Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Бригада медиков трудилась в двух палатках, разбитых на участке с седьмой лункой. Очередь пациентов спускалась по холму и доходила до следующего фервея. И независимо от того, сколько людей удавалось принять, с каждым днем вереница недужных становилась все длиннее. Ежедневный прием длился четырнадцать часов; выяснилось, что туберкулез — наименьшая из проблем. Люди голодали, а есть было нечего. Палатки протекали, притом что приближался сезон ураганов.

Одним из пациентов Анайи был Эванс Монсиньор. По его словам, в истории человечества не было выживших после землетрясения, которые просидели бы под завалами дольше него. Эванс застрял под руинами рынка на двадцать семь дней, питался гнилыми фруктами и пил сточные воды, протекавшие рядом. Очнулся он в палаточном госпитале Университета Майами.

— Я решил, что очутился на невольничьем корабле, — рассказывал Эванс, — а доктора — его капитаны.

Теперь он жил под брезентовым навесом на фервее, страдая от ночной потливости и сухого кашля. Анализ дал положительный результат на ВИЧ и туберкулез, но мужчина отказался от лечения.

— Умереть — все равно что сходить по-большому, — заявил он. — Это делают все, каждый день.

Шофер, возивший их на работу и с работы, был набожным баптистом, который осуждал все на свете, включая объезды пробок, которые приводили к серьезным задержкам в пути, поскольку в Порт-о-Пренсе полным ходом шли восстановительные дорожные работы. На перекрестках стояли без дела бульдозеры, улицы патрулировала бронетехника из десятков стран. Но Джинс вел машину неспешно, твердо следуя правилам. Когда девушки просили его поторопиться, он отвечал, что нанимался не на скорую. По дороге он позволял им слушать исключительно радио «Шалом FM» — христианскую радиостанцию, вещавшую из подсобки церкви в Болоссе.

Болосс пользовался сомнительной репутацией одной из самых пострадавших городских коммун. Тем удивительней было состояние Гаитянской евангелистской церкви Шехина. Она единственная среди всех этих разрушений осталась целой и невредимой, без единой трещины на штукатурке. Шофер Джинс приписывал это чудо Господу. «Справа и слева на протяжении шести кварталов сплошные развалины, — говорил он. — Когда наконец сподобятся убрать все обломки, церковь, когда-то стоявшая посреди многолюдного пригорода, окажется на пустыре».

Священником церкви Шехина был преподобный Гарнель Ладош, проводивший по радио массовые панихиды. Скорбящим близким надо было только указать имя покойного, уплатить гаитянский доллар, и преподобный включал его в общую поминальную службу. Собранные таким образом средства шли на пропитание жителей местного палаточного городка. Самая популярная передача выходила по четвергам после обеда, когда звонили выжившие и рассказывали в прямом эфире свои истории. Произошло несколько чудесных историй, когда люди, услышав по радио своих близких, считавшихся погибшими, воссоединялись с ними благодаря деятельности священника.

Как-то в четверг, когда юные медсестры стояли в пробке на обратном пути из Петьонвильского клуба, преподобный Ладош прочел из Послания к Филиппийцам:

— «Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте».

Затем священник поведал о добром механике, который с помощью большегрузного домкрата приподнял крышу супермаркета «Санрайз». А потом рассказал историю Ле-Бруэтье, легендарного возчика, который после землетрясения привез в больницу дюжину незнакомцев.

— Этот возчик, беднейший, ничтожнейший из нас, зарабатывает на жизнь, словно вьючное животное, таская по улицам наши вещи. Вообразите себе его лачугу в горах. Вообразите его голодных детей. Неважно, сколько бананов или телевизоров он перевозит каждый день, этот человек знает, что никогда не заработает столько, чтобы накормить их досыта. Водители грузовиков бранят его на улицах, богачи опускают стекла и плюют в него, дорожные инспекторы бьют дубинками и обзывают тормозом. Даже ослы, завидев его, должно быть, смеются! Бесконечно тащить повозку на двух натруженных ногах! Можете ли вы представить себе его изношенные ботинки? Стершиеся подошвы? Оборванные шнурки? Но в одиннадцатом часу [131], когда это было важнее всего, не полицейские, не богачи и не водители грузовиков пытались спасти своих ближних. Это делал тот самый скромный возчик, лишь при помощи собственных ног и той самой повозки, которую мы все высмеивали как нелепое и устаревшее средство передвижения.

