Магия найденных вещей - Доусон Мэдди

Мы с Хендриксом кормили кур, собирали яйца в курятнике, выводили коров из амбара, заботились о новорожденных козлятах, ухаживали за огородом. Каждый вечер Мэгги готовила ужин, помогала нам делать уроки и часто устраивала для нас и наших друзей веселые детские праздники. Осенью нам позволяли прыгать на стогах сена, зимой мы катались на коньках, а летом плавали в пруду и ночевали в саду под звездным небом. Счастливое детство деревенских детишек, с пеленок приученных к труду.

Оно и вправду было бы счастливым, если бы не тот факт, что, сколько мы себя помним, наш отец шел по жизни, болезненно морщась, словно в глубинах его существа гноилась какая-то страшная тайная рана, что-то такое, что выворачивало всю его душу наизнанку. На его лице не было радости, когда он смотрел на доставшуюся ему ферму, и я не чувствовала в нем любви к своей земле.

Он был несчастлив. Думаю, потому, что ему никогда не хотелось жить и работать на ферме. Он был желанным, единственным ребенком в семье, трудолюбивым, невинным, послушным, получавшим призы от молодежного клуба за лучших козлят, и поэтому считалось само собой разумеющимся, что когда-нибудь он унаследует ферму и станет ее полноправным хозяином. Его мнения никто и не спрашивал. Ведь если ферма достанется не ему, то кому же? Кто еще станет заботиться о хозяйстве? Но потом, когда посвящение в фермеры должно было вот-вот состояться, – сразу после того, как он окончил школу и был готов взять на себя большую часть работы, – он решил устроить себе выходные на несколько дней. Съездить с приятелем на рок-фестиваль.

Они сели в машину и поехали в Вудсток, и папа даже не подозревал, что вскоре вся его жизнь перевернется с ног на голову.

Он еще даже не добрался до поля, где проходил фестиваль, как вдруг – БАМ! – в его жизнь ворвалась Тенадж, и за этим знакомством последовало несколько дней совершенно безумной любви, музыки и свободы. А затем, очень быстро – еще одно БАМ! И сразу двое детей.

Я представляю, что он тогда чувствовал. Наверняка был просто в шоке от всего происходящего. Влюбился без памяти, отклонился от намеченного курса, а потом пережил потрясение от нашего с Хендриксом появления на свет, когда ему было всего девятнадцать. Ощущения, схожие с ощущениями человека, который падает с обрыва. Быстрая свадьба, ярость и шок родителей. Недоумение, что случилось с хорошим мальчиком с фермы, который получил суровое нью-гемпширское воспитание.

Семейная легенда гласит, что следующие несколько лет он пытался вернуться к стабильности, к которой шел все это время. И что он искренне сожалел о случившемся.

Но я – писатель, и мне кажется, что все было иначе.

Мне кажется, что он был до безумия влюблен в Тенадж. Да, еще в школе у него была девушка, но я думаю, что он любил мою маму совершенно по-новому, до боли в сердце, и с радостью принял новую свободолюбивую жизнь хиппи, играл на гитаре и красил чужие дома, чтобы заработать на жизнь. Я прямо вижу, как он каждый день возвращался домой к своей яркой, загадочной жене и двум маленьким детям, зачатым в любви, и думал, что это и есть настоящая жизнь. Жизнь, какой ей положено быть: свободной и легкой, наполненной музыкой и солнечным волшебством, совсем не похожей на жизнь на ферме с ее тяготами и разочарованиями, вечной головной болью и тяжелой работой.

Я уверена, что ему не хотелось возвращаться в Нью-Гемпшир.

Но когда нам с Хендриксом было почти по два года, умер наш дедушка, и мир папиных грез рухнул в одночасье. Бабушке было необходимо, чтобы он вернулся домой. Кто-то должен был взять на себя управление фермой. Банни уж точно была не из тех, кто выпускает из рук достояние семьи и продает свое вековое наследие чужим людям. Ей нужно было добиться, чтобы сын приехал. И она заставила его вернуться. Вот так и вышло, что вся история с Вудстоком была всего-навсего временным отклонением от заданного пути. Вроде долгих каникул, во время которых ты, сам того не желая, обзаводишься женой и парой детей.

