Она подняла на него взгляд. Его глаза, обычно холодные, пронзительные, оценивающие, сейчас были темными, почти черными, и в них читалась та же растерянность, что и у нее. Это немного успокоило. По крайней мере, она была не одна в этом кораблекрушении.
— Ну… — начала она, и голос ее прозвучал хрипло. Она прочистила горло. — Вот этого… э-э-э… развития событий я в своих прогнозах на воскресенье не учитывала.
Глеб выдавил из себя подобие улыбки. Она получилась кривой, нервной.
— В моем еженедельном плане это тоже значилось как «маловероятный, но высокоэффективный, в случае реализации, риск», — парировал он. Его корпоративный жаргон прозвучал сейчас особенно нелепо и забавно.
Лариса фыркнула, не сдержавшись. И этот звук — сдавленный смешок, смесь истерики и облегчения — разрядил напряжение лучше любых слов.
— «Высокоэффективный риск»? — повторила она, поднимая бровь. — Серьезно? Это все, что ты можешь сказать после… после этого ? У тебя что, в голове вместо мозга KPI-датчики?
— Они считают, что эффективность приблизилась к 200%, — невозмутимо ответил Глеб, делая шаг вперед. Теперь он снова был опасно близко. — Но при этом уровень непредсказуемости зашкаливает. Система требует перезагрузки и нового алгоритма.
— А новый алгоритм предусматривает… что именно? — спросила Лариса, глядя ему прямо в глаза. В ее взгляде снова появился вызов, но теперь в нем не было прежней вражды. Был интерес. Азарт. И легкая паника.
Глеб вздохнул. Он провел рукой по лицу, и этот жест — усталый, человеческий — снова сделал его не «Узурпатором», а просто Глебом. Уставшим мужчиной в доме женщины, которая только что перевернула его мир с ног на голову.
— Новый алгоритм, — произнес он медленно, подбирая слова, — пока в стадии разработки. Исходные данные: есть я. Есть ты. Есть… это. — Он сделал жест между ними. — Есть офис. Совет директоров. Сотрудники, которые уже, я уверен, рисуют карикатуры на нашу с тобой стенку на стенку. И есть вопрос: «Что теперь?».
— Глобальный вопрос, — согласилась Лариса. Она отвернулась, подошла к журнальному столику, взяла свою кружку с надписью «HR: Хаос — Моя Стихия» и сделала глоток остывшего чая. Это дало ей секунду на то, чтобы собраться с мыслями. — Моя профессиональная этика кричит, что нужно немедленно забыть это как страшный сон и в понедельник вести себя так, будто между нами, только дубленый дубовый стол переговоров и взаимные претензии.
— А что говорит не профессиональная этика? — тихо спросил Глеб, подходя к ней сзади. Он не прикасался к ней, но она чувствовала его тепло.
— Не профессиональная этика… — Лариса обернулась к нему. — говорит, что если мы попытаемся сделать вид, что ничего не было, то сойдем с ума. Ты будешь строить из себя ледяную статую на совещаниях, а я буду вставлять в речи еще больше язвительных сарказмов. И в итоге кто-нибудь — возможно, Петров с его попкорном — что-нибудь заподозрит. Или мы сами взорвемся от напряжения.
— То есть вариант «сделать вид» отметаем как неэффективный, — констатировал Глеб, и в его глазах мелькнуло облегчение. Он явно боялся, что она выберет именно его.
— Как абсолютно провальный, — кивнула Лариса. — Вариант «уволиться мне» тоже не рассматривается. Я не намерена бежать с поля боя, который… э-э-э… перестал быть полем боя.
— Вариант «уволить меня» я тоже нахожу слабо реализуемым, — с легкой усмешкой заметил Глеб.
— Увы, совет директоров не поймет, — парировала Лариса. Обыгрывание абсурда ситуации помогало унять дрожь в коленях. — Значит, остается вариант… как-то с этим жить. И работать. Одновременно.
Они смотрели друг на друга, и оба понимали всю головокружительную сложность этого «как-то».
— Правила, — вдруг сказала Лариса. — Нам нужны новые правила. Как на той рабочей группе, только… для нас.
— «Регламент взаимоотношений руководителя и подчиненной в условиях непредвиденного личного кризиса», — сформулировал Глеб.
