Порочная королева (ЛП) - Торн Айви

Мои губы изгибаются в усмешке.

— Именно такими мы себя и ощущали. У мальчиков-подростков плохая репутация, но влюблённый подросток может быть таким же эмоциональным, как и девочка-подросток. Она хотела уйти и не скрывала этого от меня. Она желала, чтобы мы оба покинули это место. У неё словно было какое-то... предчувствие того, что должно было произойти. Она даже не собиралась ждать, пока нам исполнится восемнадцать. Как только стало очевидно, что наши семьи намерены разлучить нас, она стремилась уехать как можно скорее.

— Значит, это была её идея?

— Так и было, но мне не потребовалось много усилий, чтобы согласиться. Я купил ей кольцо – самое маленькое, какое только можно было найти, но я думаю, что главное – это сама идея. Она расплакалась, когда я ей его подарил. Я сказал ей, что куплю что-то получше, прежде чем по-настоящему попрошу её стать моей женой, но она ответила, что никогда не хотела ничего другого. Я пообещал ей, что оставлю всё позади, что мне всё безразлично, кроме неё. Что она – всё, что мне нужно.

У меня снова перехватывает горло, и я крепко сжимаю руку Афины.

— Мы должны были уехать следующим вечером. Она переходила улицу, чтобы встретиться со мной здесь, когда её сбила машина. — Я делаю глубокий прерывистый вдох. — Я буду слышать её крик в своей голове всю оставшуюся жизнь.

Спаси меня, Джексон. Спаси меня и забери отсюда.

Она никогда не произносила этих слов, когда я держал её на улице истекающую кровью. Но я всё равно слышу их в своей голове, как в ночном кошмаре, который снился мне так долго.

— Она умерла здесь, — тихо говорю я. — И я тоже должен был умереть здесь.

Глаза Афины расширяются, и она долго смотрит на меня.

— Что ты имеешь в виду? — Наконец, спрашивает она, и я сжимаю челюсти, скрипя зубами, пытаясь подобрать слова, чтобы произнести это вслух.

— Я никогда ни с кем об этом не говорил. Ни с Кейдом, ни с Дином, ни с какой-либо девушкой, и уж точно не с моими чёртовыми родителями. Ни с кем. Я смотрю на полумесяц, моё сердце бешено колотится в груди. — Когда Натали умерла, я потерял всё. Я потерял самого себя. Я перестал общаться с «сынами» и перестал ходить на занятия. Из-за этого я отстал от учебного процесса, и мне пришлось остаться на год. Так я оказался в одном классе с Дином и Кейдом. Всё, что я делал – это тренировался, дрался по ночам и катался на своём мотоцикле. Мне было безразлично всё вокруг. Я не мог уехать и, уж точно, не хотел оставаться здесь. У меня не было выхода из этой ситуации, пока, наконец, я не придумал его.

— О боже, Джексон!

— Я не думал об этом. Я приезжал сюда всё это время, чтобы поплакать, покричать, побеситься там, где меня никто не мог услышать. Я кричал в небо, пока из горла не шла кровь. Я терзал себя, возвращаясь сюда, на наше место, туда, где она умерла. Всё, что у меня осталось от неё – одна фотография и этот обрыв. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало просто съехать на мотоцикле с обрыва, — тихо говорю я и мой голос дрожит. — Но я не думал так далеко вперёд. Я просто стоял здесь, смотрел в небо и чувствовал, что настолько разбит, что не знаю, смогу ли я когда-либо чувствовать что-то, кроме этого, ужасного, бездонного, бесконечного горя. Это было так больно, что я думал, что больше не смогу этого вынести. Я не верил, что увижу её снова, если умру, но, по крайней мере, мне перестало бы быть больно. По крайней мере, мне не пришлось бы вспоминать, как она умерла у меня на глазах, в моих руках, и я не смог её спасти. По крайней мере, я бы хоть немного отдохнул, чёрт возьми.

Я замечаю, что Афина тихо плачет, слёзы катятся по её щекам. Она не всхлипывает и даже не издаёт ни звука, и я знаю, что она надеется, что я этого не замечу. Но лунный свет отражается от её лица, и я могу сказать, что она плачет.

— У меня был нож, — шепчу я, словно боясь, что кто-то, кроме Афины, может услышать. — Я перерезал им себе вены. Поперёк, потому что не думал, и это, вероятно, спасло мне жизнь. Это, а также то, что я должен был встретиться с Кейдом и Дином, они пошли меня искать. Они знали, где меня искать.

