Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

Рэймонд кивает, его лицо потемнело от боли.

— Я не думал, что ты придешь… Теперь, когда ты замужем за Зейном Виндзором.

Мое тело замирает, взгляд резко цепляется за его лицо. Чистый, первобытный страх оседает в желудке, перемешиваясь с чем-то похожим на горечь.

— Ты знал? — спрашиваю я, голос звучит резче, чем мне хотелось бы. — О них?

Я так и не рассказала ему, что Лили говорила мне. У меня не хватило духу признаться, что я тоже была одной из причин, по которым он потерял дочь. Это было чистое, эгоистичное малодушие — я не смогла справиться с чувством стыда, с грузом вины. Не смогла посмотреть ему в глаза и сказать, что это я была причиной, по которой она решилась прыгнуть, когда годами оставалась причиной, по которой она этого не делала. В ту ночь, каждый мой шаг навстречу только сильнее толкал ее к краю, подпитывая ее чувство вины.

Рэймонд изучает мое лицо, его взгляд полон боли.

— Ты все еще готова сказать несколько слов? — спрашивает он. — Ты и я — мы больше всех любили ее. Ты — одна из немногих, кто помнит ее такой, какой я хочу ее помнить. Такой, какой она была — прекрасной душой, пусть иногда и сломанной.

Его нежелание ответить прямо уже говорит само за себя. Я опускаю взгляд.

— Конечно, — отвечаю я, голос предательски дрожит. — Для меня это честь.

Он кивает и жестом приглашает меня пройти вперед. Я иду за ним, и с каждым шагом боль внутри становится невыносимее. Я не лгала, когда сказала Зейну, что прощаю его. Но стоя здесь, перед этим прекрасным фото Лили, в той самой церкви, где мы прощались с ней… мне кажется, что я ее предаю, просто находясь здесь как Селеста Виндзор.

Вот почему она решила оставить меня — потому что не могла смотреть, как я выхожу замуж за Зейна. И в итоге я все равно это сделала.

Но хуже всего то, что я не жалею об этом. Уже нет. Даже стоя перед толпой знакомых лиц, даже с ее фотографией рядом, я не могу заставить себя чувствовать себя виноватой за то, что попыталась выбрать счастье после стольких лет чистого опустошения.

Посчитала бы она меня эгоисткой? Осудила бы за мой выбор?

Я бы солгала, если бы сказала, что не стыжусь своей слабости. Что не корю себя за то, что простила Зейна за то, что всю жизнь считала непростительным.

Наверное, она действительно знала, чем закончится наша история. Она видела, как я прощаю его за годы боли, и вот — я снова здесь.

Когда Лили сказала, что никогда не видела, чтобы я любила кого-то так, как люблю его… она была права.

Я глубоко вдыхаю, прежде чем заговорить. Стоя перед собравшимися, чувствую, что я меньше всех здесь имею право говорить о ней, словно каждое мое слово — это новый удар по ее памяти.

— Лилиана была моей лучшей подругой, самой близкой мне сестрой, какой у меня никогда не было, — говорю я, голос дрожит. — Ни дня не проходит, чтобы я не думала о ней. Ее невозможно было забыть. Когда Лили заходила в комнату, она озаряла ее своей улыбкой. Она делала так, что ты сразу чувствовал себя легко. Это было одной из ее лучших черт — она заботилась о каждом, кто ее окружал. Всегда следила, чтобы никто не чувствовал себя лишним, и каждый день напоминала мне, что я важна.

Я смотрю на карточки в своих руках, но глаза затянуты пеленой слез.

— Когда боль становится слишком сильной, я вспоминаю наши лучшие моменты, и это хоть немного, но помогает, — продолжаю я. — Это напоминает мне, какой след она оставила в моей жизни, о ее наследии.

Я вижу, как многие украдкой вытирают слезы — наши старые друзья по школе, люди, с которыми Лили познакомилась, занимаясь благотворительностью.

— Мой любимый момент — из университета. Мы обе учились в Лондоне, и Лили часто уговаривала меня отправляться с ней в спонтанные поездки. В одну из таких поездок мы оказались в Ливерпуле.

Я смеюсь сквозь слезы, и внутри становится чуть теплее.

— Мы провели все выходные, пытаясь понять, что говорят местные. Это, конечно, был английский, но мы ни слова не могли разобрать. Потом, в течение нескольких недель, Лили передразнивала их акцент, и я каждый раз смеялась. Годы спустя она по-прежнему говорила молоко так, как они, и это всегда заставляло меня улыбаться.

