Селянин (СИ) - "Altupi"

— Она должна это уяснить. — Егор выпрямился, глядя сквозь тьму на него. Собака вилась у его ног, ластилась, гремела цепью.

— Должна уяснить? Значит, мы всё-таки вместе? Значит, ты не поверил её спектаклю?

— Мы вместе, Кирилл. Но если ты хочешь пить, гулять, лучше уезжай. Пойми, это не мои капризы. Ты пришёл в наш дом, а у нас своя атмосфера.

Калякин снова окунулся в чан с собственным дерьмом. Так вот откуда холодность Егора. Рыданиям и голым сиськам банкирши он не поверил, зато поверил бутылке коньяка и отлучке из дома без предупреждения. Не надо было вообще связываться, пусть бы эта блядь шла лесом. Одна проблема разрешилась, и слава тебе Господи Всемогущий: она ведь была покрупнее. А за другую придётся оправдываться. «Скоро тебе надоест унижаться», — интонациями матери проснулся внутренний голос. «Заткнись, сука!» — взбесился Кирилл. Он подобрался поближе к Егору, чтобы хорошо видеть его лицо, читать его.

— Я мало выпил. Мне эти сто граммов как слону дробина… Прости меня. Я не хотел пить, отказывался, но она тост за тебя сказала, чтобы у тебя всё хорошо было, — оправдания звучали жалко, будто обвинения всех и вся, но они были правдой, и как сказать по-другому, Кирилл не знал. — Я даже пьяным не был. А когда она заорала внезапно, я вообще протрезвел! Она на чай позвала. Позвала бы сразу на коньяк, я бы не пошёл.

Егор выслушал. Даже ни разу не отмахнулся от комаров, которые вились над ними стаями и нудно пищали.

— Хорошо взвесь, Кирилл, чего ты хочешь от жизни. В деревне не праздник, здесь работать надо, ты это видишь. А в городе тебе всё знакомо, там твоя среда обитания.

Кирилл опустил голову. Он никак не мог выбраться из дерьма, бултыхался в нём, и комары это чуяли, летели к нему. Взвешивать? Он давно взвесил, до того как на колени опустился перед Егором с просьбой принять его. Тогда он взвесил и не потерял уверенности в своём решении с тех пор ни на йоту.

Кирилл всё-таки взял Егора за руку, предварительно смахнув с его щеки двух тонконогих кровопийц. Рука была еле тёплой: на улице всё же похолодало.

— Егор, я хочу… — Кирилл коснулся его губ коротким поцелуем. — Я хочу… — и ещё одним. — Хочу от жизни, чтобы ты стонал во весь голос, когда я тебе минет буду делать. — Третий поцелуй был долгим, глубоким. Четыре руки шарили по двум телам, трогали спины, поясницы, попы. Пенисы налились кровью. Когда поцелуй прервался, оба шумно втягивали носами воздух, пытаясь надышаться. Укрощённая страсть так и норовила сорваться с цепи и захлестнуть их снова. Егор цепко смотрел в глаза, его взгляд прожигал ночь.

Кирилл не отпустил его, сжимал переплетённые пальцы. Собака давно уже ластилась к ним обоим, поскуливала.

— Я не променяю тебя на бухло и гулянки, ни за что! — прошептал Кирилл. — Без тебя я сдохну, в прямом смысле. Видишь, я даже не курю несколько дней. Потому что знаю, что я в вашем доме и часть вашей семьи. Для меня это существенно. Я чуть не спятил сегодня, когда эта психичка начала обвинять меня в изнасиловании! Я думал, что ты ей поверишь! Да я бы сам поверил! Так орала, психопатка! Халат специально порвала!

— Я не знал, кому верить, — признался Егор. Говорил тихо, будто извиняясь. — Ты же натурал, Кирилл. Ты же к Лариске подбивался…

— Это когда было?! Я тогда старыми стереотипами мыслил! Я тогда… не знал, что люблю тебя… — Калякин произносил фразы отрывисто, наклонив голову, от волнения накручивал на палец длинные пряди Егора. — А сейчас я баб на дух не переношу. Не заводят они меня, вот как к бабушке сходил! А Лариску я… я бы её ёбнул чем-нибудь, если бы ты не пришёл. Допекла она меня… Добренькую сначала изображала…

Темнота окутывала их. Свет из окон почти не достигал того места у сараев, где они стояли, а звёзд и месяца было ничтожно мало. Егор молчал, о чём-то думая, отстранённо поглаживал по спине. Над ухом гундели комары. Найде надоело безрезультатно тереться о ноги, и она забралась в будку, громко зевнула. В объятиях было хорошо, тепло и уютно.