— О, боже, — выдыхает Афина. — Они спасли тебе жизнь?

Я киваю.

— Они нашли меня здесь без сознания. Отнесли в машину и отвезли в больницу. Конечно, всё это замяли. Попытка одного из наследников покончить с собой вызвала бы грандиозный скандал. Мои родители были в ярости, но не из-за того, что я чуть не умер, а потому, что это выставило нашу семью в плохом свете. Мы и так были младшими из трёх семей, как я мог так с ними поступить? — Я качаю головой. — Им было безразлично, что они потеряли меня, только то, как я повлиял на нашу семью.

Губы Афины изгибаются в лёгкой усмешке.

— Это, конечно, не помогло тебе стать образцовым Кингом.

Я не могу сдержать смех.

— О, это определенно только усугубило ситуацию. Я был белой вороной и гордился этим. Я больше не пытался покончить с собой. Одного раза было достаточно. Я решил, что должен жить с этим горем, быть тем, кто помнит её, тем, кто любит её больше всех. В последний год учёбы в старшей школе я потратил много времени, пытаясь забыть о боли. Я чувствовал себя ужасно, и мне казалось, что я должен был чувствовать себя именно так. Я наказывал себя изо всех сил, потому что чувствовал, что никогда не заслуживал её, что если бы она не выбрала меня, то была бы жива. Я рвал себя на части, как только мог. И я был полон решимости не иметь ничего общего с этим грёбаным городом. Вот почему... — я перевожу дыхание. — … нам потребовалось так много времени, чтобы...

Афина не произносит ни слова. Она лишь протягивает руку, берет обе мои ладони в свои и поворачивает их так, чтобы рассмотреть мои запястья. На лугу достаточно светло, чтобы она могла разглядеть тонкие линии, и она нежно проводит по ним большими пальцами.

— Я никогда раньше этого не замечала, — тихо говорит она. — Мне так жаль.

— Не стоит. — Я не пытаюсь отстраниться, хотя раньше никто никогда не касался их. Это прикосновение кажется мне почти более интимным, чем любое другое, и я внезапно остро осознаю её присутствие, насколько она близка, насколько мы одиноки, насколько это место кажется нашим и одновременно не нашим. Я задаюсь вопросом, правильно ли то, о чём я думаю.

— Это в прошлом.

— Это всё ещё часть тебя, — говорит она, нежно проводя большими пальцами по моей коже. Её большие глаза смотрят на меня снизу вверх, полные нежности и понимания. — Я так рада, что ты выбрал жизнь, а не путь, который мог бы привести к твоей гибели. Я рада, что ты не съехал на мотоцикле со скалы. Я рада, — она делает глубокий вдох, не сводя с меня взгляда. — Я рада, что ты здесь, Джексон. Я знаю, как долго тебе было больно. Я знаю, как это может быть невыносимо, как будто ты тонешь в этом и не можешь найти выхода. Но если тебе нужно... — она замолкает, её губы приоткрываются, и я внезапно остро ощущаю её пальцы на своей коже, её запах и теплоту. — Ты можешь отдать это мне, — шепчет она. — И я поделюсь с тобой своей болью. Мы разделим её друг с другом. И нам больше никогда не придётся переживать это в одиночестве.

Моя боль. Ярость Кейда. Хаос Дина. Она забирает то, что мы скрываем глубоко внутри себя, то, что никто другой не может вынести, и каким-то образом превращает это во что-то прекрасное. И в тот момент, когда ее тёмно-синие глаза встретились с моими, а руки обхватили мои запястья, а пальцы коснулись моих шрамов, я понял, почему.

Потому что в ней тоже есть всё это. Боль. Ярость. Хаос. Она – это все мы в одном флаконе, а мы – это всё она.

Я тянусь к ней и сажаю к себе на колени, как в ту первую ночь, когда привёл её сюда. Её руки всё ещё сжимают мои запястья, и я обнимаю её своими, глядя ей в глаза.

— Если во Вселенной есть порядок, — шепчу я, протягивая руку, чтобы коснуться её лица. — Значит, ты всегда должна была найти нас, Афина Сейнт. И мы всё это время ждали тебя.

Афина тяжело сглатывает и накрывает мою руку своей.

— Если это так, — тихо говорит она, — то всё плохое, что случилось с нами, со всеми в этом городе, со всеми, к кому когда-либо прикасался Блэкмур, должно было произойти. Это значит, что всё это судьба, и ничего нельзя изменить.