Любовь моя, Анайя - Миллер Ксандер

Идею драться с солдатами МООНСГ — Миссии ООН по стабилизации в Гаити выдвинул старый приятель Зо, шофер Сабаля Лафортюн. После землетрясения Порт-о-Пренс стал напоминать оккупированный город, который воевал со всем миром. Бразильские морские пехотинцы следили за безопасностью в аэропорту, иорданская артиллерия дежурила на кольцевых перекрестках, сальвадорские национальные гвардейцы патрулировали на противотанковых машинах Мартиссан, а полк шриланкийских ВВС обеспечивал безопасность в пунктах раздачи продовольствия. Лафортюн видел даже американский отряд. Морские пехотинцы высаживались из вертолета «Черный ястреб» на футбольном поле на авеню Маис Гате.

Сабаля предполагал, что Зо, как и остальные его знакомые, которых он не видел со дня землетрясения, погиб, пока не встретил рабочего на stade gager в Дельма. Это был ринг для петушиных боев в нижней части района, где Зо участвовал в сериях поединков каждые выходные марта. Сабаля пришел со своим петухом Ти-Джеймсом, который, по его утверждению, имел доминиканские корни.

Птицы выступали первыми. Бились недолго и остервенело, оставляя в пыли кровь и перья. После того как Ти-Джеймс подрался, Сабаля взял петуха и подошел к Зо, сидевшему на трибуне.

— Сколько ты поставил? — осведомился Лафортюн.

— Я не играю на петушиных боях, — сказал Зо.

— Ты владелец?

Зо ответил отрицательно.

— На кого же ты ставишь?

— На себя, — произнес рабочий, тщательно перебинтовывая кулаки.

Сабаля посадил петуха в клетку и поставил ее на сиденье между ними.

— Как он? — спросил Зо.

— Сдрейфил, как цыпленок, обычное дело, — сказал Сабаля. — А жрет как король.

— Дело не в корме, — сказал Зо. — Главное — ярость, мстительность, любовь к насилию.

Сабаля засмеялся.

— Если ты такой умный, почему не ставишь на петушков?

Зо положил кулаки на бедра и пошевелил ступнями. Расправил плечи и покрутил шеей так, что она хрустнула.

— Это варварство, — ответил он.

Затем снял рубашку и вышел на окровавленный ринг, где только что сражались петухи. Обошел его и сделал несколько выпадов против воображаемого соперника. Зо выглядел как натурщик древнегреческого скульптора. Единственным изъяном идеального тела был длинный шрам на ребрах, напоминавший след от рапиры.

Оппонент Зо был слишком худощав, и Сабаля сразу это понял.

— Ты его убьешь, — сказал шофер.

Оба бойца были без обуви. Зо вышел на ринг, принял устойчивую позу и упер руки в бока. Противник нанес удар, затем уклонился от ложной атаки. Он снова напал, сумев нанести Зо удар в живот справа, однако тот не дрогнул. Он не издал ни единого звука. Когда Зо наконец сделал свой ход, его соперник явно струхнул и внезапно показался очень хрупким.

— Полегче с ним! — крикнул Сабаля.

Зо нанес три быстрых удара, действуя так же аккуратно, как садовник, высаживающий самые драгоценные семена. В нижние ребра справа, в шею слева и, наконец, точно в переносицу. Зо не встал над противником и не помог ему подняться после того, как парень сморкнулся кровью. Он пошел за деньгами. Сабаля приметил, что сумма весьма неплохая.

— Шикарная халтурка, — сказал он. — И никаких первоначальных вложений. Как ты додумался?

— Я никогда не проигрываю, — ответил Зо.

И вот Сабаля Лафортюну пришла в голову идея проводить международные поединки. Он по-прежнему работал на своем пикапе «шери дуду», однако изменил маршрут таптапа. Устав от бесконечных дорожных работ, шофер переместился из Петьонвиля на запад города. Расстояния стали больше, зато Сабаля здорово экономил на бензине, поскольку теперь не простаивал по шесть часов вдень в пробках. Он работал на маршруте Портай-Леоган — Кафу. Дорога в основном была хорошая, с предсказуемыми затруднениями и выбоинами. Лафортюн за несколько недель освоил выгодные пути объездов.

Каждый день с половины четвертого до четырех вечера Сабаля делал стоянку у гондурасской миссии и вскоре близко сошелся с караульными. Довольно хорошо зная испанский, он выполнял для них мелкие поручения, главным образом покупал наркотики, американские дезодоранты и спиртное. Гондурасцы были сами не свои до кокаина. Сабаля особенно подружился с рядовым Антонином Авендадо, который был мелким воришкой и кулачным бойцом на грязных улицах Сан-Педро-Сулы до того, как полиция предоставила ему выбирать между тюрьмой и армией.