Я перевожу взгляд на ее фотографию.

— Это была она. Она приносила радость. Она была светом для всех, кто ее окружал.

Слезы текут по моему лицу, я дрожащими пальцами убираю подготовленный текст и делаю судорожный вдох, ощущая себя жалким самозванцем.

Я хотела сделать для Лили то же, что когда-то делала, когда она скучала по матери, — рассказать о наших лучших моментах. Хотела поделиться с людьми частичками ее души, которые знала только я. Но сегодня… у меня просто нет на это сил.

— Лили спасла меня. Во многих смыслах, — говорю я в зал, и мой голос ломается. — Жаль, что я не смогла спасти ее в ответ.

Я отступаю назад, качая головой. Я не могу стоять здесь, говорить о наших воспоминаниях, словно не оскверняю ее память каждым прожитым днем.

Стиснув зубы, я снова качаю головой.

— Простите, — шепчу я. — Я… я не могу.

Меня подташнивает от всего этого, от самой себя. Я делаю неловкий шаг назад, задерживаюсь на мгновение, прежде чем развернуться и уйти. Лили не хотела бы, чтобы я говорила. Не после того, как я сделала именно то, чего она боялась. Я не оглядываюсь. Просто смотрю на двери церкви, шаг за шагом приближаясь к выходу. Мне нужно уйти. Я не могу дышать.

— Селеста!

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Рэймонд идет за мной, и я замираю рядом со своей машиной, хотя взгляд не решается встретиться с его глазами.

Он касается моего лица, его пальцы дрожат, когда он смахивает с моих щек слезы.

— Она любила тебя больше всех, Селеста, — говорит он. — Она не хотела бы видеть тебя такой.

Я смотрю на него сквозь пелену слез, отчаянно пытаясь ухватиться за ту надежду, что дарят его слова. Но знаю — это просто утешение. В них нет ни капли правды.

Я вымученно улыбаюсь, даже когда по щекам катятся новые слезы, даже когда в груди жжет от удушающего чувства вины.

— Милая, — Рэймонд колеблется. — Думаю, тебе стоит кое с кем встретиться.

Глава 79

Селеста

Я смотрю на коммерческое здание, возле которого назначил встречу Рэймонд, и чувствую, как груз боли буквально придавливает меня к земле. Дело не только в мемориале, не только в вине перед Лили. Дело еще и в Зейне.

С того самого дня, как он ушел с моего дня рождения, я почти его не видела. Я думала, что прощение станет шагом вперед, но, похоже, мы лишь откатились назад — к тому, что было в самом начале нашего брака. Только, может быть, стало еще хуже. Тогда он хотя бы обращал на меня внимание — пусть и в форме ненависти. Теперь он просто избегает меня. Когда мы рядом, он подчеркнуто вежлив, но держится как можно дальше. Будто я снова его потеряла. И я не понимаю, почему. Это больно. Но еще сильнее — это злит.

Мне пришлось переступить через себя, через свою гордость и принципы, чтобы попросить его о втором шансе. А он так легко меня отверг. Я никогда не чувствовала себя настолько униженной, настолько разбитой. Когда я потеряла Лили, боль предательства хоть немного притупилась от силы самого горя. Я могла спрятаться за злостью, за планами мести. А теперь… теперь нет ничего, кроме пустоты и вопросов, на которые он не отвечает.

— Селеста, — Рэймонд стоит передо мной с изможденным лицом. Когда он подходит ближе, его взгляд опускается вниз, вся его осанка словно говорит о поражении.

— Привет, — я стараюсь улыбнуться, привнести хоть каплю жизнерадостности в голос. — Я взглянула на здание, но здесь десятки офисов. Куда мы идем?

Я даже не задумывалась о том, с кем именно он хочет меня познакомить. В голове и так слишком много всего, просто нет места для еще одной тайны. Я вообще с трудом заставила себя прийти сюда. Хотела оставить прошлое позади, стереть его раз и навсегда. Но потом вновь накатила вина — осознание того, насколько эгоистичной я стала.

— Скоро узнаешь, — отвечает он, направляясь внутрь. — Это… это непросто для меня, Селеста. Надеюсь, ты поймешь, что я просто хотел, чтобы в этом мире остался хоть один человек, который видел в ней только хорошее.