Селянин (СИ) - "Altupi"

Взгляд Егора внезапно стал осмысленным. Кирилл затаил дыхание, приготовившись услышать вердикт.

— Кирилл… возвращайся домой. Не к бабе Нюре в дом, а к себе, в город. Съезди на Кипр, отдохни, развейся. Я уверен, что через месяц ты меня не вспомнишь. Увлечение мной, вчерашний секс в пассиве, сам подумай, это ведь блажь. Тебе стало скучно, и ты решил развлечься. Не надо. Натуралы не влюбляются в геев, тем более не бегают за ними. Ты развлечёшься и уедешь, а я навсегда прикован к деревне. Андрей школу закончит и уедет, а я останусь здесь. В моей жизни не должно случаться неожиданностей. Развлекись с теми, кто это может себе позволить.

— Я не развлекаюсь! Я хочу быть с тобой!

— «Я», «я». Эгоистичные фразы. Всё время ты. А хочу ли я быть с тобой?

— Блять, — Кирилл вскочил, подпрыгнул, как пружина, — да я у тебя!.. — он осёкся, споткнувшись об очередное «я». От промашки в жилах закипела кровь, из глотки полетели уже не смиренные признания, а крик и слюна. — Ты заебал! Что, в ответную издеваешься? Власть свою надо мной почувствовал, чмо деревенское?! Богатое быдло тебе в любви признаётся, в жопу ебать даёт, а ты посылаешь и наслаждаешься, да? Ёбаный пидорас! Ещё прибежишь ко мне и будешь в ножки кланяться, чтобы я тебя чпокнул!

Он перешагнул через лавочку и размашисто двинулся прочь. Не помнил дороги, не представлял, как выбраться с этого двора, какими путями, а глаза ещё застилала пелена, слёзы душили вместе с гневом. Перевернув несколько вёдер, споткнувшись о чурбаки, он добрался до калитки на улицу. Напоследок его облаяла обычно тихая шавка. Его ноги, сука, у этого пидора больше не будет! На Кипр из-за него не полетел, во дурак! Домой надо ехать и выпросить ещё одну путёвку, пока лето не кончилось.

35

Кирилл никуда не поехал. Прибежав в дом Пашкиной бабки, он, конечно, схватил дорожную сумку и стал остервенело срывать со стульев развешенные футболки, шорты, штаны, запихивал их комками. Психуя, выкрикивая угрозы. А потом сдулся, так и не запихнув весь «пляжный» гардероб. Дорога домой в ближайшие две недели была ему заказана: он на курорте, греет пузо на солнышке! Блять, сука пидор, всё из-за него! Тварь! Мразь! К нему со всей душой!..

С психа, чтобы унять нервы, Калякин хорошенько поел, запил двумя банками пива и завалился спать. На кровать — не на диван! На диван он теперь смотреть не мог: блять, дал пидору поебать себя в жопу, умолял ещё об этом! Фу! Полночи из-за гадины не спал, переживал. На хуй всё!

Так изнервничался, что уснул, не замечая ни мух, пикирующих прямиком на лицо, ни солнца, повернувшего на запад и поэтому светящего чётко в глаза через незанавешенное окно.

Проснулся от настойчивого телефонного звонка. Это была уже вторая или третья попытка дозвона. Сон пока не отпустил из своих сладких объятий, и Кирилл мысленно послал звонящего, вяло шевеля конечностями, накрыл ухо одеялом, не собираясь отвечать. Мелодия замолкла, но потом взвилась по новому кругу. Кирилл запсиховал, мысленно зашипел мобильнику заткнуться на хуй. Но кто-то никак не мог угомониться! Пришлось подняться.

В доме царила кромешная тьма, будто в обесточенном бункере. Даже через окно не проникало ни капли света. Только где-то в гостиной светился верещащий смартфон. Мелодия пошла по шестому или седьмому кругу, разрывая мозг. Но Кирилл не подорвался быстрее брать трубку — голова раскалывалась. Он смутно понимал, где находится и как оказался в кровати. Организм требовал ещё сна.

Смартфон снова замолчал, на секунду наступила абсолютная тишина, и вместе с ней темнота, а потом этот уродский девайс запиликал снова.

— Иду, блять! — буркнул Калякин и, выпростав ногу из-под нагретого одеяла, свесил её на пол. Ощущения вышли контрастными. Синтетический палас тактильно был неприятным. Кирилл, потирая глаза, неохотно поставил на пол и вторую ногу, и вдруг подумал, что дома могло произойти что-то страшное, поэтому до него дозваниваются без остановки. С похолодевшим сердцем он вскочил, раздвинул замещавшие дверь шторы и выбежал в горницу, вертя головой в поисках смарта. Ярко светящийся, орущий прямоугольник лежал на кресле. Кирилл схватил его и с облегчением увидел, что звонит Никитос Жердев, его однокурсник. Ещё увидел, что на часах всего двадцать три двенадцать. Он сразу вспомнил, что завалился спать днём, часов в пять, и что обозвал Егора пидорасом.

