Не поддающийся (чувствам) (СИ) - Волкова Дарья

Правда, эта женщина сама пришла в наш дом. И отнюдь не к Аиру.

Нет, я пока отказываюсь верить, что такие вещи происходят в жизни вообще, и в моей жизни в частности. Аир и мама Рустама… Ну, как они это провернули, а?!

– Аик, мы, кажется, шокировали девочку.

А мне кажется, мать Рустама меня слегка троллит. Или не слегка.

– Не шокировали. Ни за что бы не догадалась, Танзиля Ильмановна, что цель вашего визита в наш дом вовсе не я, а Аир. Это было красиво разыграно.

Танзиля Ильмановна смеется. У нее мягкий грудной смех. И в этот момент я, кажется, начинаю понимать истоки этих «Зиля» и «Аик».

– Рена, ты можешь называть меня просто Танзиля. Или Зиля. И говорить «ты». Если тебе так комфортно. Я не против.

Неожиданно. Киваю. И очень хочу спросить у нее: «А что, вы больше не рассматриваете меня в качестве своей невестки?». Больше этого хочется только позвонить Ватаеву и спросить тоном заправской сплетницы: «А ты знаешь? Ой, что сейчас расскажу…». Но я этого не буду делать.

Его Ватевость умотала с проверками по филиалам, говорят, стон раздается по всей земле, от Калининграда до Владивостока. Зато мне теперь дышать легче. Было. До сегодняшнего дня.

Нет, мне вовсе не с руки спрашивать, насколько все серьезно у дяди с Танзилей. Но если это так… Мы с Русом все же станем родственниками? Кем он тогда мне будет приходиться? Сводным… племянником? Сводным двоюродным братом? Кем?! Я в этих хитросплетениях совершенно не разбираюсь.

А мог бы быть мужем – мелькает в голове крамольная мысль. Муж – это просто и понятно. Куда уж проще.

Нет-нет, муж – это не моя история.

***

В одном из южных филиалов пересекаюсь с Мелеховым. Он уже загорелый, хотя на календаре только-только распустился май. Загорелый, заросший и страшно довольный. Захар для меня – человек непостижимый. По-моему, он для всех такой. Никто не понимает, как и что он делает. Но дело свое Захар знает, как никто.

– Не верю, что ты покинул свою башню из слоновой кости, – Захар крепко обнимает меня. От него пахнет дизелем. – Ну как, мне мешок навоза готовить?

– Ты обещал сводить пообедать куда-то в особое место, – ухожу от ответа.

Мелехов после паузы кивает.

– Ясно. Батин огненный темперамент на тебе покурить вышел.

– А ты жену беременную бросил.

– Слабо, Рустам Маратович, слабо, – скалится Мелехов. – Ладно, пошли, покормлю тебя.

***

Работа, конечно, лучшее лекарство от любого бардака в бардака. Но и это лекарство не всегда помогает, хотя я выкладываюсь на все сто процентов и вкалываю как вол.

Я знаю, что мне иначе нельзя. Я знаю, что меня готовят на должность главного казначея холдинга – сейчас я номер два в финансовой иерархии. И я все делаю, чтобы стать номером один.

И сейчас, когда я заканчиваю короткий устный отчет о результатах проверок Балашову, мне есть чем гордиться. И одобрение в глазах Артура греет меня. По менталитету я все же ближе к Артуру, чем к отцу – работа начбеза меня никогда не привлекала, для этого нужен совершенно особый склад мышления. У отца именно такой, а у меня мозги иначе работают. Это ценит Артур, а я ценю то, что он в меня вкладывается и сам меня учит.

Закончив доклад, получаю серию вопросов и скупое одобрение. Мне этого хватает. Я знаю, что сегодня положил еще один кирпич в свое будущее благополучие.

На прощание кивнув, Артур вдруг спрашивает:

– К отцу заходил? К Милане?

– Нет. А что?

– Ничего. Ты отлично поработал, Рус.

Мне кажется какая-то недосказанность в его словах. Словно в мое отсутствие что-то случилось, о чем я пока не знаю.

Что-то случилось с Реной?!

Так, надо прекратить параноить! Я на несколько недель уезжал, чтобы от этого избавиться, и вот – пожалуйста! Первая мысль снова о ней. Заставляю себя первым делом заглянуть к отцу, но его нет на месте. Захожу к Милане, но она занята разговором по телефону, лишь машет мне, предлагая подождать. Взгляд ее мне кажется тоже каким-то… Будто она знает что-то, чего не знаю я. Все что-то знают, но не я!

