Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Малиа Мартин

В том же году кальвинизму выпал уникальный шанс — неожиданная гибель Генриха II ввергла Францию в состояние кризиса. Несмотря на то что его наследник, шестнадцатилетний Франциск II, юридически достиг совершеннолетия, слишком слабые позиции при дворе сделали его пешкой во фракционной борьбе за власть, которая в Европе раннего Нового времени неизбежно вспыхивала при королях юного возраста. Сначала победу одержали герцог Гиз и его брат, кардинал Карл Лотарингский, — дяди короля по линии его жены, Марии Шотландской. Их ультракатолицизм побудил стремительно растущее сообщество гугенотов к сопротивлению. Гугенотскую контрмобилизацию возглавил принц Бурбон-Конде, который, будучи принцем крови и кузеном короля, полагал, что именно он, а не выскочки Гизы, должен стать фактическим регентом. Однако Бурбонов потеснил третий влиятельный клан, Монморанси — традиционно первые бароны Франции, часто служившие коннетаблями королевства. Наиболее выдающимся представителем этой группы был адмирал Франции Гаспар де Колиньи.

Как раз в тот период высшая аристократия страны стала в массовом порядке переходить в кальвинизм. На самом раннем этапе, с 1545 по 1555 г., доктрина Кальвина обычно находила приверженцев среди мелкой буржуазии, высококвалифицированных ремесленников, например ткачей и печатников, и мелкопоместного дворянства. Благодаря обращению множества аристократов реформатская церковь повсеместно обрела мощную институциональную и военную поддержку. Тревожной демонстрацией этого факта явился Амбуазский заговор в марте 1560 г., когда несколько мелких дворян-гугенотов попытались захватить короля. Конде ждал своего часа за кулисами, и, хотя Кальвин возражал против данного предприятия, Беза, по-видимому, втайне поддержал заговорщиков, поскольку статус Конде как принца крови придавал их действиям видимость законности. Дабы положить конец кризисной ситуации, в августе король, под давлением королевы-матери Екатерины Медичи, впервые с 1484 г. созвал Генеральные штаты.

Однако ещё до начала заседаний, в декабре, Франциск II скончался. Его правление продолжалось всего 18 месяцев. Поскольку его брату, Карлу IX, было только 10 лет, Екатерина стала регентом. В ходе работы штатов её канцлер Мишель де Лопиталь выступил с политикой толерантности и примирения. Гизы потеряли влияние при дворе, и Екатерина обратила свою благосклонность на Бурбонов и Монморанси. Но если ранее репрессии Гизов дали толчок распространению кальвинизма, то терпимость Екатерины лишь усиливала самоуверенность и воинственный настрой кальвинистов.

К концу года во Франции уже насчитывалось около 1000 реформатских церквей, а в марте следующего года состоялся второй национальный синод. В августе снова собрались Генеральные штаты. После 76-летнего перерыва их собрания будут проводиться регулярно в критические моменты на протяжении всего периода религиозных войн — в 1576, 1588 и 1593 гг. Но даже несмотря на это, они останутся слабым инструментом политики — отчасти потому, что провинциальным штатам легче было управлять настроением населения, а особенно ввиду институционального перевеса монархии. Таким образом, основной ареной фракционной борьбы по-прежнему служил королевский двор.

Соответственно главной попыткой примирения стала личная встреча протестантских и католических богословов на коллоквиуме в Пуасси, устроенном Екатериной в сентябре. Она надеялась найти способ сосуществования двух вер в лоне единой национальной церкви, нечто вроде политики, успешно осуществляемой в Англии королевой Елизаветой. В рамках компромисса католикам следовало устранить злоупотребления и упростить церковные обряды, а протестантам — смягчить непримиримость доктрины. К сожалению, подобное решение устроило бы только тех, кто не придавал религии первостепенного значения. Ни Кальвин, ни кардинал Лотарингский даже думать о таком не желали. Ту же линию — и столь же неудачно — пытался проводить своим «Интеримом» Карл V в 1545 г.

На коллоквиум приехал из Женевы сам Беза и открыто проповедовал в Париже под охраной солдат Конде. Женевское влияние при дворе так усилилось, что Гизы сочли благоразумным отбыть в свои лотарингские владения. Возникающие на юге гугенотские оплоты захлестнула первая волна иконоборчества, направленная против «папистского идолопоклонства».

