Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

— Если он застанет тебя здесь, то вызовет полицию, — сказала она. — И я больше никогда тебя не увижу.

Ванная находилась в передней части дома, от входной двери ее отделяла только прихожая. Зо успел выскочить до появления отца Анайи, но дверь была вырезана из цельного куска черного дерева и закрылась за ним не полностью. Он услышал, как в прихожей загремел голос Леконта:

— Что тут происходит?

Хозяин дома подошел к двери и выглянул наружу, но было уже поздно. Зо успел прокрасться за угол и притаился за горшком с бугенвиллеей. Оттуда он в шесть огромных скачков пересек двор, спрыгнул с лестницы и приземлился на песок обеими ногами, словно чемпион по прыжкам в длину.

И тут Зо сообразил, что забыл шлепанцы.

Анайя, стараясь как можно меньше лгать, позволила отцу поверить, что той ночью в ванной комнате с ней был Андре Дуйон. Как она и ожидала, Леконт был не слишком расстроен тем, что дочь крутит роман с врачом, а не с рабочим, трудившимся на одной из его строек. Проблема заключалась в оставленной обуви: на нехорошие мысли наводили ее размер, марка и состояние. Шлепанцы вконец износились и спрессовались до такой степени, что под пальцами образовались углубления. Задники были практически стерты, так что босые пятки владельца этой пары, вероятно, практически скребли по земле. Доктор Леконт помыслить не мог, чтобы такой взыскательный к своей внешности человек, как Андре Дуйон, мог выйти из дома в подобной обуви и тем более надеть ее на вечеринку. Он позвонил Андре и без обиняков осведомился:

— Какой у тебя размер обуви?

Андре назвал размер на три номера меньше, чем у тех изношенных шлепанцев, которые Леконт обнаружил в ванной.

То был конец тайных занятий любовью на берегу. Прежде они извивались на песке, точно выброшенные приливом рыбы. Совокуплялись на лестнице и в траве. Однажды Зо посадил девушку в тачку и принялся катать эту штуковину взад и вперед, будто Анайя была груженным в нее сладким сахарным тростником. Но ночь, когда Зо забыл в доме шлепанцы, должна была стать для них последней.

Любовники попытались встретиться еще раз, ноувы. Клод Жюст настиг их во время тайного свидания и помешал, прежде чем они начали. Анайя была отослана домой, а Клод подошел к верхней ступеньке лестницы и уставился на Зо, собиравшего свои вещи.

— Давно ты знаешь? — поинтересовался Зо.

— С самого первого дня, — ответил Клод.

Зо побрел по берегу, вдоль границы прилива, точно единственный уцелевший в кораблекрушении, бросая тоскливые взгляды на море. Один раз он оглянулся и увидел, что в окне ее спальни не горит свет. С тех пор Анайя больше не являлась на свидания.

Лето завершалось волной жары. Море искрилось под белесыми небесами. Ночами рабочие обливались потом. Фундамент к тому времени был сооружен, и строители курсировали по высоким лесам, возводя стены из шлакоблоков. Частями прибывала жестяная кровля; Поль считал, что ее уложат к концу августа, после чего останется только отделка: штукатурная работа, малярка и окна. По прикидкам бригадира, закончить должны были в сентябре.

До конца августа Зо вкалывал как зомби, которого воскресили из мертвых и заставили работать до конца жизни. Он весь день пахал до седьмого пота, будто в наказание за грехи, а на закате охлаждался в соседней речке. Местные девушки, пришедшие постирать, застывали над своим бельем и глазели на его бесподобное тело в прозрачной воде. Ночами Зо терзала бессонница, он начал бродить по школьным коридорам и увлекаться ромом.

Как-то в пятницу устроили пир: банан фри и грио [54] из свинины, жаренной в собственном жире, с салатом из шинкованной капусты, вымоченной в лаймовом соке. Ели руками на обочине шоссе, а мимо проносились фуры в направлении Порт-о-Пренса. Еще утром Босс Поль предупредил подчиненных, чтобы взяли мыло и чистое белье, а сейчас объяснил, что они идут в ночной клуб — он платит.

— За один круг, — уточнил Поль.

