Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Тут Леконт обнаружил, что находится в бывшей комнате Анайи, не совсем понимая, как он здесь очутился. Его поразила нерушимая тишина, словно в святилище. Несчастный отец стоял на коленях на розовом ковре, который дочь сама когда-то выбрала, и разглядывал ее вещи сквозь пелену слез. Фотографии Анайи и Розалин, плюшевый мишка — давний подарок-валентинка, красная позолоченная шкатулка, которую он привез из Сент-Винсента и Гренадин… Они больше не имели никакого практического применения, словно были всего лишь памятными вещичками, а Анайя уже умерла.

Именно тогда погруженный в пучину отчаяния Леконт заметил, что до сих пор сжимает в руке конверт из школы медсестер. Вскрыв его, он развернул лист бумаги и тупо уставился на него. Ему потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в расписании Анайи на весенний семестр и выяснить, где она должна была находиться во вторник в шестнадцать пятьдесят три. Впервые с тех пор, как доктор услышал в новостях о землетрясении, у него появилось четкое представление о том, что делать дальше, и он испытал тот подъем, который обычно следует за периодом длительной не-определенности. Ослеплявшие его эмоции, пульсация в артериях, от которой кружилась голова, сменились новым ощущением: надо спешить. Леконту казалось, что даже минутная задержка станет предательством по отношению не только к дочери, которая, возможно, очутилась в ловушке под завалами, но и к ее матери, которой он дал торжественную клятву вырастить дочь в целости и невредимости.

Леконт наспех уложился, опустошив ящики Анайи, и потом удивлялся, зачем взял с собой так много вещей. Он взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что еще только без четверти шесть; прошло меньше часа. Когда он разыскал водителя и сообщил, что они отправляются в Порт-о-Пренс, Клод запротестовал. Не потому, что его не уведомили заранее, а потому что он уже слышал от других шоферов, что по дорогам Западного департамента [123] сейчас практически не проехать.

Леконт подошел к соседнему дому, где жил комиссар Кледанор, везя за собой чемодан на колесиках, точно собирался сесть в самолет. Там, на пороге, отказавшись заглянуть на огонек или даже выпустить из рук чемодан, он осведомился у комиссара о положении дел в столице.

Кледанор сообщил, что аэропорт поврежден. Шоссейные мосты в Ла-Диге, Тозине, Майомбе и над рекой Моманс разрушены.

— Если поедете на машине, вам придется идти пешком от самого Пети-Гоава.

— Далеко оттуда до Порт-о-Пренса?

— Семьдесят два километра, — ответил комиссар.

Леконт вернулся домой и велел Клоду садиться за руль.

— Куда едем? — спросил шофер.

— На пристань.

Когда они прибыли, в доке стоял только один корабль — парусный катер «Акула II». Название было написано серебряными буквами. Судно выглядело так, словно его поставили на ремонт. Мачта была отодвинута от кабестана, и двое корабельных мастеров вбивали клинья и заливали горячий битум. Капитана звали Бостоном. Он наблюдал за работой, сидя на табурете, установленном на палубе, попивал ром и, опасно наклоняясь вперед, указывал корабельным мастерам на ошибки.

— Будете так крепить, ее унесет ветром, — говорил он.

Главное преимущество «Акулы» состояло в том, что в нужный Леконту момент она оказалась под рукой. Других судов в порту не было и до завтрашнего дня не предвиделось, а ждать Леконт не мог. Он осведомился у Бостона, когда корабль будет готов к отплытию.

— Пусть ее теперешнее состояние вас не обманывает, — ответил капитан. — «Акула» всегда на плаву.

Он похвалился тем, что лодка побывала во всяких переделках, перечислил тропические штормы, которые она пережила.

— Но сумеет ли она доставить нас в Порт-о-Пренс? — перебил его врач.

— Вид у нее, может, и неказистый, но уже пятнадцать лет она выходит из этого самого дока по средам в семь утра, и ей всегда удается добраться до места назначения.

— По средам утром? — Леконт покачал головой. — Я не могу ждать так долго.

— Это не мототакси, — возразил капитан. — Обычно судно отплывает при полной загрузке. Я разорюсь, если буду перевозить по одному пассажиру.

— Сколько вы получаете, доставляя судно с пассажирами в один конец?

