Разрушенные клятвы (ЛП) - Маура Катарина

Я зарываю лицо в колени и рыдаю, оплакивая все, что мы потеряли, всю боль, которую мы с Лили причинили. И впервые за долгие годы я не знаю, что делать со всей этой яростью. Зейн не заслуживает ее. Но и Лили не заслуживает. Не с учетом того, насколько она была больна. Я даже не осознавала этого, не была рядом, когда она нуждалась во мне больше всего.

Перед глазами всплывает его взгляд, когда я сказала, что простила его за то, что он сделал. Он был таким злым. Таким раненым. И теперь это, наконец, имеет смысл. Когда он отрицал обвинения Лили, он не лгал. Я была слишком ослеплена горем, слишком сломлена предательством, чтобы слушать. На фоне ее писем, всего, что она мне сказала, ни одно его слово не имело значения. Но должно было. Я вспоминаю, как он умолял меня поверить ему… И то, что осталось от моего сердца, просто рассыпается в прах.

Разве этого хотела Лили? Когда она стояла на том мосту, она искренне верила, что они встречались. Боль в ее глазах была настоящей. Но знала ли она в глубине души, что ее слова разорвут нас? Сомнения закрадываются в сознание, и я не могу избавиться от одной мысли: а вдруг она действительно хотела нас разлучить? Все, что она оставила после себя, говорит о том, что она хотела, чтобы я узнала ее правду. Но могла ли часть ее осознавать, что ничего из этого не было реальным?

Я снова листаю ее дневник, вспоминая, что когда-то она писала о том, что хочет быть единственной, о ком он мог бы думать, и что ей не нравятся собственные мысли. Не в этом ли все дело?

Похоже, импульсивность и депрессия, присущие ее расстройству, привели ее на тот мост… но была ли в этом еще и доля расчета? Хотела ли она, чтобы Зейн никогда не смог перестать думать о ней? Знала ли она, что ее поступок навсегда разорвет нас? Было ли это ее целью?

Желудок сжимается от тошноты, когда в голове проносится десятки сценариев, один страшнее другого. Рэймонд говорил, что хотел, чтобы был хоть один человек, кто видел в ней только лучшее. Но какими были ее худшие стороны? Могла ли Лили желать мне зла… даже если это было лишь проявлением ее болезни?

Я вспоминаю боль в глазах Зейна, когда он сказал, что устал любить меня больше, чем я когда-либо любила его. И внезапный страх сжимает грудь.

Всю свою боль я направила на месть — за себя и за Лили. Я разрушала то, что, как мне казалось, он любил больше всего — его компанию. Если бы не его бабушка, он бы просто не пережил тот ущерб, который я ему нанесла. То, что он сделал с Harrison Developments в ответ, было ничтожной платой по сравнению с этим.

Меня накрывает тошнота, когда я осознаю все, что сделала — с ним, с нами. И его взгляд в тот вечер, на мой день рождения, вдруг обретает новый смысл. Это не его нужно было прощать, а меня.

Глава 81

Зейн

Мое тело напряжено до предела, пока я меряю шагами коридор, а мерное тиканье часов медленно сводит меня с ума.

С тех пор как прошел ее день рождения, я избегал Селесту. Ее слова до сих пор не давали мне покоя — я не знал, что с ними делать. Она сказала, что прощает меня за то, чего я никогда не совершал, и от этого в груди разгоралось жгучее чувство несправедливости. Но сегодня уже она избегает меня.

Я на мгновение колеблюсь, прежде чем набрать номер нашего главы службы безопасности, Сайласа Синклера.

С того момента, как мы поженились, я старался не вмешиваться в ее личную жизнь. Мы оба слишком многое скрывали друг от друга, и, наверное, мне казалось, что так будет проще. Но если быть честным… в этом было не только благородство, но и страх. Я так и не смог выбросить из головы ее помолвку с Клифтоном. Я боялся, что однажды начну искать ее — и обнаружу, что она с ним.

Эта мысль переворачивает мне желудок. Я уже собираюсь сбросить вызов, но Сайлас поднимает трубку.

— Зейн? — в его голосе звучит легкая тревога. — Что-то случилось?

Я медлю, сам не зная, зачем вообще это делаю.

— Моя жена, — выдыхаю я. — Ты знаешь, где она?

Слышу звук клавиатуры, а затем тяжелый вздох.

— Зейн… — голос Сайласа пропитан раздражением. — По данным отслеживания, она всего в нескольких шагах от вашего дома.