— Сколько звездочек? — осведомился Тикен. Здесь было принято оценивать ром звездами: одна — дешевый и резкий, пять — мягкий и изысканный.

— Одна, — отрезал Поль, — и скажи спасибо, потому что другого все равно не получишь.

Он купил высокую бутылку дешевого доминиканского однозвездочного «Бакара», и члены бригады передавали ее друг другу, прихлебывая из горлышка. Босс Поль пожелал, чтобы брил его только Тикен; тот взял бритву и с ловкостью профессионального брадобрея стал соскребать волосы с сероватой шеи бригадира.

Сонсон заявил, что клуб, куда они собираются, неплохой, и Бос-Те спросил, бывал ли он там раньше.

— У них есть девушка, которая берет в рот за шестьдесят гурдов, — сообщил Сонсон.

— В рот? — переспросил Босс Поль. — Зачем тебе ее рот?

— Ти Сон перепутал, — захихикал Бос-Те. — Не знает, куда его вставляют.

— Ничем не могу помочь, — сказал Поль. Он снова откинулся назад и задрал подбородок, чтобы Тикен закончил бритье. — Может, Зо подберет тебе женщину и покажет, как это делается.

Но Зо не пошел в клуб с остальными. Он сидел на школьной галерее и разговаривал с Терез, пока та давила обжаренные кофейные зерна донышком жестяной кружки. Терез прописала ему лайм от сердечной боли, ром от горя и другую женщину от одиночества в постели.

Зо было больно даже думать об этом. Он потянулся к куче кофейных зерен и начал снимать с них шелуху. Затем принялся давить зерна, пока не образовалась небольшая кучка молотого кофе, который он просеивал через кусок москитной сетки. Однако Зо так усердно расправлялся с зернами, что женщине пришлось вмешаться:

— Мне нужен молотый кофе, а не кофейная пыль.

И она отобрала у него зерна.

— Тебе нужно кое к кому наведаться, — заметила Терез через некоторое время. — К manbo [55] или к проститутке.

Зо ответил, что это не путь к женскому сердцу.

— Ты бы удивился, если бы знал, какие дороги могут привести к женскому сердцу, — возразила приятельница.

— Будь у нас на пять минут больше, — начал Зо, — я бы ей все объяснил. Все как есть.

— И что бы ты сказал?

— Что я знаю, каково это — расти без матери. И буду заботиться о ней, если только она позволит.

Подъехало мототакси и встало на холостом ходу у ворот школьного двора. Терез решила было, что вернулся кто-то из напившихся рабочих.

— Ставлю на Бос-Те, — сказала она. Но оказалось, что это не Бос-Те-Бос или кто-то из бригады. Это была Лованис. Она осталась ждать на шоссе, а таксиста отправила за Зо.

Лованис была дочерью одного из главных городских богачей. Она славилась своим цветом лица, ежегодными поездками в Америку и нарядами, которые привозила оттуда и выгодно продавала. Зо мельком видел ее в вечер концерта «Карими».

Девушка дожидалась у национальной автострады, рядом с лавчонкой, где днем продавали пирожки и жареный сладкий картофель. Торговлю уже свернули, остались только скамейки, очаг и полмешка угля. Лованис не стала садиться. Грузовики сигналили, а пассажиры улюлюкали с крыш автобусов, завидев подбоченившуюся демуазель Лованис в темно-синем платье, с ярким лимонно-желтым лаком на ногтях.

— Это она тебя послала? — спросил Зо.

— Вовсе нет, — ответила девушка.

— Я каждый день возвращался на пляж. В ее окне не было света.

— А чего ты ждал? Неужто вообразил, что она сбежит с тобой?

— У нас был разговор про Анс-д’Эно.

— Не смеши меня! Ты действительно думал, что Анайя Леконт станет торговать на рынке соленой рыбой? — Лованис принялась разглядывать свои ногти. — Она перевернула эту страницу. И тебе пора.

— Не могу, — ответил Зо, потирая рукой шею. — Mw remen li [56].

Лованис оскалила острые мелкие зубки.

— Слыхала я про твои замашки, горе-любовничек. Ванная, пляж, лестница. Не мог, по крайней мере, отвезти ее в отель и обставить все как полагается? Я имею в виду — ты что, совсем на мели?