— Хорошо, — кивнула она. Пауза затянулась. Она ждала. Ждала, зачем он пришел.
Глеб посмотрел на свои руки, потом поднял на нее взгляд.
— Лариса Дмитриевна… Я… — он запнулся, проклиная себя за эту внезапную косноязычность. — Спасибо вам. За вчерашнее. Если бы не вы… я не знаю, что бы…
— Не стоит благодарности, — мягко прервала она его. — Так поступил бы любой адекватный человек на моем месте.
— Нет! — его голос прозвучал громче, чем он планировал. Он встал, не в силах сидеть. — Нет, Лариса. Не любой. Любой вызвал бы скорую и умыл бы руки. Любой не стал бы сидеть до трех ночи, варить бульон и составлять графики приема лекарств с точностью до минуты. Вы… вы сделали то, что должен был сделать я. И сделали это лучше.
Он видел, как ее глаза слегка расширились от удивления. Она явно не ожидала такой эмоциональной вспышки.
— Я просто… — начала она, но он снова ее перебил. Теперь он не мог остановиться.
— Я был идиотом. Полным, абсолютным, слепым идиотом. Все это время. Я пытался все сломать, всех подмять под себя, всех контролировать. Я видел в вас угрозу, мятежника, проблему. А вы… — он сделал шаг к ней, — вы были единственной, кто пытался сохранить то, что я так старательно громил. Единственной, кто думал о людях, а не о цифрах. И вместо того, чтобы сказать вам спасибо, я объявил вам войну.
Он выдохнул, давая ей возможность что-то сказать. Но она молчала, глядя на него с таким сложным выражением, что он не мог его разгадать. Ни насмешки, ни гнева. Лишь глубокая, настороженная внимательность.
— И теперь… — голос Глеба сдал, стал тише, почти хриплым. — Теперь я не знаю, что с этим делать. Потому что ты… ты сводишь меня с ума, Лариса. Уже давно. С той самой первой минуты в конференц-зале, когда ты смотрела на меня, как на некорректно составленный пункт договора. Ты стоишь у меня в голове постоянно. Твои глаза, твой голос, твои чертовски острые слова. Я ловлю себя на том, что жду наших стычек, жду, когда ты снова скажешь что-то, что перевернет мой мир с ног на голову. Я не знаю, как с этим жить. И как с этим работать. Потому что я хочу не спорить с тобой, а… — он замялся, не в силах договорить.
Он ждал всего. Саркастичной отповеди. Ледяного «Глеб Викторович, вы не в себе, вам надо отдохнуть». Хлопнувшей двери.
Но Лариса медленно оторвалась от косяка и сделала шаг вперед. Ее руки опустились.
— Знаешь, что самое противное во всем этом? — тихо спросила она. И впервые за все годы знакомства назвала его на «ты». Неофициально. По-человечески. — Самое противное то, что я тебя понимаю. Потому что ты — единственный человек, кто смог по-настоящему поставить меня в тупик.
Она посмотрела куда-то в сторону, на фотографию с улыбающейся Софией, словно ища там поддержки.
— Я всегда все контролировала. Всегда была на шаг впереди, всегда знала, что сказать и как поступить. А ты… ты вломился в мою идеально выстроенную жизнь, как ураган. Со своими дурацкими приказами, своим самодурством, своей… невероятной, чертовской компетентностью в чем-то другом. Ты заставил меня сомневаться. Злиться. Тратить силы на борьбу. И да, — она посмотрела на него прямо, и в ее глазах он увидел то же смятение, что бушевало в нем самом, — твое мнение… черт возьми, оно стало для меня важно. Мне стало не все равно, что ты думаешь. Даже когда я готова была тебя придушить. Это сводило с ума еще сильнее.
Они стояли друг напротив друга посреди ее уютной гостиной. Не начальник и подчиненная. Не Узурпатор и Грымза. Просто мужчина и женщина, измотанные долгой, глупой войной и внезапно осознавшие, что за линией фронта находится не враг, а… кто-то очень близкий по духу.
— И что нам теперь со всем этим делать? — прошептал Глеб, не в силах отвести от нее взгляд.
— Я не знаю, — честно призналась Лариса. Легкая улыбка тронула уголки ее губ. — Мои должностные инструкции и Трудовой кодекс не предусматривают алгоритма действий на случай, если твой босс, которого ты терпеть не можешь, признается тебе в любви посреди гостиной.
