Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Старик относился к этому листку так же почтительно и суеверно, как к веревке и куску бетона, и Анайя неохотно взяла его.

— Последняя накладная Зо, — сказал он. — Это пассажиры его последнего пробега.

5

Зо очнулся в кузове муниципального мусоровоза с ощущением, что минули годы. Луна была не в той четверти, а в мозгу звучала молитва мисс Какетт: «Это я вытащила тебя из утробы матери и вернуть обратно уже не могу». У него не просто кружилась голова, Зо вообще не понимал, на каком свете он находится. Он вспомнил про веревку, которая должна была соединять его с миром живых, и тут же почувствовал ее на лодыжке, но теперь ничто не связывало его с былым.

Тело Зо извлекли израильские спасатели при помощи гидравлического молота и огромного домкрата. Его положили за больницей вместе с остальными трупами и ночью погрузили в camion. Вереница грузовиков тянулась по черному шоссе под луной, направляясь на север от города, к пустынной равнине Канаана. Поворот был обозначен красным сигнальным огнем, горящим на побережье. На этом пустынном перекрестке курил сигарету одинокий человек с лопатой на плече, словно дорожный указатель вудуистского будущего.

Это был участок для захоронений в Титаньене. Известняковую равнину прорезали длинные траншеи, и под звездами работал на холостом ходу экскаватор. В свете фар поднимались облака меловой пыли. Когда водитель грузовика подъехал к краю ямы и привел в действие подъемный механизм, Зо выпал наружу вместе с остальными трупами.

На краю ямы работали двое могильщиков, забрасывая тела землей, но, когда Зо воскрес, один из них дал стрекача. Сигарета, которую он курил, выпала у него изо рта.

— Мы что, умерли? — спросил Зо.

Рабочий закинул лопату на плечо и не останавливался, пока не добежал до дороги. Однако другой могильщик продолжил курить.

— Ты — умер, — ответил он. Мужчина вытащил Зо за запястья и предложил ему сигарету. Они курили, свесив ноги в могилу, и под луной, взиравшей на покрытый пеплом остров, вихрилась пыль.

— Мы на том свете? — спросил Зо.

Могильщик, рассматривая красный кончик своей сигареты, сказал:

— На Гаити.

Зо не удивился, словно ожидал этого с самого начала, словно именно таким загробный мир являлся ему во снах. Яма с трупами. Части тела. Земля, брошенная на лицо. Неестественный ветер с залива Гонав. Молодой человек попросил воды и залпом выпил целый литр, а потом еще один. Затем он попросил лопату и стал работать рядом с могильщиком, не останавливаясь, пока его кожа не побелела от известняковой пыли. Когда ручка лопаты переломилась надвое, он стал работать укороченным черенком.

Труповозы ехали всю ночь и весь следующий день длинными караванами, привозя школьников в одинаковых форменных пиджаках. Школа Мальро, пресвитерианская миссия, католический колледж. В сумерках прибыл одиночный грузовик со студентками школы медсестер, без церемоний вывалил свой груз, и Зо прыгнул вслед за трупами с беззаботностью ныряльщика, окунувшегося в море. Он стал перебирать тела. Могильщики оторвались от копки, чтобы посмотреть, как Зо переворачивает девушек одну за другой. Затем он вылез из ямы и, не оглядываясь, зашагал по высохшей равнине.

Зо шел до тех пор, пока не достиг берега моря в деревне Лафито. Поднимающийся прилив и крики чаек столь полно отражали смятение в его душе, что он чуть не утопился и проклинал инстинкт самосохранения, который в конце концов погнал его в глубь суши, по широкой речной пойме к Сиберу и Молеару. Зо почти не поднимал глаз, пока не добрался до улицы Монсеньора Гийу. В этом не было необходимости. Именно такой мир он ожидал увидеть без нее. Все вокруг было изуродованным и изможденным: горизонт просел, горы съежились, дома сгрудились, люди притихли.

Дом, в котором Анайя когда-то жила с кузиной Надин, был похож на все прочие постройки на этой улице. Верхние этажи рухнули на нижние, и Зо смог забраться в квартиру, лишь цепляясь за покореженные хомуты водосточных труб. Он сидел на крыше и вспоминал, как сделал ей предложение: красное кольцо, сочные куски дыни, поцелуй после того, как она сказала «да».

