Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

— А ты им что говорил?

— Бананы или сахарный тростник — не имеет значения. Весь остров вот-вот потерпит крушение, как корабль.

— И что же нам делать?

Пикан покачал головой.

— Разве ты не должен сейчас бежать в Бельвиль [100]? — спросил он. — Озьяс знает, что ты здесь?

— Пускай старику и принадлежит бруэт, но не бруэтье.

— И ты проделал такой путь, чтобы сообщить мне об этом?

Зо объяснил, что пришел просить Пикана провести церемонию бракосочетания.

— Да ну? Ты женишься? И на ком же? — он помолчал. — Быть того не может.

— Я сделал предложение, и она ответила «да».

Пикан вышел из-за прилавка и придвинулся к Зо настолько близко, что ощутил запах шампуня из ветивера, который старик изготовил для себя.

— Она согласилась стать твоей женой?

— Да.

— Мы говорим об одной и той же девушке?

— Так ты нас поженишь или нет?

Пикан потер подбородок.

— Я-то думал, чтобы ее уговорить, не хватит и целого мира.

— Может, я пообещал ей весь мир.

— Значит, ты солгал.

— Просто скажи, сколько ты возьмешь за это, — сказал Зо, — и возьмешься ли вообще.

Пикан запросил два фунта свежеобжаренного кофе Озьяса.

— У Озьяса лучший на острове кофе, только не вздумай передавать ему это.

Слова Пикана все же были переданы Озьясу, однако комплимент не произвел на него должного впечатления.

— Этот олух целыми днями жрет землю на рынке Куабосаль. Что он вообще может понимать во вкусе и аромате?

— Мы будем его первой парой в новом году, — сообщил Зо.

— А какой будет год?

— De mil dis [101].

Озьяс посчитал на пальцах.

— Уже через пятнадцать дней! Он сумасшедший!

Первым человеком, к которому Озьяс обратился за помощью, была его соседка мадам Зюлю, дородная астматичка, которая тотчас заявила, что их ждет грандиозное празднество, какого на Мон-Нуа давненько не видывали.

— Свадьба в канун Нового года — не лучшая затея. Но не забывай, что на следующее утро — День независимости [102]. — Мадам Зюлю считала дурной приметой отказывать кому бы то ни было в празднике и пообещала приготовить дюжину горшочков традиционного тыквенного супа — жуму. — Нам понадобится целая коза. И две дюжины тыкв.

Друг Зо Сабаля Лафортюн согласился предоставить для различных надобностей свой пикап, если ему оплатят бензин. «За рулем только я», — добавил он. Сабаля водил таптап по Петьонвилю. Он ежедневно мотался из района холмов к городу и обратно, стараясь совершить как можно больше рейсов до наступления темноты. Сабаля называл свой пикап, древний «датсун» с пробегом в полмиллиона миль, «шери дуду» — «душечка» — и безумно его любил.

Подготовку начали перед Рождеством с закупки непортящегося товара: колы, сластей, разновидностей спиртного, о которых раньше даже не слышали, десятков бутылок рома, тыкв. Приобрели дюжину упаковок пива, внесли задаток за бутылки и везли их с величайшей осторожностью, словно это были яйца.

Тридцатого декабря прибыла бригада во главе с Полем и сразу принялась за выпивку. Они добирались до столицы из Жереми на междугороднем автобусе.

— Непростая выдалась поездочка, — сказал Поль, — особенно для Бос-Те и Сонсона.

Бос-Те потер задницу. Лицо у него обветрилось, вид был сердитый.

— Мы ехали на крыше, — сказал он.

— Одиннадцать часов цеплялись со страху за багаж, потому что не захотели раскошелиться на нормальное место, — объяснил Поль.

Члены бригады выглядели точно так же, как раньше, когда Зо видел их в прошлый раз, только Босс Поль потерял еще один передний зуб. Бос-Те сообщил, что схлопотал по физиономии.

— Подрался из-за женщины? — спросил Зо.

— Нет, — ответил Поль. — Подрался с женщиной, — он просунул кончик языка сквозь щель между зубами. — С большой красивой женщиной.

