А в последнее время в Санта–Барбаре только и делали, что говорили об этом адюльтере — так, во всяком случае, казалось самому Брэфорду. Гарри был настолько стеснительным, что в последнее время даже боялся выходить на многолюдные улицы — он считал, что жители городка только и делают, что указывают на него пальцем.
Как‑то несколько недель назад тут же, в «Ориент Экспрессе», когда они зашли вдвоем в этот же бар часов в шесть вечера, сидевшие за столиком Кейт Тиммонс и Сантана, приветливо улыбнулись им, и окружной прокурор, как во всяком случае, показалось самому Гарри, понимающе подмигнул: молодец, мол, молодой человек, отличная у тебя любовница!..
И хотя в этом подмигивании не было ничего, что можно было бы принять за предосудительность, Гарри почему‑то сделалось очень неловко — может быть, потому, что Кейт Тиммонс всегда вызывал у него негативные эмоции, а может быть — потому, что окружной прокурор подмигнул Брэфорду как‑то слишком вульгарно…
Тогда Брэфорд смутился, стушевался, покраснел до корней волос и весь вечер не смел даже повернуть в их сторону головы.
Джулия не зря как‑то то ли в шутку, то ли всерьез назвала Гарри провинциалом — она имела в виду, что только провинциалам свойственен страх того, что скажут о нем соседи… Тогда Брэфорд обиделся, но потом мысленно согласился — действительно, «общественное мнение» было основополагающим в его поведении…
«Да, — продолжал он свои размышления, — надо закругляться, надо как‑то поставить точку в этой истории… Все это слишком уже затянулось… Слишком. Боже, и как это так получилось, что об этой истории узнали все в Санта–Барбаре?..»
В этот момент дверь бара открылась. Молодой человек поднял голову — к его столику шла она, Джулия Уэйнрайт…
Несмотря на исключительно жаркую и влажную погоду, Джулия была одета в светлый тонкий свитер и в джинсы. Впрочем, от этого она не проигрывала, а, скорее, наоборот: обтягивающая одежда только подчеркивала всю стройность ее фигуры. Джулию нельзя было назвать красавицей, но она была очень и очень обаятельна тем обаянием, которое всегда отличает спокойных и уверенных в себе женщин. На ее плече висела довольно‑таки потертая замшевая сумочка — видимо, когда‑то очень дорогая, потому что замочки на сумочке были серебряными.
Заметив вошедшую, мужчина и женщина, сидевшие за спиной молодого человека, как по команде поднялись и довольно спешно пошли на террасу — то ли потому, что им действительно было неприятно смотреть на Уэйнрайт, то ли по каким‑то другим соображениям.
Гарри только краем глаза успел увидеть лица говоривших; это были Одри Томпсон и Барри Спилберг, живущие в его квартале. И он, и она были известны в городе как любители за глаза потрепать языком…
«Проклятые сплетники, — подумал Гарри, — делать им больше нечего… Не могут найти иных тем для разговоров?.. Нет, но откуда они знают о том, что она помогла мне с деньгами?.. Ведь я никому не говорил, да и Джулия, надеюсь, тоже… Может быть, им известна и история с лотереями?..»
Джулия, подойдя к столику, где сидел молодой человек, уселась рядом и, виновато посмотрев на него, негромко произнесла:
— Извини, Гарри, я немного опоздала… Ты давно ждешь меня?
Молодой человек закатал белоснежную манжетку и посмотрел на часы.
— Полчаса…
Гарри, сказав это, несколько покривил душой — на самом деле он ждал Джулию минут десять — пятнадцать, не больше. Просто в преддверии этой беседы он хотел придать себе немного суровости, хотел выглядеть обиженным — хотя бы в какой‑нибудь мелочи.
Таким образом инициатива была выиграна — так, во всяком случае, решил сам Брэфорд.
Джулия, слегка вздохнув, повесила сумочку на спинку кресла.
— У меня были дела в суде…
Молодой человек удивленно поднял брови.
— Как — так поздно?.. Ведь суд наверняка уже давно закрыт.
— Представь себе. Когда ты всерьез занимаешься юриспруденцией, то как‑то не задумываешься, поздно теперь или рано…
Гарри едва заметно кивнул.
