я чувствую, как его вес меняется. — Пока смерть не разлучит нас, и ни мгновением раньше. Ты должна мне доверять.

Внезапно он переворачивает меня, и у меня есть около двух секунд, чтобы осознать полоску шелковой ткани в его руке, прежде чем он наматывает ее на мои запястья.

Когда я понимаю, что он делает, страха нет - просто предвкушение, за которым следует еще одна волна тепла в моем центре.

Его темные глаза находят мои.

— Ты знаешь, — тихо говорит он, уголок его рта все еще изогнут от удивления. — Десятилетие - это долгий срок, чтобы пофантазировать обо всех вещах, которые ты хотел бы сделать с кем-то. — Он затягивает узел - и мои глаза расширяются.

— Десятилетие? Ты фантазировал обо мне ... Все десять лет? — Очевидно, он все это время следил за мной, но...

— Конечно, — бормочет он, а затем поднимает руку, чтобы погладить мой подбородок. — Кажется, я каждый день придумывал в своей голове три новых способа трахнуть тебя. — Он улавливает заминку в моем дыхании и улыбается. — Но мы начнем с этого.

Когда он откидывается назад, чтобы расстегнуть ремень, мне в голову приходит мысль. Возможно, неподходящее время, но...

— Ты был с другими людьми, — заявляю я. — Даже если ты фантазировал обо мне, ты был с другими.

Он делает паузу. Наклоняет голову набок.

— Нет.

Он произносит это небрежно, как будто это слово не имеет особого значения, но у меня отвисает челюсть.

— Что значит «нет»?

— Как я уже сказал... — Он полностью раздевается. — Нет.

— Вообще ни с кем?

Он наклоняется вперед, темные глаза пылают жаром.

— Нет.

У меня отвисает челюсть.

— У тебя никогда не было желания...

— Нет, — перебивает он. — Меня никто никогда не интересовал, кроме тебя. Ты единственный человек, который у меня когда-либо будет. — Он раздвигает мои ноги. — Очевидно, то же самое нельзя сказать о тебе, но я понимаю. Ты еще не знала, что это наш финал. — В мягкости его голоса есть что-то, что заставляет меня чувствовать себя неловко. — И это некоторое утешение - знать, что, по крайней мере, я убил любого мужчину, который когда-либо прикасался к тебе подобным образом.

Я едва успеваю заметить его член - значительно больше, толще и такой же красивый, - как он входит в меня на всю длину.

Я ахаю.

Слишком большой, слишком большой, слишком...

— Черт. — Адриан стонет, его голова запрокидывается назад, когда мои стенки бесполезно сжимаются вокруг его размера. Я не могу отличить жжение от растяжения мышц от удовольствия быть настолько наполненной, но не уверена, что даже хочу этого.

— Ожидание того стоило, — выдыхает он и смотрит на меня сверху вниз, прикованный к месту. — Я могу остаться похороненным в твоей киске навсегда, милая. Просто чтобы наверстать упущенное.

Я даже не уверена, почему открываю рот, но что бы это ни было, оно забывается, когда он начинает двигаться - мучительно медленными, долгими движениями, которые заставляют меня дрожать, неспособную думать ни о чем, кроме ощущения того, что я наполнена им.

Адриан держит одну руку на моем бедре, чтобы я не двигалась - как будто я все равно способна двигаться, - в то время как другой ласкает каждый дюйм моего тела.

Кажется, ему особенно нравятся мои груди - подпрыгивание становится еще более очевидным из-за моих связанных запястий перед собой.

— Ты действительно создана для меня, — выдыхает он, и этот комментарий следует за особенно глубоким толчком, от которого моя спина выгибается дугой над кроватью, голова откидывается назад, а удовольствие разливается по моему телу подобно лесному пожару. — Я никогда не отпущу тебя - никогда.

Его темп ускоряется, и я издаю бесстыдный стон, беспомощная что-либо сделать, кроме как лежать здесь и принимать это.

И я не думаю, что хотела бы заниматься чем-то другим.