— Думаю, ты выбрал армию, — сказал Сабаля.

— Ты не знаешь Гондурас, — усмехнулся Антонин. — Я выбрал тюрьму. А после нее меня все равно спровадили в армию.

Сабаля поинтересовался, не желает ли его приятель снова принять участие в боях, и гондурасец ответил, что желает.

— Если найдется достойный соперник. Не калека и не психопат.

Две недели спустя Сабаля разыскал Зо на ринге у рынка Куабосаль. Тот только что победил команду, состоявшую из отца с сыном, местных матросов. Зо побил их на одном и том же ринге, разом, одного за другим, отмутузив каждого. А потом стоял в углу с пинтой однозвездочного рома «Бакара».

Сабаля полюбопытствовал: а если бы пришлось драться со всей семьей?

— Они так и хотели.

— Что с тобой сделалось? — спросил Сабаля. — Где та девушка, с которой я видел тебя раньше?

Зо взглянул на бутылку: не осталось ли еще глотка, но она опустела.

— Красивая девушка, — продолжал Сабаля. — Медсестра. Я отвозил ее на вашу свадьбу на Мон-Нуа.

Зо неожиданно взревел и вцепился шоферу в горло.

— Я должен был последовать за ней в ад. Я пытался. — Он отпустил Сабаля, и тот едва не свалился на землю. — В тех классах никого не было. Только погибшие девушки, — Зо сорвал с плеча платок. — И это.

Шофер взглянул на платок.

— «А. и З. 1 января 2010 года». — Он поднял глаза. — Что это?

— Последнее доказательство.

— Доказательство чего?

Зо поморщился, у него по зубам потекла кровь.

— Что это не остров, а корабль. И мы плывем в темную музыку.

Хотя Сабаля не понял и половины сказанного, он знал, что рядом с ним — могучее существо, созданное для темных времен. Зо выходил на поединки не ради денег или славы, но ради насилия в чистом, беспримесном виде. Он хотел драться, и не просто драться, а причинять боль. Это-то и делало его непобедимым на ринге.

— Я пришел не для того, чтобы драться с тобой, — сказал Сабаля, вытирая грязь со штанов. — У меня деловое предложение.

Он стал рекламировать бои с иностранцами — настоящие международные соревнования, где каждый поединок — кубок мира в миниатюре.

— Международные перспективы. Никаких драк с матросами и их приятелями. Ты будешь отстаивать честь Гаити.

Шофер рассказал Зо про Антонина, гондурасского солдата, бывшего чемпиона Центральной Америки в среднем весе. Зо было плевать, пусть даже соперником будет действующий чемпион мира в тяжелом весе.

— Такса — сто долларов США, — добавил Сабаля и помусолил пальцами воображаемую пачку денег. — Все, что от тебя требуется, — стоять и выносить удары, пока не надоест. И даже не важно, выиграешь ли ты.

В восемь утра Лафортюн заехал за Зо на своем пикапе, битком набитом зрителями предстоящего поединка, после чего они вырулили на национальную автостраду. Обитатели палаточного лагеря высыпали поддождь, чтобы принять душ, и, раздевшись догола и намылившись, торчали в сточных канавах под хмурым небом. В Мартиссане стояла бесконечная очередь за хлебом, какая-то старуха задрала рубаху, вцепилась в свой дряблый живот и угрожающе потрясала им перед наблюдателями ООН.

Гондурасская военная миссия располагалась к западу от города, на болотистой равнине прямо у подножья гор. Обнесенная по периметру высокой оградой со сторожевыми вышками и колючей проволокой, она напоминала лагерь, разбитый римским легионом в варварской стране. Зо и его команду в казармы не пустили, поэтому поединок происходил сразу за главными воротами базы.

Лафортюн подкатил как можно ближе и выехал на травянистое поле. Оно было мокрым от ежедневных дождей. За зеваками, высыпавшими из близлежащих палаточных городков, чтобы поглазеть на бой, подтянулись торговцы жареным мясом и пивом. Гондурасские солдаты и даже офицеры наблюдали за боем с пулеметных вышек, гаитяне окружили место поединка. Соперники сошлись на проплешине в траве, между главными воротами базы и улицей. Перед боем они пожали друг другу руки и попозировали для снимков.