Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

— Я велел написать на головке твое имя.

— Мне нравится, — сказала девушка, садясь на постели. — Спасибо.

Она вставила оливы в уши и приложила мембрану к своему сердцу.

— Что оно тебе говорит? — спросил отец.

Анайя подняла взгляд.

— Что я должна научиться плавать.

— Тогда давай найму тебе нормального инструктора.

Анайя попросила отца пересесть на кровать. Она подвинулась в сторону, чтобы дать ему место, после чего прижала головку стетоскопа к его сердцу. Комнату наполнила тишина. Леконт внимал шуму моря за окном спальни.

— Что ты слышишь?

Анайя вынула оливы из ушей.

— Мама велит, чтобы мы жили в мире.

Отец улыбнулся.

— Мы ждали твоего рождения шесть лет. Не пойми меня неправильно. Ожидание не было томительным. Мы наслаждались жизнью. Но чего-то не хватало, и мы оба знали, чего именно, — он взял руку дочери, лежащую на простыне. — Когда ты появилась на свет, то стала для нас с Рози огромным источником гордости и радости. И я обещал ей, что буду заботиться о тебе и защищать от всяческих опасностей.

— Зо не опасен.

— Может, и нет. Но это определенно не тот человек, с которым тебе следует проводить время.

— А с кем мне его проводить? — воскликнула Анайя и тут же пожалела о своем вопросе.

Леконт встал и разгладил руками брюки.

— Что думаешь про Андре Дуйона? Серьезный парень. Уж он-то стоит твоего времени и внимания. Я виделся с его отцом на прошлой неделе.

Анайя застонала и рухнула на кровать.

— Что между вами произошло? — спросил Леконт. — Вы разве уже не встречались?

Анайя отвернулась к стене.

— Мне было пятнадцать! — проговорила она.

Отец сообщил, что Андре приезжает из Порт-о-Пренса и хочет увидеться с ней в день ее рождения.

Бесчисленные разочарования юности научили Зо тому, что на переговорах лучше всего помалкивать. Слово — серебро, молчание — золото. Зо обнаружил, что, столкнувшись с непробиваемым молчанием, оппонент склонен уступать в цене. Поэтому, когда в воскресенье вечером Анайя взяла его за руку и сказала, что все кончено, он затих не от горя или потрясения, как она решила, но потому, что наловчился торговаться за безнадежные дела.

Далеко на берегу маячил вялый прилив, пенясь под бесцветным небом. Молодой человек молчал так долго, что Анайя опасалась, как бы он не разрыдался. Но когда она попросила Зо что-нибудь ответить, голос его в темноте звучал ровно и спокойно:

— Слово — серебро, молчание — золото.

— Отец все знает. Нам нельзя продолжать отношения.

Единственным доводом, имевшимся в запасе у Зо, был поцелуй, и бедный рабочий воспользовался этим доводом прямо там, на пляже. Он обнял Анайю, прижался губами к ее губам, а потом ушел, не сказав ни слова. И не оглянувшись. Проявил героическую выдержку.

Однако на следующей неделе Зо как ни в чем не бывало снова появился на пляже, вооруженный такой решимостью, что у Анайи закружилась голова, когда она увидела его из окна второго этажа. Девушка готовилась к празднованию своего дня рождения: намечался концерт группы «Карими» [50] в ночном клубе «Луко». Из Порто-Пренса прибыл молодой врач Андре Дуйон, который должен был присоединиться к Анайе и ее подругам.

Анайя позвонила Лованис.

— Зо здесь, — сообщила она подруге.

— Что делает?

Анайя наблюдала за Зо из окна. Вечер был ненастный, тучи плевались в море длинными нитями дождя.

— Стоит под дождем.

— Бедный пес! — воскликнула Лованис. — Он по тебе тоскует.

— И что мне делать?

— Дай ему вкусить наслаждения в последний раз. В рамках благотворительности.

— А как же Андре Дуйон? — спросила Анайя.

— Кому какое дело до Андре Дуйона! Скажешь, что потеряла его билет.

Анайя выглянула в окно. Зо не шелохнувшись лежал под дожаем на поблекшем пляже. Потом она позвонила Андре Дуйону.

