Селянин (СИ) - "Altupi"

— Свободна, — кивнул Кирилл, тоже разглядывая в быстром ритме стробоскопов пляшущих телочек. Выискивал красивых, с выставленными напоказ большими сиськами и упругими жопами. Таких было много, все облегчённого поведения, пьяненькие, с накрашенными губищами. Таких пара пустяков развести на минет и обычный секс. Кирилл понимал, куда клонит приятель, но снимать бабу на ночь он не собирался. Пусть даже Егор об этом не узнает.

— Заебись, чувак! Заебись! — загорланил Пашка так, что его услышали на другом конце зала. — Вот за это я тебя люблю! Давай, давай выпьем за понимание!

Кирилл чокнулся с ним и выпил. Крепкий алкоголь обжёг ротовую полость и глотку, на языке осталась горечь. Последний раз он пил у Лариски, почти неделю назад.

— Кирюха! Как мне тебя не хватало! Ёбаный в рот! — Пашка действительно радовался, а про себя Калякин такого сказать не мог: последнее время он жил только Егором и спокойно продолжал бы так жить дальше.

За соседними столиками устраивались компании. Со всех сторон звучали перекрикивающие диджейские композиции маты, визги.

— Кирюх, ну, расскажи, что там у вас с Егоркой вышло?

— А что у нас вышло?

— Ну как что? Ты перед ним на колени бахнулся. Я сам это видел.

— Видел и видел — что из этого?

— Ты с похмелья, что ли, был?

— Да вы все с похмелья были.

— Ну ладно, ладно, — Пашка пошел на попятную, перестал ржать. — Хуй с вами. Я ж давно заметил, что ты к нему неровно дышишь. Ещё с первого дня. Да-да. Веришь мне? У меня чутьё на такого рода вещи.

— Верю, — ответил Кирилл, лишь бы Машнов отстал. Не хотел, чтобы посторонние лезли в их с Егором маленький рай и топтали его своими грязными сапожищами. Но Паша лизал виски и не унимался, хихикал, глазки хмельно блестели.

— Долго ж ты его ебал! Я думал: «Киря хуев экспериментатор, конечно. Пидора увидел, экстрима захотелось, в деревне, пока никто не видит, грех не попробовать»! Но я думал, разок-другой-третий! А ты!.. Две недели его чпокал! Ну ты гигант! — Пашка наклонился через стол и похлопал Кирилла по плечу. — Егорка, наверно, и рад, что его ебут? С Лариской-то ему без кайфа. Или она его страпоном? Не рассказывал?

— Заткнись, Паша, предупреждаю, — процедил Кирилл, он почти не был пьян. Машнов не услышал или не заметил — вот у него уже крыша отъезжала: полбутылки вылакал.

— Да я никому, Кирюха! Я могила! Случай подвернулся чмошника выебать — конечно, надо ебать! Тут базара нет! Я просто думал, он тебе раньше надоест, а ты, ебать, две недели продержался! Дупло ему сделал, а? — Паша ржал, стакан трясся в пальцах.

— Заткнись! — Калякин выкинул руку вперёд и схватил Пашу за ворот трикотажной футболки. — Я Егора не ебал, понял?!

Но тут на Кирилла навалились сзади, стиснули плечи. Стол обступили трое парней и белобрысая девка, пьяные и раскованные. Два самых дебильных были однокурсниками Паши. Голова напавшего, четвертого парня, свесилась вниз, к столу, заглянула Кириллу в лицо прежде, чем у него получилось обернуться и узнать гондона Никиту Жердева.

— Кто кого ебёт? — поинтересовался он, естественно, не слыша всей последней фразы, а только вычленив из неё единственное знакомое слово.

— Съебись, Никитос, тяжело! — психанул Кирилл и резко дёрнул плечами. Пьяный в хлам приятель отстал, сдвинул Пашу и уселся на диванчик. Третьей к ним пристроилась девка. Пацанчики остались стоять, откуда-то взяли стаканы и уже бесцеремонно наливали себе их виски, чокались, пили. Паша участвовал в процессе распития, но всё это время не сводил с Кирилла пристального взгляда, в голове его ворочались шестерёнки. Наконец, у него сошлось два плюс два.

— Это он, что ли, тебя ебал?

Компашка замерла с их роллами в слюнявых ртах, все взгляды приковались к Кириллу. Тот понял, что сболтнул лишнего. Он ещё мог соврать, обратить всё в шутку… но это бы значило снова, как тогда, во время пьянки в деревне, предать любимого человека. Опять сочинять, как шпилил его во все щели, когда сам умолял взять его и вставить поглубже. Только сказать правду — открыто признаться в гомосячестве, обратной дороги не будет.

Кирилл колебался. Смотрел Пашке в глаза. И решился.

— Да, это он меня ебал! Он всегда был сверху, я сам просил его!

Воцарилось молчание. Казалось, и грохочущая музыка исчезла.