Наконец, Кирилл ответил на звонок, приложил трубку к уху, сокрушаясь о своём дерьмовом поступке и обзывая пидорасом себя.

— Никитос, блять … — проговорил он глухим со сна голосом, кашлянул в кулак. И сел в кресло, мечтая заснуть.

— А, Кира! — радостно завопил Жердев. — Дано, глянь, я его всё-таки сорвал с бабы! Кира, я тебя сорвал с бабы?

Задним фоном раздались знакомые смешки: с Никитой рядом находился Данил Ребров с их потока. Кирилла взбесил этот смех. Ни по какому серьёзному поводу эта пара звонить не могла.

— Эй, Никитос, блять! У тебя там палец к кнопке прирос? Ты чего, блять, звонишь посреди ночи? Не понимаешь, если не отвечают, значит, говорить с тобой не хотят?!

— О, мы его точно с бабы сняли… — И опять ржач.

— С какой, на хуй, бабы?

— А, точняк, там в деревне только бабки! Ха-ха-ха.

Но Кириллу внезапно стало не до смеха, не до злости.

— Откуда вы знаете про деревню?

— Да ладно тебе шифроваться, нам Пахан Машнов сказал, что ты в деревню к его бабуле поехал воздухом свежим подышать. Мы тут с Дано к тебе приехали, хотели…

— Куда приехали? — перебил Калякин, надеясь, что речь о его квартире.

— К тебе! В Островок этот сраный! Бухла привезли на всю ночь. Иди встречай, а то мы не знаем, куда ехать. Поэтому звонили: не назад же нам разворачиваться?

— Да тут всего одна дорога, последний дом по левой стороне, — сказал Кирилл, не зная ещё, как относиться к нежданным гостям. Компании, конечно, хотелось, да и не бухал он давно, не считая лёгкого пива, но друзей он этих вроде как записал в тупое быдло… Но отвертеться всё равно не мог, раз уж они, считай, на пороге.

— Не, — протянул Никита, — будь добр, встречай. Тут, блять, темень, хоть глаз выколи. Ни одного фонаря. На хуя ты в эту дыру попёрся?

— Ладно, где вы?

— Да около сраного указателя «Островок». С дороги съехали. Больше ни хера не вижу.

— Ладно, сейчас, пять минут обождите…

Кирилл положил смарт на деревянный подлокотник, почесал затылок, думая, с чего начинать. Глаза привыкли к темноте, различали очертания мебели, проёмы окон. Он сидел голый, в плавках, поэтому первым делом следовало одеться. Футболка и штаны нашлись на стуле. Не зажигая электричества, Кирилл надел их, взял сигареты и вышел во двор. Помочился возле нового сортира и отправился навстречу приятелям.

На улице Кирилл пожалел, что не надел ещё и свитер — за воротами гулял ветер, в вышине почти сплошняком неслись тёмные облака, навевая ассоциации с «Буря мглою небо кроет…» Бури ничто не предвещало, однако отсутствие звёзд и луны сказывалось на освещённости. Как сказал Никитос — хоть глаз выколи. Два фонаря, и те куда-то делись!

На том конце деревни лаяли собаки. Видно, почуяли чужаков. Собаки брехали и где-то вдалеке, в других населённых пунктах, в ночной тишине их хриплый лай разносился на десятки километров.

Собственные шаги тоже гулко отдавались в тишине. Складывалось впечатление, что сзади шёл кто-то ещё. Кирилл несколько раз оглядывался, вглядывался в темноту, останавливался, но никого не обнаруживал. Жути добавляли кусты, росшие по обеим сторонам дороги у заброшенных домов, они казались чернее самой черноты, в них раздавались какие-то неясные скрипы, шелест. Все бабки легли спать — в окнах не горел свет, который дал бы хоть какое-то ощущение присутствия рядом людей.

Свет фар впереди не проглядывался. Кирилл уже стал думать, что над ним прикольнулись, но шёл и шёл, иногда спотыкаясь о торчащий из дороги булыжник и чертыхаясь. Миновал дома Олимпиады и её дряхлых подружек. Старался держаться посередине дороги, не приближаться к тянущим к нему ветви кустам. Прошёл ещё несколько домов, скрытых за деревьями. На горизонте виднелся просвет в зарослях — деревня заканчивалась выездом на большак, за которым было поле с гречихой или чем-то похожим. Там стоял указатель, силуэта машины — смотря на чьей прикатили — Кирилл по-прежнему не различал.