— Да, понимаю… Что там у вас опять — убийства, налеты на банк?.. В Санта–Барбаре завелся свой Аль Капоне или Джек–Потрошитель?..
Видимо, это было все‑таки шуткой, потому что Гарри, задав этот довольно глупый вопрос, попытался было улыбнуться, но улыбка получилась какой‑то неуверенной и почти жалкой.
Джулия, пожав плечами, произнесла:
— Нет, дела о наследстве, отторжение имущества и так далее… Такая тягомотина… Тебе это вряд ли будет интересно…
Видимо, чтобы хоть как‑то оттянуть начало неприятного для него разговора, молодой человек изобразил на своем лице самое что ни на есть пристальное внимание.
— И все‑таки…
Джулия посмотрела на него с некоторым удивлением.
— Что — все‑таки?..
— Некто Эндрю Фостер… Впрочем, тебе это имя ничего не говорит, он живет не в самом городе, а в пятнадцати милях отсюда, на ферме… Так вот, некто Фостер подал жалобу, утверждая, что завещание его отца, по которому огромные земельные участки перешли к его двоюродному брату, Генри Джакоби…
При упоминании имени Генри Джакоби — Гарри невольно вздрогнул; этот самый Джакоби как раз и был тем самым человеком, который несколько недель назад так жестоко подставил его.
У Генри Джакоби вообще была незавидная репутация в Санта–Барбаре…
Джулия говорила как‑то нехотя — по всему было заметно, что теперь ей совершенно не хочется рассказывать о своих служебных делах:
— …Что это завещание не имеет законной силы, так как его брат принудил отца, Якоба Фостера, который, стало быть, приходится самому Генри дядей, подписать это завещание под угрозой силы… Генри возмутился и нанял меня, и вот приходится заниматься… Честно говоря — я уже начинаю жалеть, что ввязалась в него…
Молодой человек растерянно кивал в ответ, делая вид, что слушает рассказ своей возлюбленной о ее служебных делах.
Джулия продолжала:
— Дело в том, что Эндрю поставил на это дело все, что у него есть… Он уверен, что обязательно выиграет процесс.
— А ты?..
— Что — а я?..
— Ты в этом уверена?..
Джулия передернула плечами и ничего не ответила Брэфорду.
«Действительно, — подумала она, — для чего задавать вопросы, ответы на которые тебя совершенно не интересуют?.. Ведь не для этого мы тут… Не лучше ли начать разговор сразу же?..»
Гарри, сделав еще небольшой глоток, поставил бокал на середину стола и с тоской посмотрел на свою собеседницу. Он‑то пришел сюда не для того, чтобы выслушивать рассказ Джулии о ее служебных делах; он хотел поговорить с ней совсем об ином…
— Что ты пьешь?..
Гарри равнодушно ответил:
— Пиво… Кстати, я заказал тебе «Спрайт», — он кивнул на бутылку.
— Спасибо… — произнесла Джулия, но к напитку так и не прикоснулась.
Некоторое время они молчали. Наконец Гарри, стараясь не встречаться взглядом с сидевшей напротив женщиной, произнес:
— Знаешь, Джулия, я хотел бы поговорить с тобой кое о чем…
Та тихо ответила:
— Я понимаю…
— Очень серьезно…
Подняв глаза, Джулия произнесла:
— Я слушаю тебя… Гарри потупил взор.
— Понимаешь… — По тону, которым было сказано это слово, Джулия сразу же поняла, что разговор будет куда более серьезный, чем она предполагала с самого начала. — Понимаешь ли… Я очень долго думал о нас с тобой, и мне кажется, нам надо расстаться…
Молодой человек замолчал и вновь принялся пристально разглядывать мраморный узор на полу.
Джулия растерянно посмотрела на Гарри и подумала: «Да, и вновь мне не повезло…»
В свои тридцать три года адвокат Джулия Уэйнрайт достигла всего, о чем только может мечтать женщина, выходец из «среднего класса» — достаточно стабильного положения в обществе, блестящего образования и достаточно высокого профессионального статуса, однако ей никак не везло с мужчинами.
Дело в том, что все, кто ей нравился, или даже кому она симпатизировала, рано или поздно поддавались на ее женское обаяние и попадали в ее орбиту…
Так было и немного раньше, так было и совсем давно, когда она еще училась в Гарварде, так, к великому сожалению для Джулии, было и теперь…