— Охуеть, — икнул один из стоявших над столом персов, и сразу посыпалась отборная удивлённая нецензурщина.

— Это ты тоже теперь пидор? — презрительно поднял верхнюю губу Паша. — Нравится в жопу долбиться? А если я тебя трахну, тебе понравится?

Калякин встал, упёрся кулаками в столешницу и приблизил к Паше лицо.

— Если это попытаешься сделать ты, я разобью тебе морду, а Егор трахает меня божественно. И ещё хоть раз обзовёшь его пидором, чмошником, да хоть как-нибудь, я выбью тебе все зубы.

Кирилл пронзил Машнова взглядом, выпрямился. Разворачиваясь к выходу, толкнул одного из загородивших дорогу ушлёпков. Ушёл, проклиная себя за то, что вообще согласился идти в рассадник быдла и разврата. Эти дебильные рожи, эти тупые разговоры! Да с Егором молчать интереснее! Господи, а он ещё на полном серьёзе думал развлечься, нажраться, танцевать под это уёбищное «тыц-тыц-тыц», тратил сэкономленные деньги! Думал принять предложение Пашки, девок взять и в своей квартире продолжить! Без секса, конечно, но кто поручится за пьяное тело? И что, что было бы потом?! Ужас! Кошмар! Пиздец! Нет, нет, больше в клубы ни ногой!

Кирилл ускорил шаг. Он был уже у дверей, толкал тех, кто только входил, слышал в свою сторону солдатскую брань и шипел в ответ. Вдруг на его плечах снова повисла тяжесть.

— Кирюх, ну ты что? — раздался в ухо Пашкин голос, из пасти дохнуло свежим алкоголем. — Ты обиделся, что ли? Ну я ж не знал! Я думал, тебе Егор надоел, поэтому ты вернулся.

Калякин сбросил Пашу с себя, встал с ним лицом к лицу в толпе мокрощелок под пристальными взглядами двоих охранников. Эх, врезать бы сейчас! Аж зубы заскрежетали!

— Иди на хуй!

— Да что ты, правда? Пойдём покурим, перетрём…

— Я не курю, — рявкнул Кирилл и пошёл дальше, до дверей оставалось три метра. Охранники ослабили бдительность, но не контролировали ситуацию. К сожалению. Потому что Пашка не отцепился, семенил следом.

— Как не куришь? Хватит брехать!

— Брешут собаки…

Кирилл миновал охранников, протиснулся в двери через группу входящих мажорчиков с подворотами и очутился на независимой территории. Дальше Паша провожать его не пошёл.

Кирилл прогулялся по улице, отсчитывая минуты до одиннадцати часов. Сердце громко стучало: вечернее приключение вышло реально заебатым, мог время звонка пропустить. Беспечный придурок, исправился он! Нет, до исправления ещё ого-го как далеко.

Ровно в одиннадцать Кирилл набрал номер Егора, приложил трубку к уху. В динамике раздался только один гудок, а дальше усталый, измученный «Привет». У Кирилла защемила совесть.

— Привет, Егор. Ждал, да?

— Ага.

— И я ждал, когда могу позвонить. День такой долгий. — Кирилл шёл вдоль многоэтажной жилой застройки, выбирал ровные участки асфальта. — Всё время вспоминал тебя.

— Чем занимался?

— Да, так… — Кириллу нечего было ответить, его занятия прозвучали бы издёвкой: вчера спал, сегодня развлечься мечтал. Он решил утаить, но вдруг, совсем внезапно, его прорвало: — Егор, прости… Прости меня. Пожалуйста, прости меня!

— За что? — удивился Рахманов с улыбкой, но вдруг замолчал. Кирилл вздрогнул и затараторил:

— Нет! Ты меня не так понял! Я люблю тебя, просто… Егор! Ну!.. Я сегодня в клуб ходил… Это подло, да? Егор!.. — В Кирилле бурлили слёзы, внутри он плакал, потому что его поступок был чудовищен. — Я приеду завтра! И не уеду до сентября! Я не могу без тебя! Не могу без тебя! — эти фразы он кричал на всю улицу. — Я люблю тебя, милый! Я люблю тебя, Егор!

Прохожие оборачивались. Школота тыкала пальцем и орала: «Пидоры!» Егор молчал.

— Знаешь, что я понял, Егор? Ты простишь меня? Я понял, что у меня тоже разный интеллект со всеми этими… — Кирилл скривил рот, напрягся, тужась подобрать мерзкое, отвратительное слово, описывающее, как он ненавидит всех этих людей вокруг, но оно не шло на язык, только эмоции. — Всех этих!.. Быдло!.. Я не хочу быть с ними, Егор! Я хочу к тебе! А… — Кирилл почувствовал, что у него полились слёзы, сопли, слюни. Он остановился и стал вытирать их тыльной стороной ладони, в которой держал трубку, бормоча: — А меня не пускают… не пускают. — Потом он снова прижал смартфон к уху. — Я приеду, Егор, завтра вечером приеду, только прости меня…