Звонок отца перехватывает меня на пороге кабинета Рены. Оттуда слышатся голоса.

Беру трубку.

– Зайди.

***

– Что-то случилось, да?

Отец не хмур. Но озадачен. Кивает на стул.

– Случилось.

– Кто?!

– Твоя мать.

Я… Я видел ее в последний раз еще до отъезда. По телефону мы говорили только раз, кажется. С удивлением фиксирую, что да, именно так. Мама обычно более активна.

– Что с ней?

– Собралась замуж.

Сначала думаю, что отец шутит. Потом понимаю, что нет. И первая реакция – облегчение.

– Ты напугал меня! Я думал, и правда, что-то случилось.

– То есть то, что твоя мать вступила в отношения с другим мужчиной – это «Ничего не случилось»?!

Мы молчим какое-то время. Отец сердито супит брови, я думаю. Картина вырисовывается странная. Но не невозможна.

– Не знаю пока, что делать? – отец трет ладонями лицо. – Не решил.

– Ты уверен, что тебе надо что-то делать?

Взгляд из-под насупленных бровей начбеза «Балашовского» способен заставить если не любого, то многих вжать голову в плечи. Но у меня к этим взглядам с детства иммунитет.

– Речь идет о твоей матери.

– Я это понял. Но ты же женился во второй раз. Почему ей нельзя?

– Ты сейчас серьезно?! – отец уже ревет.

Я не знаю, серьезно я или нет. Но я точно знаю, что после всего, что отец сделал, он не имеет права ей указывать. Я не хочу вставать на чью-то сторону, но если придется – я на стороне матери.

– Ты хотя бы знаешь, кто он?

Еще один мрачный взгляд из-под насупленных бровей. Ну да, смешной вопрос. Начбез – и чего-то не знает? Отец встает, поводит плечам и, отходит к окну. Смотрю на его молчаливый мрачный огромный силуэт.

– Что? Он недостойный? Сомнительный? Кто этот человек?

– Дядя твоей Рены.

Сначала я фиксирую «твоей». Ну да, чья же еще, моя, конечно. Потом слегка офигеваю от своего внутреннего полного согласия с такой формулировкой. И только потом до меня доходит информация во всем объеме. Новый мужчина моей матери – дядя Рены?!

Спешно пытаюсь вспомнить досье. Там же было про дядю. Вспоминаю. Твою мать…

– Ну, про него не скажешь, что недостойный.

Отец крякает.

– Да уж никак не скажешь. Что делать – ума не приложу. И Зиля ничего слушать не хочет.

Я смотрю на отца. Уважаю, люблю, почитаю. И в то же время никак не понимаю, как можно не видеть таких очевидных вещей? Горько собственное лекарство, отец? А ведь оно не так горько, как мамино.

– Как минимум, надо познакомиться с будущим отчимом.

– Рустам!

– Ты можешь изменить ситуацию? – молчит сердито. – Позволь мне решить этот вопрос.

Пришла моя очередь спрашивать Рену: «А что, собственно, происходит?!».

***

За время моего отсутствия стадо ослов разрослось. Потому что теперь в кабинете Рены можно встретить не только Каминского. В дверях я сталкиваюсь с двумя! Двумя! Толковые парни. И редкие ослы одновременно!

Исчезают под моим взглядом, а я оборачиваюсь к Рене.

Ослов понять можно. Она еще больше похорошела? Или это я окончательно истосковался по ней? Не знаю. Но ляпаю совсем не то, что собирался сказать.

– Скучала по мне?

У нее от удивления приоткрываются губы. А у меня от увиденного все проносится перед глазами – и роза, и кружево, и собственный, только что поставленный диагноз «фетишист».

Молчит. Что, не скучала? Совсем? Не вспоминала? Реально все вычеркнула?

– Я смотрю, ты пользуешься большой популярностью, – мотаю головой на дверь.

– Тебе сказать, по какому именно проекту мы работаем вместе?

Вижу, не скучала. Слова цедит, смотрит на меня, сощурив глаза и презрительно поджав губы. А я вспоминаю, как сминал эти мягкие пухлые губы. И от того, что это была одноразовая акция и больше не повторится, меня несет. Я уже забыл, зачем сюда пришел.

Я не привык, чтобы меня так встречали, вот что!