Он привез нас с собой, всех троих, и, насколько я знаю по бабушкиным рассказам, моя мама жила с ним и с Банни в фермерском доме и работала вместе с ними на нашей маленькой торговой точке. Наряду с пирогами и початками кукурузы она продавала (или пыталась продать) свои хипповские изделия: расписанные вручную рубашки, макраме и украшения из подобранных на улице природных материалов.

Банни рассказывала, что Тенадж – благослови ее Боже, – изо всех сил старалась влиться в фермерскую жизнь, но не смогла. Она никому здесь не нравилась, никто не проявлял ни капли радушия по отношению к ней. «Она была милой девушкой, творческой и талантливой», – говорила мне Банни, – но никто не хотел покупать ее яркие изделия». Никто не приглашал ее на кофейные посиделки. Весь городок был на стороне Мэгги.

Втайне Банни, наверное, тоже была на стороне Мэгги. Тенадж – уж явно не та жена, которую Банни хотела бы для своего сына. У бабушки были свои представления о правильной жизни, и Мэгги им соответствовала больше мамы. Но Банни однажды сказала, что для нее главное, чтобы сын был счастлив. Если у него есть жена и дети, то она готова принять его выбор и постараться найти в этом что-то хорошее. Ей не хотелось потерять сына и внуков лишь потому, что он полюбил не ту женщину.

Но добропорядочные жители Пембертона в штате Нью-Гемпшир оказались не столь великодушны. По их мнению, Мэгги – как землячка Роберта Линнеля – имела на него больше прав, чем какая-то посторонняя девица из числа хиппи, и никто в городке никогда бы не принял эту девицу как жену Роберта. Присмотревшись как следует к этой незваной гостье, жители Пембертона единодушно решили, что с Тенадж Роберт явно ошибся. Хотя им искренне жаль нас, малышей… все же это досадная неосторожность. Да и Роберта жаль. Такой славный парень, и его окрутила какая-то вертихвостка. «Ему надо одуматься» – так они говорили.

И, как мне кажется, он просто сдался. Спасовал перед общественным мнением. Эта история стара как мир: если бы я писала роман о его жизни – и, возможно, когда-нибудь и напишу, – я бы сказала, что он сам отказался от женщины, которую и вправду любил, а заодно и от мечты быть свободным и жить искусством, музыкой и яркими красками. От него ждали, что он будет фермером, и он стал фермером.

Так что неудивительно, что вскоре родители разошлись, и мама забрала нас с Хендриксом обратно в Вудсток. Позже случилась великая битва за то, чтобы вернуть нас к отцу, но это уже совсем другая история.

С годами дела у отца шли все хуже и хуже. У него развилась язва желудка. Один из работников фермы сбежал, украв деньги. Таинственным образом погибли четыре теленка. Крупное наводнение не позволило засеять самое большое поле, а после того дождливого лета два года подряд длилась засуха. Государственные субсидии прекратились.

А потом, когда я прожила в Нью-Йорке уже семь лет, бабушка заболела, и ее пришлось поселить в дом престарелых с медицинским уходом.

Той же весной один из застройщиков обратился к отцу с предложением, от которого нельзя было отказаться.

Мой отец подписал все бумаги. Мы с Хендриксом приехали домой – Мэгги сказала, что ему нужно, чтобы мы были рядом. Чтобы его поддержать. Но он совсем не обрадовался. Наоборот, разозлился. Сказал, чтобы мы возвращались к своей «настоящей жизни». Велел нам забыть, кто мы такие и откуда родом. Он сказал еще много ужасных слов, хотя, по уверениям Мэгги, совсем так не думал. С тех пор, хотя отец потом извинился, он стал еще молчаливее и угрюмее. Теперь у него постоянно слегка дрожат руки, и у меня есть подозрение, что он прикладывается к бурбону гораздо чаще, чем в годы моего детства и юности.

Твой отец… твой отец…

По тебе очень скучает.

Тебя любит.

Жалеет, что не сумел быть хорошим отцом.

Жалеет, что ты вообще родилась на свет.

Глава пятая

Я перезваниваю Мэгги сразу, как только выхожу из метро.