— Примерно так, — она снова улыбнулась. Это начинало походить на их старые баталии, только теперь ставки были неизмеримо выше. — Первое правило: абсолютная конфиденциальность. Никаких намеков, взглядов, «случайных» прикосновений на работе. Ни-че-го. Мы профессионалы. Мы враждовали — мы и будем продолжать в том же духе для внешнего наблюдателя.
Глеб нахмурился. Ему явно не нравилась эта часть.
— То есть мы должны будем кричать друг на друга на совещаниях, зная, что несколько часов назад… — он не договорил, но смысл был ясен.
— Именно так, — твердо сказала Лариса. — Иначе это конец. И мне, и тебе, и, возможно, компании. Мы становимся уязвимыми. Нами можно будет манипулировать. Сплетни уничтожат любой авторитет. Мы должны быть железными. Снаружи.
— А внутри? — спросил он, и в его голосе снова прозвучала та самая уязвимость, что сводила ее с ума.
— Внутри… — Лариса сделала шаг к нему, закрывая последнюю дистанцию. — Внутри мы будем разбираться по мере поступления. Методом проб и ошибок. Вне рабочее время. Строго конфиденциально. Как два шпиона на вражеской территории.
Она посмотрела на него, и ее взгляд был серьезным. — Это единственный способ, Глеб. Иначе мы уничтожим все, что между нами… только начало появляться. И все, что мы строили на работе.
Он молчал несколько секунд, явно взвешивая все на своих внутренних весах эффективности и рисков. Потом кивнул.
— Принимается. Правило первое: тотальная секретность и профессиональное поведение на работе. — Он протянул руку для рукопожатия. Старый, деловой жест.
Лариса посмотрела на его руку, потом на его лицо. И вместо рукопожатия она взяла его руку в свою, сцепив их пальцы.
— Не по регламенту, — прошептала она. — С сегодняшнего дня между нами — ничего по регламенту. Только по правде. Какой бы сложной она ни была.
Он сжал ее пальцы в ответ, и это простое касание снова отозвалось током по всему телу.
— Договорились, — его голос был низким, хриплым. — Тогда, по правде… мне пора. Артем один. И… мне нужно все это переварить. Очень медленно и тщательно.
— И мне, — призналась Лариса. — Мне нужно сделать вид, что я проверяю уроки у Софии, а самой думать о том, что я только что нарушила все свои главные жизненные принципы. И почему мне это так чертовски нравится.
Она проводила его до двери. Они стояли в прихожей, и снова повисла неловкая пауза. Просто сказать «пока» казалось кощунством после всего. Но и целоваться с порога как ни в чем не бывало — тоже странно.
— Так… — протянул Глеб. — Значит. До завтра. На работе.
— До завтра, — кивнула Лариса. — На войне.
— На войне, — он усмехнулся. — С новым секретным оружием.
Он повернулся, чтобы уйти, но она его окликнула.
— Глеб.
— Да?
— Спасибо. Что… приехал. И что сказал. Все это. Это было… смело.
— Спасибо, что не выгнала, — он обернулся, и его улыбка на этот раз была настоящей, немного смущенной. — И что спасла моего сына.
— Пустяки, — она махнула рукой, но глаза ее светились. — Я вообще-то кризис-менеджер. Любые кризисы. Даже… личные.
Они стояли в тесной прихожей, в сантиметрах друг от друга. Воздух между ними сгустился, стал тягучим и сладким, как мед. Звуки города за окном, гул лифта в шахте — все исчезло. Остался только стук двух сердец, отчаянно выбивающих один и тот же ритм.
— Я забыл… — начал он, и его голос был низким, хриплым, чужим.
— Что? — выдохнула она, не в силах оторвать от него взгляд.
— Забыл сказать… главное.
Он не стал ничего больше говорить. Слова были лишними. Они были грубыми и неуклюжими по сравнению с тем напряжением, что висело в воздухе. Он просто шагнул к ней, один решительный, безоговорочный шаг, за который она так долго и яростно боролась на работе. Его руки поднялись, одна коснулась ее щеки, пальцы впутались в ее волосы, смахнув с лица непослушную прядь. Прикосновение было одновременно невероятно нежным и властным, не оставляющим пространства для отступления.
