Благочестивая одержимость (ЛП) - Ридс Энса

Глава 14

Моя голова разрывалась на части. Я не могла переварить информацию, которую Анна рассказала мне несколько часов назад. Каждое её слово, отсутствие эмоций на лице, суровость голоса - всё это казалось таким правдивым. Я пыталась убедить себя, что всё это ложь, какая-то схема, придуманная ею и Сальваторе, но как бы долго я ни пыталась внушить себе это, я чувствовала, что она говорит правду.

Во что я ввязалась? От меня ожидали, что я буду шпионить, а затем убью такого могущественного человека, как Сальваторе. Если уж он пошёл против правительства и корпоративных компаний, то кем, чёрт возьми, была я? Всего лишь девчонка из маленького городка. Есть ли способ, чтобы я могла просто исчезнуть? Чтобы я просто встала, вышла из этих дверей и никогда не возвращалась. Я молилась о том, чтобы Бог облегчил мне жизнь и дал возможность сбежать, не став убийцей и не покончив с собой.

— Что мешает тебе спать? — Сальваторе неожиданно вернул меня из моих мыслей.

Была глубокая ночь и звёзды беспорядочно усеивали небо. Я не могла уснуть. Я боялась закрыть глаза, потому что мне казалось, что Сальваторе уже знает, о чём мы с Анной говорили, и ждёт удобного случая, чтобы наказать меня.

Сальваторе обхватил меня за талию, прижимая к себе, уткнувшись лицом в мою шею, и его волосы щекотали мою кожу. Его дыхание было ровным, и я была уверена, что он спит.

Я вздрогнула от его слов.

— Прости, — извинилась я кротким шёпотом, — не хотела тебя будить.

Мне было непонятно, что его так вывело из себя, а после того, как я узнала обо всех его поступках, о том, каким человеком он был и какой властью обладал, я не хотела попадать «под раздачу». Было ясно, что я всего лишь муха в его мире, нечто ничтожное, от чего он может избавиться в любой момент.

— Что случилось? — спросил он. Если бы этот вопрос задал кто-то другой, то это выглядело бы как проявление заботы, но это был Сальваторе, человек лишённый любых эмоций. Его никогда не волновали мои тревоги.

Я вздохнула, моя рука была в его волосах, пытаясь удержать пряди от своего лица. Другая рука лежала на груди, придерживая простыню, прикрывавшую мою наготу. Сальваторе предпочитал, чтобы я была обнажённой, когда мы были вместе, особенно ночью. Даже когда он меня не трахал, когда я говорила, что мне больно после предыдущего раза, он играл с моим телом, пощипывая мои чувствительные соски или кружил пальцем мой клитор.

— Ничего, — сказала я, тяжело вздыхая, — просто задумалась.

Я прикусила нижнюю губу и посмотрела на потолок, пытаясь отвлечься, перебирая фрески и замысловатый дизайн бриллиантовой люстры Cartier, висящей над нами.

— На самом деле, ни о чём конкретном, просто бессонница, — добавила я, для убедительности.

Я решила, что раз уж он уже проснулся, то я могу попытаться убежать от своих мыслей, поговорив с ним.

— Мне кажется, что я тону в них… — мои пальцы двигались по коже его головы, неосознанно массируя её, — в моих мыслях. Я думаю о солёности попкорна, который я ела недавно, о том, что мои ногти стали слишком длинными и мне нужно их подстричь, о том, как я хочу посмотреть «Час пик», чтобы посмеяться, о пчеле, на которую я случайно наступила во время пикника с мамой.

Думаю о том, как мне придётся убить тебя, чтобы свершить в мире великую справедливость.

Я думала об отце, о матери и о Ланге. Мне было интересно, почему отец продал меня этому человеку. Я осознавала, что осталась совсем одна, и как сильно мне хотелось разрыдаться в тот момент.

Наконец Сальваторе заговорил:

— Ты много думаешь, мышонок, — вибрации его голоса проникли в мою кожу и вызвали мурашки по всему телу, и его губы слегка касались моих губ, когда он говорил. Мне не хотелось это признавать, но я наслаждалась этим моментом, тем, как он крепко обнимал меня, и как звучал его хриплый голос.