Он перемещается так, что нависает надо мной, одной рукой удерживая мои связанные запястья над головой.

— Ты мне доверяешь? — Шепчет он, выжидающие темные глаза горят тлеющим жаром.

— Я...

Его другая рука сжимает мое горло, как тисками, и я задыхаюсь, мир сводится только к двум ощущениям: он толкается во мне на всю длину, и мой пульс бешено колотится под его прикосновениями.

Я не могу быть уверена, как долго мы находимся в этой позе, но он отпускает меня, только когда мое зрение становится нечетким, а его бедра покачиваются.

Мы оба тяжело дышим, когда он наклоняется, чтобы поймать мои губы в долгом, обжигающем поцелуе, и тихо произносит: «Я люблю тебя».

Когда я просыпаюсь на следующее утро, измученная, но удовлетворенная, кровать оказывается пустой.

Должно быть, он уже на работе, - это моя первая смутная мысль - и, конечно же, текстовое сообщение с подробным описанием того, как пользоваться ультрасовременной эспрессо-машиной на кухне, только подтверждает это.

Я протираю глаза, прогоняя сон, и зеваю.

Должно быть, он ушел не так давно.

Здесь до сих пор пахнет кофе.

Но потом я слышу жужжание кофемолки.

Что за черт?

Сердце колотится в моей грудной клетке, я на цыпочках встаю с кровати, перебирая в уме возможные варианты.

Это не Адриан. Он бы просто принес мне кофе в постель.

Может быть, кто-то из персонала? Он упоминал что-то о частном шеф-поваре, который готовил ему еду пару раз в неделю.

Или злоумышленник.

Я сглатываю.

Это случилось бы и со мной, не так ли?

Я не вижу никаких очевидных вариантов для оружия в просторной спальне, но когда слышу, как открывается холодильник, то решаю рискнуть и без него.

Я надеваю самый близкий предмет одежды - вчерашнюю рубашку Адриана и тихо направляюсь на кухню.

Аромат свежего кофе смешивается с кедровым ароматом его рубашки, когда я подхожу ближе. Раздается шорох.

Открывание ящика.

И напевание.

Женское напевание.

Я сворачиваю за угол, готовая справиться с чем угодно - с незваным гостем, с личным шеф-поваром, даже с тайной любовницей, пробирающейся сюда во время перерывов на кофе.

Однако я не готова застать свою новую свекровь за чашкой эспрессо и листанием журнала за кухонным столом.

Я замираю, но слишком поздно - Мэри Эллис поднимает взгляд от своего журнала и одаривает меня широкой, теплой улыбкой, которая совсем не похожа на то бессердечное чудовище, каким я ее знаю.

Глава двадцать седьмая

Это, должно быть, самый странный завтрак в моей жизни.

Не только потому, что я сижу напротив внешне приятной женщины, которая, как я знаю, является монстром, но и потому, что я совершенно не представляю, как Мэри Эллис попала в пентхаус.

У неё есть ключ?

Она вообще живёт в Нью-Йорке?

Адриан никогда не говорил ничего такого, что намекало бы на то, что его мать - ну, они с отцом - живут здесь, но, в конце концов, эта тема не относится к числу его любимых для разговоров.

— Знаешь, — Мэри Эллис наклоняется вперед, все еще тепло улыбаясь и потягивая свой эспрессо. — Адриан рассказывал мне о тебе, Поппи.

Мои брови хмурятся.

— Он рассказывал?

Потому что у меня сложилось впечатление, что он не разговаривал с тобой только в исключительных случаях.

Она кивает, и трудно не заметить, насколько она поразительна, особенно когда я вижу в ней отражение некоторых черт Адриана: высокие скулы, темные волосы и такую же очаровательную улыбку, которая, кажется, растягивает твои собственные губы в ответ.

В каждом ее движении чувствуется отработанность - в том, как она держит чашку с эспрессо двумя длинными тонкими пальцами, в ее идеальной позе за кухонным столом Адриана, даже в том, как она смахивает невидимые ворсинки со своей блузки.