Анайя умерла, и его мечты разбились вдребезги. Он никогда не сможет вернуться в дом Озьяса на холме, чтобы собрать вещи или похлопать старика по плечу и посмотреть ему в глаза. Все это отправилось в костер вместе с памятью о ней, любовью к ней и воспоминанием о том, что он когда-то знал любовь.

Зо прожил месяцы как потерпевший кораблекрушение моряк, размахивая кулаками и испытывая жажду. Он залечивал раны скипидаром, чему научился у дрессировщиков бойцовых петухов, а печаль — ромом, травкой и насилием. Он скитался по разрушенному городу, стремясь к самоуничтожению, не имея иного хозяина и защитника, кроме самого себя и своей тлеющей ярости.

Потом настало время уличных боев. В каждом районе столицы десятки таких, как Зо, потерявших все и не сумевших справиться со скорбью, лезли в драку, одержимые жаждой разрушения. Зо дрался с человеком, у которого дома погибли четверо сыновей. Дрался с человеком, ограбившим банк и отдавшим деньги соседям. Дрался ради забавы, крови и мести Богу и только потом ради наличных. Разжившись наконец кое-какими деньгами, он понятия не имел, что с ними делать.

Мужчины дрались в маленьких двориках, на перекрестках или на развалинах рухнувших зданий, как актеры на сцене, чтобы весь город мог видеть бой, скандировать и потрясать кулаками. Они приходили на stade gagers, игроки делали ставки, и начиналась драка. Иногда дрались перед петухами, иногда после, в петушиной крови и перьях, когда половина зрителей уже расходилась. Зо сражался без рубашки, лишь повязав вокруг бицепса белый платок, подарок на свадьбу. Он был сам себе тренер и врач, сам бинтовал кулаки, сам залечивал раны. Он ставил все на себя, а потом дрался до победы. Дрался до тех пор, пока сердце не сделалось отчужденным и грубым, как Луна, сошедшая с орбиты.

На ринге Зо вел себя необычно. Могучий, угрюмый, взрывной, иногда он в течение двух минут стоял не шелохнувшись. Его избивали, бранили, плевали в него без оглядки. Каждый удар кулака разжигал его ярость. Его прозвали Булыжником, Дебилом, Горой и, наконец, Гуду — от слова «гудугуду», что в просторечии означает «землетрясение». Потому что перед всплеском бешенства Зо неподвижно замирал на месте. А через мгновение поворачивался к противнику и сворачивал ему челюсть, применив беспощадную комбинацию, названную в честь него «гуду»: удар по почкам, после которого соперник открывался, и окончательный фатальный удар.

Зо славился длинным размахом правой руки и быстрым, неожиданным ответным ударом левой, а также молчаливостью в бою. Он был единственным бойцом, который никогда не похвалялся перед матчем, и когда люди спрашивали: «Вы слышали об этом парне?» — им отвечали: «Wi, за него говорят его кулаки. Его апперкот отрежет любой язык».

Так зарабатывал Зо, забирая главные призы. Он покупал ром, питался бессистемно, жареным мясом и плантановыми лепешками. Давал деньги самым грустным вдовам, самым голодным детям, самым обезображенным калекам. В его душе, из которой Анайю вырвали, точно кость, поселилась боль. Когда приходили благотворители, он отказывался от палатки, в любое время года терзая себя жарой и холодом, дождем и москитами.

Зо обосновался на косогоре, слишком крутом, чтобы его можно было занять под ферму, — высоком и ветреном склоне, который всю зиму окутывали туманы. Его холм находился к северу от города, в гряде, граничившей с братским захоронением в Титаньене, вдали от Черной горы и ото всех прежних знакомых. Зо выровнял участок и сделал уступ, чтобы прятать там свои жалкие холостяцкие пожитки. Все, чем он владел, от замызганной утвари до нестираной одежды, свидетельствовало о его одиночестве. У него имелся набор опасных бритв для бороды, одна-единственная чашка, одна миска и одна вилка без зубца. И ржавый мачете. На его ботинках красовался штамп «Сделано в Америке», но этот мужчина знал, что ничто не вечно.