Между Андре и Анайей сложились долгие неустойчивые отношения, которые порой бывают у детей, чьи родители дружат. Отец Андре, доктор Дуйон, весьма уважаемый врач, сдружился с Венсаном Леконтом задолго до того, как последний стал заместителем директора Департамента здравоохранения. Их дети приятельствовали и играли во все игры, которые затевают ребята, когда их родители засиживаются после обеда за разговорами. Хотя Андре был старше на целых пять лет, Анайя всегда казалась более взрослой. Когда ей было всего восемь, а ему уже тринадцать, она умудрилась напугать его до слез во время игры в прятки в темных вечерних банановых зарослях. Они часто виделись: в католической церкви по воскресеньям, на местных волейбольных турнирах, прогулках в общественном парке, а потом в средней школе, когда она училась в третьем классе, а он — в «фило» [51].

Именно в том году они официально встречались. Анайе было пятнадцать, Андре — двадцать, он готовился к поступлению на медицинский факультет. Андре сводил девушку в кино и купил ей ванильное мороженое, которое она ела, прогуливаясь по волнорезу. По примеру других городских парочек они впервые поцеловались у обветшавшего маяка.

Осенью, перед тем как начать учебу на медицинском, Андре пригласил Анайю на свидание в шикарный ресторан отеля на авеню Эмиля Румера и рассказал о своих планах на будущее. Молодой человек не собирался, как он выразился, «тратить всю жизнь на вакцинацию детей, которым уже поздно прививаться». Он, в отличие от своего отца, не желал довольствоваться положением провинциального доктора, которому платят яйцами и пчелиными сотами. Андре хотел быть причастным к политике, как отец Анайи, работать за рубежом и повидать мир. Вся эта речь служила предисловием; Андре просил Анайю подождать, пока он не закончит учебу, и тогда они смогут пожениться. «Мне шестнадцать», — ответила девушка, и Андре совершенно правильно понял, что это означает: нет, ждать она не будет. Однако Анайя все же отправилась с ним в номер наверху, где и лишилась девственности во время маловыразительного полового акта на гостиничной кровати.

Через неделю Андре уехал в столицу и, наведываясь в Жереми, обязательно привозил Анайе гостинцы: конфеты из Америки, пенал для карандашей и, наконец, украшения, которые она надевала всякий раз, когда они бывали вместе. Хотя у Андре были девушки в городе, ни одной из них не удалось затмить младшую, но рано созревшую подругу его юности. Каждый раз, приезжая в гости, он говорил Анайе, что с годами она становится все краше.

В последний раз Андре поцеловал Анайю, когда был дома на летних каникулах. Ей тогда было восемнадцать, а ему двадцать три. Он увидел, как красавица танцует с другим мужчиной в ночном клубе «Луко», и, приревновав, вывел ее на улицу. Андре был пьян и поцеловал Анайю, когда та меньше всего этого ожидала. Она отвесила ему такую пощечину, что бедняга больше не делал попыток.

Два года спустя, в мае, Андре окончил медицинский факультет и ожидал, что это достижение некоторым образом повлияет если не на сердце Анайи, то на ее жизненные планы. Преисполнившись уверенности после торжественного вручения дипломов и ново-обретенного признания, пришедшего с обращением «доктор», Андре решил открыто продемонстрировать свои чувства к Анайе в вечер ее двадцать первого дня рождения. И когда девушка позвонила, чтобы отменить приглашение в клуб, то невольно ранила его самолюбие.

— Может, заберешь нас после концерта и отвезешь ко мне домой — там будут торт и шампанское? — предложила Анайя.

— Тут ничего не изменилось, — заметил Андре. — Хотя теперь я доктор, вижу, что для тебя я по-прежнему остался лишь шофером.

Анайя приняла душ, уложила волосы и накрасила губы красной помадой. Надела платье в черно-белую полоску, подчеркнув узкую талию широким красным поясом с украшенной заклепками пряжкой. Затем открыла пинту рома с корицей, глотнула ароматной жидкости. Вышла во двор и кликнула с обрыва Зо, размахивая веером из билетов.