— А ты нет? — ответила я с лёгким смешком, и по какой-то странной причине на моём лице появилась улыбка. — Ты, кажется, в курсе всего, что происходит вокруг тебя. Ведь в этом и заключается суть Сальваторе Эспозито, верно?

†††

— Как я могу это сделать, Анна, то есть, Джиа. Как, по-твоему, я смогу выведать у него информацию? Ты же его знаешь, он ничего мне не рассказывает, и если я начну задавать много вопросов, он меня сразу же раскусит. Когда я спрашиваю его о чём-то, он не отвечает, просто отмахивается от меня и смотрит таким взглядом, что я понимаю без слов, что это не моё дело, — попыталась возразить я.

— Дело в том, что нужно держать себя в руках, Нирвана. Нужно спрашивать о правильных вещах в правильное время. Никогда не вдавайся в подробности и не спрашивай о чём-то конкретном, всегда спрашивай немного расплывчато и невинно. Ты не допрашиваешь его, а беседуешь с ним. Он должен почувствовать, что ты хочешь узнать его получше. Вот как нужно действовать, — сказала она мне спокойно, как будто это было самым простым делом на свете. Конечно, для неё это было не в новинку, ведь она работала в секретной службе, и у неё была подготовка, в отличие от меня.

†††

— Я хотела бы узнать тебя получше. Всё, что я о тебе знаю, это то, что у тебя есть брат, и что ты младший босс.

Его горячее дыхание ласкало мою кожу, вызвав одновременно озноб и успокоение, и мне было комфортно в его объятиях. Но, с другой стороны, он был так близко, что мог легко задушить меня, убить в своей постели, и никто не пришёл бы мне на помощь.

— Мы можем начать с самого простого, мне не нужно знать о тебе всё. Какие-то мелочи. Например, предпочитаешь ли ты вафли или блины, пьёшь ли ты кофе или чай, со сливками или без.

Я пыталась завязать разговор с ним. Делать это нужно было осторожно, он не был идиотом, и слишком настойчивые расспросы могли бы меня убить.

— Я не завтракаю, — спокойно ответил он, — последний раз я завтракал тринадцать лет назад, это были вафли с мороженым. Последнюю утреннюю трапезу я разделил с дедом, и с того дня я поклялся, что не буду завтракать, чтобы всегда помнить вкус тех вафель, которые дед приготовил для меня ранним утром в Сицилии, когда мы лежали на его больничной койке.

Его голос звучал мягко, он струился, как мёд. Такая душевная история, но его тон, как всегда, был холодным, спокойным и собранным. В нём не было никаких эмоций, словно он читал с бумажки.

— Я пью чай с ложкой мёда, чтобы подсластить его, и я правша, однако моя левая рука лучше перерезает горло. Вот и всё.

— О-окей, — пробормотала я дрожащим голосом, — уже что-то.

— А я люблю блины больше, чем вафли. Мне нравится их есть с сахаром и мёдом. А ещё я люблю пить чай со сливками, и иногда я могу с ними переборщить. Я левша, и у меня некрасивый почерк.

— Приятно слышать, мышонок, — он наклонился ко мне, нежно поцеловав меня в губы.

— Я могу слушать твои разговоры всю ночь, ты знаешь об этом? — проговорил он мне в губы.

— Правда? А мне казалось, что я тебя раздражаю, — сказала я мягким тоном, чувствуя, как будто снова нахожусь под влиянием его чар.

Как я могла наслаждаться временем, проведённым с человеком, который отнял у меня так много?

Мне было трудно сдерживать свои эмоции. Это убивало меня. Я хотела ударить его, убить, прежде чем, сказать ему, какое он чудовище, но моё тело отчаянно жаждало его. Моё сердце было привязано к нему. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй и взгляд, делали меня счастливой. Боже, это сводило меня с ума.

Но как я смела испытывать такие чувства к человеку, который разрушил мою жизнь?

— Я никогда не была на свидании, — сказала я, пытаясь отвлечься от своих мыслей и внутренней борьбы, сокращая расстояние между нашими губами, избавляя себя от мучительного ожидания, пока он меня поцелует, — с тобой, — добавила я.