К концу 1561 г. количество реформатских церквей во Франции достигло примерно двух с половиной тысяч. В январе следующего года Екатерина издала Сен-Жерменский (Январский) эдикт, который даровал гугенотам свободу вероисповедания и право проведения богослужений за городскими стенами или в частных домах знатных аристократов. Несмотря на географические ограничения, это была неслыханная уступка по тем временам [111]. Аугсбургский мир 1555 г. в принципе не признавал веротерпимости; он, скорее, разделил Германию на два лагеря — регионы с католическим и протестантским вероисповеданием, и ни в одном из них приверженцы другой веры не могли рассчитывать на толерантное отношение. Правда, в Богемии и Польше протестантство фактически дозволялось, но по обычаю, а не по закону. Январский эдикт Екатерины Медичи — первый случай официального признания европейским государством сосуществования двух церквей на своей территории, хотя вплоть до Нантского эдикта 1598 г. этот принцип не получил полной реализации, да и впоследствии мог быть в любой момент отменён. Голландия подошла к чему-то подобному не ранее 1630-х гг., и то лишь де-факто. Вдобавок Екатерина в своём решении определённо проявила больше великодушия, нежели английский «Кодекс Кларендона» 1661–1665 гг. или даже «Акт о веротерпимости» 1689 г.

Довольно скоро стала очевидной преждевременность Январского эдикта для Франции 1562 г. На деле он резко поляризовал страну. Гугеноты, ободрённые королевским признанием, создавали свои церкви везде, где хватало сил, причём в городах не меньше, чем в дворянских поместьях. И хотя официально их требования по-прежнему сводились к веротерпимости, в действительности движение обрело достаточную мощь, чтобы посягнуть на более дерзкую цель — обращение всей французской церкви. С другой стороны, стремительный взлёт гугенотов на протяжении 1562 г. неизбежно породил воинственную реакцию. Большинство населения воспринимало внезапную гугенотскую экспансию, и особенно иконоборческое «бешенство», которым она зачастую сопровождалась, как агрессию, безбожное посягательство на всё древнее и святое в королевстве. «Ответное бешенство» вырвалось наружу в марте в виде резни в Васси.

Инцидент произошёл по вине герцога Гиза, который с вооружённым эскортом выехал из Лотарингии с целью вернуться ко двору. По дороге он наткнулся на группу гугенотов, собравшихся на богослужение в амбаре на его собственной земле. Произошла стычка, в ходе которой 23 гугенота были убиты. Среди кальвинистов по всей Франции весть о резне вызвала негодование, которое переросло в страх, когда герцог Гиз, приветствуемый народом, вступил в Париж. Он снова занял господствующее положение при дворе весьма простым способом — перевёз королеву-регента и юного короля из дворца Фонтенбло в столицу, то есть устроил своего рода Амбуазский заговор наоборот, на сей раз увенчавшийся успехом. Конде в ответ стал собирать силы в Орлеане, пока Гиз делал то же самое в Париже. И началась война.

Первая война длилась год. В Париже гугеноты потерпели поражение, но захватили Лион и ряд южных городов. К моменту завершения сражений Конде был пленён королевскими войсками, а Гиз убит дворянином-гугенотом при осаде Орлеана. В итоге война окончилась вничью, что и продемонстрировал королевский эдикт, который, в сущности, восстанавливал status quo ante — веротерпимость с географическими ограничениями.

Патовая ситуация сохранялась более тридцати лет, несмотря на восемь войн. По словам Чарльза Тилли, во Франции после 1562 г. явно сложилась «революционная ситуация», но не привела к «революционному исходу», то есть ни к настоящей смене режима, ни к основательным системным преобразованиям. Ещё меньше произошло социальных перемен, впрочем, социальные перемены такого рода, попытки которых предпринимались в Германии в 1525 г., никогда не входили в число «требований», выдвигаемых в изначальной революционной ситуации. Итак, модель данной тупиковой революции выглядит следующим образом: сначала взрыв, почти столь же мощный, как в Германии в 1520 г.; затем череда гражданских войн, в которых, однако, ни одна из сторон не одерживает решительной победы.