— Егор, а почему ты поверил мне? — Кирилла мучили вопросы, много вопросов.

— У тебя не стоял. У нормального мужика, когда он думает о предстоящем сексе… когда ему хочется секса так, что готов пойти на изнасилование, всегда встаёт… Да и сама борьба, агрессия, выброс гормонов… А потом Лариска сказала, что, по твоим словам, тебе нужно только моё тело… я этого пока не заметил. Ты не воспользовался мной, даже когда была такая возможность. Следовательно, ты такого не говорил.

— Ну, вообще-то я очень хочу тебя, — с томным придыханием протянул Калякин и вжал Егора в себя, вдохнул запах его кожи с непередаваемой смесью пота, травы и хлева. На самом деле он находился в шоке, голова кружилась от чёткости сделанных выводов: как Егор, уставший и надломленный, смог всё это подметить и беспристрастно проанализировать? Поистине, из него бы получился отличный судья, ну или прокурор, следователь, кто угодно!

— Кирилл… я не смогу застонать, пусть мне будет и очень хорошо, понимаешь? — Егор дразняще усмехнулся, отодвинулся и посмотрел в глаза своими чёрными как сама ночь очами. Калякин, как под гипнозом, кивнул, мол, понимаю, кроме нас в доме есть ещё мама Галя и Андрей, а дверей и даже обычных стенок нет.

— А если в душе? — внезапно осенило его. — Ночью, когда все спят?

Вот теперь Егор застонал:

— Кирилл, я валюсь с ног…

Калякин хлопнул себя ладонью по лбу:

— Блять, прости, прости! Дурак, заболтал тебя! Прости! Извини! Скажи, что сделать, я сделаю, а ты иди домой, отдыхай. Корову напоить?

Егора позабавила его внезапная кипучая деятельность, он рассмеялся, и смех звучал мелодично.

— Нет-нет, всё уже сделано! Надо только помыться и можно ужинать идти!

— Я не хочу ужинать, — Кирилл замялся, от неловкости сунул руки в карманы. — Я наелся… там. Про то, что я голодный, она тоже врала. Не говорил я такого. Я не голодаю. Меня всё устраивает. Я таких вкусных картошки и супа никогда не ел, правда.

Он вспомнил, как ему стыдно было пробовать всякие банкиршины разносолы, в то время как Рахмановы едят огурцы да картошку. Еда у Рахмановых была сытной, в этом Кирилл убедился на собственном желудке, но она была простецкой. Хотя, поставь на хозяйство его, причём при жёсткой экономии денег, неизвестно, что бы он стряпал каждый день такое разнообразное и ресторанное.

— Блять! — ещё длиннее, с неподдельной болью в голосе протянул Кирилл. Поднимающийся на веранду Егор остановился, встревоженно повернул голову:

— Что?

— Лариска деньги тебе передавала, штуку, а я сразу в карман не сунул, — Кирилл в досаде прищёлкнул языком. — А теперь хуй с неё дождёшься. Блять, извини.

— Лариска мне ничего не должна, я ещё у неё не работал.

— Ну и хер бы с ней, что не должна! А я бы взял да пошёл, пусть потом доказывает! Сама назвалась, значит, заработал! — тут Кирилла поразило прозрение, которое почему-то, возможно, из-за шока ситуации всего сегодняшнего вечера, не пришло к нему раньше. — Егор, она больше не позовёт тебя работать? — Ужас овладел им, мурашки поползли по загривку совсем не из-за ночного холода: Егор может остаться без дополнительного заработка. Вот так помирился ради него с Лариской! Только проблемы создал.

— Не знаю, — как всегда, после паузы ответил Егор и ушёл в дом.

Кирилл прислонился спиной к сараю, едва не попал ногой в собачьи миски, они загромыхали. Он чувствовал себя херово. Вроде шёл вперёд, превозмогал себя, помогал, а все достижения затмевали проблемы, которые он создавал. И создавал-то не нарочно! Ладно, такие тиранки, как Лариска, от своего так просто не отказываются. Вдруг она будет ещё чаще звать Егора к себе и платить ему больше? Такой вариант Кирилла тоже не особо устраивал, ревность жгла под рёбрами. Он утешал себя тем, что скоро найдёт работу и станет вносить свою лепту в семейный бюджет.

Также утешало — и радовало! — что Егор дал отпор банкирше, считай, поссорился, сказав, что у него есть пара. Признал их союз, зная, что может лишиться заработка. Что если и ему надоела эта психически больная баба весом с центнер?