Бостон оценил перспективы. Потенциальный клиент, судя по всему, в отчаянии. Рубашка насквозь пропотела и расстегнута на шее, однако ботинки свидетельствуют о достатке, а манеры выдают человека, умеющего настоять на своем.

— Сорок восемь пассажиров по триста гурдов за человека, — прикинул капитан. — Дети за полцены. Багаж по весу. За скот двойной тариф.

Он включил в расчет площадь палубы, бензин, портовый сбор, моторное масло, после чего назвал столь разумную цену, что Леконт согласился, не торгуясь. Бостон чуть было не прибавил за дополнительные расходы — работу, прокладку курса, амортизацию, но что-то в манерах доктора, подспудной безысходности его речи, решимости, написанной на лице, убедило капитана удовлетвориться этим.

Леконт покинул пристань через здание таможни и вышел на улицу Стенио Венсана. Клод ждал в машине.

Наклонившись вперед через сиденья и тронув водителя за руку, доктор сказал:

— В больницу.

— Что вы задумали?

— Я уверен, что лишние врачи столице не помешают, — ответил хозяин.

Не прошло и двух часов с тех пор, как Венсан Леконт впервые услышал о землетрясении, но ему казалось, что для него началась новая эпоха. Он стал другим человеком, и мир стал другим. Теперь он верил в другие вещи. Потребность быть рядом с дочерью пульсировала в его теле, точно новый орган, подпитывая его энергией и ясностью мысли.

Леконт нашел доктора Божоле в клинике и отправил по отделениям.

— Отыщите Ламартиньера в ортопедии и Додара в операционной. Берите все, что они смогут выделить.

Услышав, что доктор Леконт планирует ехать с мобильной медицинской бригадой в Порт-о-Пренс, со всех этажей сбежались медсестры, чтобы помочь ему. Те, кто был знаком с Анайей и знал, что она учится в столице, понимали, чем вызвана спешка. Кое-кто из сестер постарше даже помнил мать Анайи, Розалин Леконт, и работал вместе с ней. Вот как получилось, что в конце концов доктор Венсан Леконт организовал первую местную миссию помощи Порт-о-Пренсу. Он ехал спасать дочь, но в итоге попытался заодно помочь и городу.

Через два часа машина скорой помощи, битком набитая медицинскими принадлежностями, включая ультразвуковое оборудование и дозы крови, прибыла на пристань. Божоле проследил за погрузкой всего привезенного в трюм, заказал лед для крови и обмотал тару пленкой.

Разнесся слух, что Бостон отплывет раньше обычного, и на причале выстроилась целая очередь из пассажиров. Леконт поднялся на борт и обратился к ним с палубы. Он сообщил, что это не деловая поездка или увеселительный круиз, а медицинская миссия в Порт-о-Пренс.

— Мы не возьмем пассажиров.

— Думаю, это не пассажиры, — проговорил Божоле.

Наконец с причала подала голос старуха в красной бандане и с красным кушаком на талии:

— Nou ра vin achete. Мы едем не покупать и продавать. — Леконт заметил, что у людей нет с собой обычных рыночных товаров — ни скота, ни овощей. Мужчины держали всевозможные инструменты — лопаты, молотки, кирки. Эти люди с хмурыми лицами и опущенными подбородками напоминали отряд могильщиков. У женщин имелись при себе одеяла, рис, свечи и фонари. Вид у них был торжественный, как у плакальщиц. В толпе не было ни детей, ни бойцовых петухов. Никто не напевал, не травил баек.

И только тут Леконт осознал, что они такие же, как и он, — матери и отцы, у которых в столице есть близкие, и никто не знает, живы они или погибли. Их свело вместе одно и то же печальное и неотложное дело. Ухватившись для опоры за планшир, врач велел Бостону захватить столько людей, сколько возможно.

— За их проезд плачу я, — сказал он.

В коротких голубых тропических сумерках произвели погрузку, взяв на борт шестнадцать убитых горем путешественников и их багаж. Старуха в красной косынке поцеловала на прощание своего осла, которого она называла Бустабеком, и предупредила, чтобы он держался подальше от голубиного гороха. Это была вдова Мисюлю, самая старшая из пассажиров, всю жизнь прожившая в горах за Бомоном и никогда не бывавшая в море. Когда лодка отшвартовалась и вышла в гавань, она, пошатываясь, стояла у кабестана, держась обеими руками за грот-мачту.