Затем преподобный предложил слушателям звонить в эфир и рассказывать свои истории.

Первый звонок поступил с улицы де Фрер; женщина заявила, что знала этого человека еще до того, как он стал Ле-Бруэтье.

— Это был обыкновенный уличный бродяга. Все его пожитки умещались в одной сумке, кроме лопаты, которую он нес на плече.

— Вовсе нет, — возразил второй звонивший. — Я видел парня в Кафу-Фе сразу после землетрясения. Он был горд, даже ангелоподобен, и передвигался легко и плавно, несмотря на этакий груз.

— Какой груз? — спросил преподобный.

— В тот бруэт набилось, должно быть, двадцать пять школьников, и он тащил их прямо на небеса. В рай! Я видел его мимоходом — он даже не вспотел!

И вот маршрут невиданного путешествия по гибнущему городу начал обретать четкие очертания. В половине шестого Ле-Бруэтье был замечен в Кафу-Фе, на западной окраине города. Следующие слушатели опровергли его присутствие там и перенесли загадочную повозку к озеру Соматр в дальнем конце прибрежной равнины. Но большинство звонивших утверждали, что бруэт спустился в город со стороны южных холмов. Он был замечен в трех местах в Петьонвиле с семнадцати сорока пяти до половины восьмого и, возможно, еще раз после полуночи. Несколько очевидцев застигли его на закате в клинике костоправа, а потом позвонил и сам костоправ.

— Меня зовут Обин. Моя клиника находится в Неретте. Я владею ею так давно, что городской совет уступил мне участок в бессрочное пользование. — Обин заявил, что появление Ле-Бруэтье в тот день было ответом на его молитвы. — Он забрал у меня столько пациентов, сколько смог, и мы обеспечили их всем необходимым. Мы постарались устроить их как можно удобнее перед долгой и мучительной поездкой.

— Вы утверждаете, что Ле-Бруэтье покинул вашу клинику с полудюжиной пассажиров в повозке, — сказал преподобный. — Но куда он направлялся?

— В Лопиталь Женераль, — сказал костоправ. — Чтобы получить врачебную помощь.

Затем позвонили из Гард-Кота.

— Когда настал конец света, этот парень был не просто двигателем и возчиком этой древней кареты скорой помощи. Он ухаживал за своей поклажей как сиделка. Я видел это собственными глазами. Время от времени он останавливался, опускал оглобли и совершал обход. Залезал в кузов к раненым и становился сестричкой.

— Что значит «становился сестричкой»? — спросил преподобный Ладош.

— Обрабатывал раны, поил больных. Сам зачерпывал воду из ведра и вливал им в рот. Подтягивал жгуты.

Позвонил один адвентист седьмого дня из общины в Аллигаторовом тупике и рассказал, как бруэтье переправлялся через ручей.

— Он переносил их на руках, как собственных детей. По одному. Переходил через ручей и складывал их на дальнем берегу. Но парень так и не добрался до Лопиталь Женераль.

— Откуда вы знаете? — спросил преподобный.

— Я сам видел, как он упал, — ответил звонивший. — На вершине склона. Я был среди тех очевидцев, которые положили его в повозку.

Потом позвонила женщина с Мон-Нуа и заявила, что хорошо знакома с Ле-Бруэтье.

— Конечно, я его знала. Вообще-то я помогала готовить угощение для его свадьбы и предоставляла ему работу, когда старик передал ему дело. Парень тоже жил на Мон-Нуа, неподалеку от меня и моих детей. Я и его считала своим сыном. Мы все так считали.

— Сестрица, — перебил ее преподобный, — в котором часу вы видели, как он спустился в город из Мон-Нуа?