— Это было признание в любви? — уточнил Глеб, и в его голосе впервые прозвучала знакомая ей насмешливая нотка, но теперь беззлобная.
— С максимальным допуском на твой корпоративный жаргон, да, — парировала она. — Прозвучало как «ты сводишь меня с ума, и я не знаю, как с тобой работать». Это самое романтичное, что я слышала от тебя за все время.
Он рассмеялся. Коротко, искренне. И этот звук был таким неожиданным в ее тихой квартире, что Лариса невольно тоже улыбнулась.
— Я, наверное, делаю это неправильно, — сказал он, делая еще один шаг к ней. Теперь их разделяло лишь полметра. — У меня не было практики. Только войны и переговоры.
— С переговорами у тебя, как я видела, все отлично, — заметила Лариса, глядя на него снизу вверх. Ее сердце бешено колотилось. — А вот с чем-то другим… посложнее.
— Грымза, — прошептал он, и в его голосе прозвучала нежность, от которой у нее перехватило дыхание.
— Узурпатор, — выдохнула она в ответ.
Он медленно, давая ей время отступить, протянул руку и коснулся ее щеки. Его пальцы были теплыми, немного шершавыми. Она не отстранилась. Она закрыла глаза на секунду, прижавшись к его ладони.
Это было не по регламенту. Не по корпоративной этике. Не по их сценарию.
Это было страшно, неловко и совершенно неизбежно.
И когда он, наконец, поцеловал ее, это не было похоже ни на одну из битв, что они вели. Это было капитуляцией. И самой большой победой в их жизни.
Глава 30: Первый поцелуй
Воздух в гостиной Ларисы все еще вибрировал от произошедшего. Казалось, молекулы кислорода столкнулись лбами, не зная, как вести себя дальше: сохранять нейтралитет уютного домашнего пространства или взорваться новым, непривычным зарядом.
Глеб Бармин стоял, ощущая под своими ногами не твердый паркет офисного кабинета, а мягкий, потертый ковер Ларисы. Его пальцы все еще помнили тепло ее щеки, ее запах — не резкий офисный аромат «Холодной Стали» или чего-то там еще, а сложная смесь дорогого нейтрального мыла, едва уловимых ноток ее духов («Черный Трюфель»? «Спелая Вишня»? Он не разбирался, но это сводило с ума) и чего-то неуловимого, что можно было описать только как «запах Ларисы». Домашней. Настоящей.
А его губы… его губы все еще горели от прикосновения ее губ. Странно, но он ожидал чего-то холодного, колючего, как ее взгляд. Но они оказались невероятно мягкими, теплыми и отзывчивыми. Поцелуй был не просто порывом. Он был взрывом. Взрывом месяцев накопившегося напряжения, ярости, непризнанного уважения, спорного интереса и той самой чертовой химии, которую он отрицал с пеной у рта. Это был не вопрос и не ответ. Это был договор о капитуляции. Обоюдной и безоговорочной.
«Черт. Черт. Черт. Я только что поцеловал Ларису Орлову. В ее гостиной. В пять часов вечера в воскресенье. Я, Глеб Бармин, „Узурпатор“, мастер контроля и дистанцирования, потерял голову, как мальчишка-стажер на корпоративе». Мысли неслись вихрем, пытаясь найти хоть какую-то логическую опору в этой новой, перевернутой реальности. «И самое ужасное… самое идиотское… что это было идеально. Лучше, чем любая сделка, любой выигранный тендер. Это было… правильно» .
Лариса стояла перед ним, слегка отстранившись, но не отходя. Ее руки были опущены, пальцы слегка дрожали, и она сжала их в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Ее внутренний компьютер, обычно выдававший молниеносные аналитические выкладки по любому поводу, выдавал синий экран смерти. Все системные ошибки мигали красным: ERROR 404: PROTOCOL NOT FOUND. ERROR: PERSONAL FEELINGS DETECTED. CRITICAL THREAT TO PROFESSIONAL INTEGRITY.
« Он поцеловал меня . Глеб . Бармин . Мой личный антихрист в дорогом костюме. И я… я ответила. Я не оттолкнула его. Я не дала ему пощечину. Я не процитировала статью ТК о сексуальных домогательствах на рабочем месте. Я… прижалась к его руке. Я закрыла глаза. Боже, я даже, кажется, вздохнула». Она чувствовала, как по щекам разливается предательский румянец. «Это катастрофа. Это прекрасно. Это конец всему. Это начало чего-то… И какого черта мы будем делать в понедельник?!»