Спустя секунды в прихожей раздается щелчок открывающейся двери. Я сбрасываю вызов и замираю, когда вижу ее. Красные от слез глаза. Дрожащие плечи. Она делает шаг вперед — и тут же замирает. В ее взгляде нет ни злости, ни отстраненности. Только боль. И в следующий миг она просто ломается.

— Зейн…

Я преодолеваю расстояние в пару шагов и заключаю ее в объятия, едва успевая перехватить ее, прежде чем она рухнет.

— Что случилось? — спрашиваю я, чувствуя, как ее пальцы судорожно сжимают мою рубашку. — Неземная моя, ты меня пугаешь. Где ты была?

Я запускаю руку в ее волосы, заставляя посмотреть на меня, но она упрямо отводит взгляд, задыхаясь в рыданиях. Я никогда не видел ее такой. Если бы с кем-то что-то случилось, Сайлас бы уже сообщил мне. После ее предательства я выстроил систему безопасности так, что теперь знаю о любой угрозе, касающейся бизнеса или семьи. И семья Селесты тоже входит в этот список. Так что же могло ее так сломать?

— Посмотри на меня, детка, — шепчу я, прижимая ладонь к ее щеке.

Ее взгляд встречается с моим на долю секунды, но затем она снова отворачивается. Я чувствую себя беспомощным. Она ускользает от меня, тает в руках, и я понятия не имею, как ее удержать.

Она ахает, когда я наклоняюсь и поднимаю ее на руки, и начинает плакать еще сильнее, когда я несу ее в нашу спальню. Моя жена прячет лицо у меня на шее и держится за меня изо всех сил, словно боится когда-либо отпустить. Что могло с ней случиться? Это из-за поминальной церемонии Лили несколько дней назад? В дни после ее дня рождения отношения на работе были напряженными, но ничего не произошло, что могло бы вызвать такую сильную скорбь, так что она плачет не из-за меня.

Я сажусь на край кровати, усаживая ее к себе на колени, и она, тяжело дыша, прижимается к моему плечу.

— Неземная, скажи мне, что случилось? Если в моей власти это исправить — я исправлю. Черт, да я сделаю все, что угодно, лишь бы ты перестала плакать. Ты разбиваешь мне сердце, Селеста.

Она всхлипывает, поднимает руку и мягко касается моего лица.

— Скажи мне кое-что… — ее голос дрожит. — Ты когда-нибудь лгал мне?

Я моргаю, пораженный ее вопросом.

— Один раз. Когда нам было двенадцать, я сказал, что твои брекеты выглядят глупо, хотя ты была красивее всех.

Ее пальцы дрожат, когда она проводит большим пальцем по моим губам, отчаянно пытаясь сдержать рыдания.

— А с тех пор?

Я вглядываюсь в ее лицо, но не понимаю, чего именно ищу. В ее глазах есть что-то новое. Что-то, чего я не видел там годами.

— Никогда, Селеста. С тех пор как ты вернулась из колледжа, я ни разу тебе не солгал. А те разы, когда лгал в детстве, — были просто шутки. Я никогда и ни за что не обманул бы тебя преднамеренно.

Она кивает. И с ее плеч словно спадает груз, который я даже не знал, что она несла.

Селеста всхлипывает.

— Зейн… — ее голос едва слышен. — Мне так жаль.

Моя жена делает дрожащий вдох, неуверенность мелькает на ее лице. Я наблюдаю за ней, когда она собирается с духом, то, как она хмурит брови, выдает ее нервозность. Я завороженно смотрю, как она прикусывает губу и смотрит вправо, собираясь с мыслями. Так она всегда выглядела, когда хотела мне что-то сказать, но не знала как.

— Я подниму этот вопрос только один раз, и больше никогда, Зейн, обещаю. Ты… ты ведь не изменял мне, правда?

Все мое тело мгновенно напрягается, и на мгновение меня охватывает непреодолимое желание снять ее с колен, внезапно почувствовав острую потребность в личном пространстве. Селеста крепко хватает меня за рубашку, и ее взгляд полон мольбы, и, черт возьми, я по-прежнему чертовски слаб перед ней.

— Я могу повторять это лишь ограниченное количество раз, — говорю ей, чувствуя себя невероятно уставшим. — Это всегда была ты, Селеста.

Она снова начинает плакать, рассказывая о визите к врачу и документах, которые она прочитала. Я странно отстранен, когда она напоминает мне о дневнике Лили и о словах, которые та сказала перед своей смертью. Селеста и я спорили об обвинениях Лили и ее дневнике неделями, вплоть до того момента, как она предала меня. Мы дошли до того, что моя бабушка уже оформляла документы, чтобы официально отречься от меня, а я все еще боролся за нас, несмотря на то, что она даже не дала мне шанса.