Сонсон предложил выпить холодного пива за больших женщин. Выпили за женщин, потом за выпавшие зубы Поля («пусть земля им будет пухом»). Ближе к концу вечера, когда в траве уже валялись пятьдесят пустых бутылок, а Босс Поль докуривал свою последнюю сигару, Бос-Те-Бос взял Зо под руку и пошел прогуляться с ним по огородным грядкам. Коротышка сообщил Зо, как он счастлив и горд. Свадьба приятеля означает, что и в нынешнем мире порой побеждает добро, а деньги не являются главным мерилом мужских возможностей.

— Совершенно неважно, что ты говоришь или как двигаешься, — сказал Бос-Те, хлопая Зо по плечу. — Важно знать, какой любви она хочет, и дать ей эту любовь.

Рабочие разбили лагерь во дворе Озьяса, после того как старик выгнал их из огорода. Они развесили на стройных деревьях папайи гамаки, расстелили на скошенной траве постели и завалились спать, чтобы встать еще до рассвета, с похмелья, но в отличном настроении, рубить дрова для жаровен и отводить электричество от главной линии к импровизированной танцплощадке.

В последнее утро года Озьяс проснулся спозаранок, открыл курятник и стал выпускать цыплят по одному. Он погладил их, попрощался с каждым, назвав по имени, и передал мадам Зюлю, которая свернула им шеи и отложила в сторону.

— Мужчина охотно ест птицу, но не может видеть, как ее убивают, — усмехнулась она.

Сабаля Лафортюн в последнюю поездку перед свадьбой отправился один: во второй половине дня он пригнал свою «шери дуду» в Жювана, чтобы забрать невесту и ее подружку. Девушки ожидали его в школе, и он устроил из своего поручения грандиозный спектакль, обойдя машину и открыв дверцу для Анайи и ее кузины.

— Byenvini nan cha w, — сказал он. — Карета подана!

Но пикап так сильно трясло на ухабистых дорогах, что Надин не на шутку встревожилась, доберутся ли они вообще до Мон-Нуа. Лафортюн признался, что с каждым днем от «шери дуду» остается все меньше и меньше. После чего отпустил сцепление, и они пронеслись мимо фырчащей фуры.

— Но она до сих пор на ходу, — добавил Сабаля, скрежеща рычагом переключения передач.

Паре не разрешалось видеться до самой свадьбы.

— Это худшая из примет, — заявила мадам Зюлю. — И ради такого серьезного начинания, как брак, вы обязаны как следует постараться.

Она приютила Анайю в собственном доме на другой стороне улицы, где полдюжины соседских женщин занимались стряпней для свадебного пира.

— Тот же огонь, та же птица, — заметила Зюлю. — Но у каждой соус получается по-своему. Понимаешь, о чем я, деточка?

Анайя помотала головой.

— Не совсем.

Зюлю вывела ее из дома во двор. Сунула голую руку в один из котлов с кипящей водой и вытащила дымящуюся куриную тушку. Затем, усадив Анайю на траву, показала, как ее ощипать.

— По одному перышку. Берись как можно ближе к коже.

Анайя сломала несколько перьев.

— Вот, деточка, — сказала Зюлю. — Тут как с мужчиной. Нельзя быть слишком робкой, но и нахрапом брать не стоит, — она вдруг посерьезнела. — Сердца есть у всех мужчин, только сердце сердцу рознь. Ты нашла себе хорошего парня.

— Знаю.

— Ищи хоть полвека — другого такого не найдешь.

— Wi, — ответила Анайя.

— Никто больше не будет любить тебя с таким жаром, с таким постоянством.

В тот день вовсю дымили костры, женщины сидели на корточках с половниками, мимо сновали мужчины с проводами и льдом. Ближе к вечеру Зо нашел Озьяса над дымящимся котлом во дворе. Старик приправлял воду апельсиновыми листьями, крапивой и звездочками бадьяна.

— Я думал, новогодний суп готовит Зюлю, — сказал молодой человек.

— Это твоя ванна, парень, — ответил Озьяс. — И тебе уже пора самому ею заняться. Церемония начинается с наступлением темноты, а мне еще нужно заштопать пару парадных носков.

— Зачем тебе пара носков, когда у тебя только одна нога?

— Ты слишком дерзок для молокососа, который еще не женат, — ответил старик, бросая в воду пучок травы асоси. — Но скоро ты узнаешь, что такое настоящая пара и почему один не может без другого.