Лариса открыла рот, чтобы продолжить тираду, и замерла с полуоткрытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег.
— Что? — это прозвучало глупо, и она тут же ненавидела себя за эту глупость.
— Я сказал, что он убедительный, — повторил Глеб, откидываясь на спинку кресла. Оно тихо вздохнуло. — Ваши аргументы, как всегда, железны. Цифры впечатляют. Логика безупречна.
В голове у Ларисы что-то треснуло. Картина мира, выстроенная за последние десять минут — где она мученица, приносящая себя в жертву принципам, а он — тупой и жестокий тиран, — дала сбой.
— Тогда… в чем проблема? — выдавила она, чувствуя, что теряет нить происходящего. — Почему вы подписали тот идиотский приказ?
— Потому что я — директор, — ответил он просто, и в его глазах мелькнул тот самый огонек, который она втайне называла «комплексом бога». — А иногда директору нужно проверить, насколько прочны его… опоры.
Лариса молчала. Она совершенно ничего не понимала.
— Видите ли, — Глеб взял ее заявление и медленно, почти нежно, поводил им по воздуху, — ваша проблема, Лариса Олеговна, в том, что вы всегда на сто процентов уверены в своей правоте. На все сто. Без скидки на сомнение. Вы как скала. Это, с одной стороны, восхищает. С другой — невыносимо раздражает.
«О боже, — пронеслось в голове у Ларисы. — Он сейчас будет читать мне лекцию о смирении и гибкости. Сейчас он скажет что-то вроде «в этом мире все не черно-белое, Лариса Дмитриевна, есть еще и другие, яркие цвета», и я, кажется, его придушу своим же собственным заявлением».
— Я не вижу смысла в этой философии, — холодно сказала она. — Есть правила. Есть закон. Есть эффективные и неэффективные управленческие решения. Все остальное — софистика.
— Вот именно! — он вдруг оживился и хлопнул ладонью по столу. Лариса вздрогнула. — Именно! Правила! Эффективные решения! Вы так в них уверены… Так докажите.
— Я только что пыталась! С помощью отчета! Который вы нашли убедительным, но проигнорировали! — ее голос снова пополз вверх.
— На бумаге — это одно, — парировал Глеб. Его глаза сузились, и в них появился знакомый ей хищный блеск. Блеск охотника, загнавшего дичь в угол. — А на практике — совсем другое. Вы так яро защищаете свои принципы, что готовы из-за них уйти. Это легко. Бегство — это всегда легко. А вот взять и воплотить эти принципы в жизнь, преодолев сопротивление… скажем, не самого адекватного руководства… это сложно. Это вызов.
Лариса чувствовала, как ее затягивает в какую-то воронку. Он говорил правильные слова, но из его уст они звучали зловеще.
— Какой вызов? — с подозрением спросила она.
Глеб отложил заявление в сторону, отодвинул его, как ненужную уже вещь.
— Вместо того чтобы принимать это… как вы выразились, «дурацкое заявление»… я предлагаю вам возглавить рабочую группу по оптимизации внутренних правил компании и кадровой политики.
В кабинете повисла тишина, настолько густая, что в ушах зазвенело. Лариса несколько секунд просто смотрела на него, пытаясь переварить услышанное. Ей показалось, что из динамика на столе прозвучала неуместная барабанная дробь.
— Вы… что? — это было уже во второй раз за последние пять минут, и ее безупречный имидж хладнокровной стервы трещал по швам.
— Вы же считаете, что знаете, как лучше? — продолжал Глеб, и в его голосе зазвучала откровенная издевка, но теперь смешанная с любопытством. — Вы считаете, что мои методы устарели, а ваши — панацея? Прекрасная возможность. Возьмите группу. Проанализируйте все: от дресс-кода до системы премий. От графика работы до корпоративной этики. Предложите новые, идеальные, с вашей точки зрения, правила. Обоснуйте их. Защитите передо мной. И тогда мы посмотрим, чья правда настоящая.
Лариса почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Это была не победа. Это была ловушка. Хитрая, изощренная, пахнущая дорогим одеколоном и властью.
«Он сходит с ума, — лихорадочно думала она. — Он предлагает мне, своему главному оппоненту, фактически carte blanche на изменение внутренней кухни компании? Это… это все равно что дать лисе патрулировать курятник с правом законодательной инициативы!»
— Вы несерьезно, — выдохнула она.
— Я как никогда серьезен, — его лицо вытянулось, и комплекс бога испарился, уступив место холодной деловой хватке. — Вы мне надоели.
— Взаимно, — автоматически бросила Лариса.
— Вы мне надоели как постоянная проблема, как заноза в известном месте, — продолжил он, не обращая внимания на ее реплику. — Каждый наш разговор — это битва. Каждый документ от вас — это ультиматум. Я устал тратить на вас энергию, которую могу направить на развитие бизнеса. Вы либо правы, и тогда ваши правила сделают компанию лучше, и мы наконец-то перестанем ругаться. Либо нет… и тогда вы сами докажете себе, что я был прав, а ваши идеалистичные заморочки не работают в реальном мире. В любом случае, проблема будет решена. Так что это предложение продиктовано сугубо эгоистичными интересами.
Лариса молчала, переваривая. Логика в его словах была. Извращенная, садистская, но была. Он не предлагал ей мир. Он предлагал ей поле битвы по ее же правилам, но с ним в качестве главного зрителя и судьи.
— А если я откажусь? — спросила она, пытаясь вернуть себе хоть крупицу контроля над ситуацией.
— Тогда я приму ваше заявление, — пожал он плечами, и в его тоне снова зазвучала легкая насмешка. — И найду другого HR-директора. Может быть, более сговорчивого. Может быть, менее принципиального. Который будет кивать мне и подписывать любые мои приказы, не вникая. И тогда… тогда вы будете наблюдать со стороны, как компания, которую вы, я знаю, любите, медленно, но верно скатывается в ту самую «феодальную вотчину», которую вы так боитесь. И будете знать, что могли это предотвратить, но предпочли сбежать. Легкий путь.
Удар был ниже пояса. Точно рассчитанный и смертельный. Он играл на ее самом больном: на профессиональной гордости и на странной, болезненной привязанности к этой конторе, которую она отстаивала яростнее, чем свое личное пространство.
Она посмотрела на свое заявление, лежащее в стороне. Оно вдруг показалось ей не символом принципиальности, а белым флагом. Трусости.
— Состав группы? — спросила она скрипящим голосом, ненавидя себя за эту уступку.
— Ваш. Набирайте кого хотите. Из любого отдела. Я дам распоряжение о полном содействии, — он уже смотрел на монитор, делая вид, что тема закрыта. Поединок окончен. Он сделал свой ход и ждал ее ответа.
— Сроки?
— Месяц на анализ и разработку. Потом презентация мне.
— Абсолютная свобода действий? — она искала подвох.
— В рамках разумного. И в рамках закона, разумеется, — он усмехнулся. — Я же не хочу, чтобы трудовая инспекция снова к нам пожаловала. Одного визита хватило на всю оставшуюся жизнь.
Он намекнул на их недавнюю победу, и это было еще более двусмысленно. То ли комплимент, то ли укол.
Лариса глубоко вздохнула. Воздух в кабинете все еще пах дорогой древесиной, холодным металлом и едва уловимым, но навязчивым ароматом его парфюма — что-то брутальное, с нотками кожи и бергамота. Этот запах всегда сводил ее с ума, но сейчас он казался удушающим.
«Месяц. Месяц на то, чтобы доказать этому мачо-диктатору, что я не просто «ходячее нарушение его спокойствия», а профессионал, чьи идеи могут спасти эту лавочку от него самого. А потом — презентация. Перед ним. Одна. Под прицелом этих холодных, оценивающих глаз. Нет уж, спасибо, такого унижения мне не хватало».
— И кто будет принимать окончательное решение по предложениям группы? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Она чувствовала себя так, будто играет в покер со всеми картами на столе, в то время как ее оппонент держит свой раскрытый веер при себе.
Глеб поднял на нее взгляд, будто оторвавшись от невероятно важных дел на экране.
— Кто? — он сделал театральную паузу. — Конечно, я. Я же все-таки директор, Лариса Дмитриевна. Не забыли? Или вы уже мысленно переписали устав компании, назначив себя единоличным правителем?
