Бесконечное землетрясение - Дара Эван

Мать отвернулась. Повернулась снова.

— Знаешь что, малец, — сказала она, — я могла бы съесть их там…

— Я…

— Теперь мы можем съесть их здесь. — Она обвела квартиру рукой. — Разве это такая уж большая разница?

Он наклонил голову, как будто раздумывал. Кивнул.

— А здесь я могу сделать это с комфортом и удовольствием, — сказала мать.

Она повернулась к ванной. Продолжила освобождать подол рубашки, прилипшей к груди, все еще влажной от пота, затем перебросила ее через открытую дверь ванной. Под ней был обтягивающий балетный купальник. Она снова обернулась к сыну.

— Мы бедные из-за тебя, между прочим, — сказала она.

— Я…

— Ясно? Это был наш выбор.

— Мама, я…

— И если ты посмотришь в зеркало, то увидишь наше решение, — сказала мать. — Либо иметь деньги, либо завести тебя.

Он стиснул свою левую руку правой.

— Так что теперь тебе выбирать. Либо ты примиряешься с ходом вещей, либо не существуешь. — Мать уперла руки в бока. — Я жду. — Она несколько раз постучала ногой по полу. — Только, пожалуйста, дай мне знать, если выберешь не существовать, — добавила она. — Я смогу выручить кое-что, продав твои новые ботинки.

Он сунул руки в карманы брюк. Посмотрел на след отвалившейся напольной плитки возле того места, где стояла мать.

— Извини, мамсель, — сказал он.

— Да ничего, — ответила мать и смягчилась. Убрала назад волосы. Выдохнула. — Мы так сильно хотели подарка в виде твоего существования, что отказались от несметных богатств. — Она коротко фыркнула от смеха. — Малец, на другое мы бы не согласились.

Он кивнул.

— А как же Джинни? — спросил он.

— Ну, она появилась первой, — ответила мать. — К тому же она мало ест.

Он кивнул.

— Ясно? Так что можешь какое-то время обойтись без жалоб?

— Ага.

— А без замечаний?

— Ладно.

Двадцать секунд молчания.

— Это неправда, — сказал он.

— Что неправда? — спросила мать.

— Что мы бедные из-за меня.

Мать опустила глаза. Потом подняла на него взгляд.

— Да, — произнесла она, отворачиваясь. — Но и не ложь.

Он вынул руки из карманов. Потер ноги по бокам.

— Кроме того, вы меня не завели, — сказал он.

Мать повернулась к нему:

— Что?

Он отступил от нее на шаг, прислонился к стене.

— Я… — произнес он. — Иногда… не знаю. Иногда я чувствую себя заменой.

— То есть? — спросила мать. — Заменой чего?

Он опустил взгляд.

— Не знаю, — сказал он.

Мать подошла к нему. Положила руки ему на плечи.

— Ах, малыш, — проговорила она. — Не бойся. Ничто никогда тебя не заменит.

Они были в магазине компакт-дисков в Спартанберге. С огромными обложками от старых пластинок, висящими в витрине, и запахом дыма, и длинными рядами полок с футлярами от дисков, пустыми, чтобы предотвратить воровство. Проходы были узкими, полки грязными, но ему нравилось это место.

В задней части торгового зала можно было послушать перед покупкой несколько записей. Здесь пустые футляры свешивались на проводах с потолка, под ними располагались наушники на седлообразных подставках, а впереди толстые кнопки. Хватаешь парящие футляры, выбираешь интересующий, надеваешь соответствующие наушники и нажимаешь на кнопку. Он не знал никаких новых групп, а потому любил что-нибудь послушать. Его сестра определенно тоже никого не знала. Покупать диски они не могли, так что это был способ расширить кругозор.

— А ничего, — сказал он, снимая наушники и передавая их Джинни. — В первой песне очень приятная мелодия. И слова тоже.

Она надела наушники. Улыбнулась и, слушая, стала двигаться в такт музыке. Потом снова улыбнулась ему и начала пританцовывать веселее.

Он надел другие наушники и нажал на кнопку, чтобы послушать диск с композицией рэпера по имени Нас. Рэп ему не нравился, и он быстро выключил запись. По крайней мере, он сделал еще одну попытку познакомиться с этой грубой музыкой. Он увидел, что в магазин заходят три парня лет по пятнадцать. В куртках-бомберах и кроссовках. Они рассыпались по проходам, обыскивая пустые футляры и снимая некоторые с полок, чтобы показать друг другу. Парни лыбились, хохотали, вели себя развязно.

Сбившись в кучу, они подошли ближе. Один взглянул на Джинни и улыбнулся, потом повернулся к своему другу и указал на нее. Теперь все трое скалились, подняв брови и глядя на нее. К счастью, Джинни стояла лицом к нему. И благодаря наушникам ничего не слышала.

Один из парней сказал:

— Привет, жирдяи Миннесоты!

Все трое почти упали друг на друга, хихикая и ухмыляясь. Больше чем хихикая.

— Это здорово, — сказала ему Джинни. — Только слишком громко. — Она сняла наушники.

— Тогда попробуй это, — сказал он, взял наушники, через которые только что слушал музыку, и начал надевать их ей на голову.

— Ой, — произнесла Джинни. — Погоди. Я сама… — Она сняла наушники, пригладила волосы и стала подстраивать дужку, чтобы сделать ее свободнее.

— Нет, это дистрофики Миннесоты!

Джинни обернулась…

Ручка сундука выскользнула из его пальцев. Отец попытался удержать ящик, но тот быстро вывалился у него из рук. Сундук с глухим звуком грохнулся на тротуар, раз подпрыгнул и утвердился на земле. Металлические углы щелкнули. Отец чуть не упал на крышку сундука, но шире расставил ноги и отскочил назад.

— Извини! Извини! — сказал он. — Я…

Отец, глядя вниз, уперев руки в бока, сделал вдох. Потом покачал головой.

— Не волнуйся. Там только одежда.

— Извини!

Пешеходы обтекали их со всех сторон. Один человек взглянул на свои часы. Отец зачесал пальцами волосы назад, наклонился и жестами показал сыну сделать то же самое. Он присел на колено и потянулся к сундуку. Они подняли ящик и установили равновесие. Потом он повернулся лицом вперед, и они пошли дальше. Он убеждал себя не обращать внимания на мольбы ноющего плеча.

Они шли. Деловая часть города закончилась через несколько кварталов, после чего уже не нужно было лавировать с сундуком сквозь толпу. Они повернули налево за угол и вышли на более пыльную и разбитую дорогу. Теперь он знал маршрут. Он тащил сундук по задворкам зданий из рельефного камня, потом мимо домов, обшитых вагонкой. Когда прошли забор, абсурдно огораживающий заросшее сорняками поле, он повернул направо, затем налево, потом снова направо, пока они не добрались до пожарной части. Он увидел ее большую центральную дверь, только и ждущую, чтобы распахнуться и изрыгнуть мужчин и длинные красные машины с хромированными деталями, увидел множество окон, за которыми, как он предполагал, маялись без дела пожарные, читая или играя в шахматы. На фасаде имелось четыре или пять скрижалей. Памятные доски.

Слева от здания находилась парковка, поросшая травой и бугристая. Две другие машины были припаркованы там как попало, просто оставлены где придется. Они с отцом замедлили шаг, проходя мимо небольшой впадины в земле, потом поставили сундук у задних колес своего универсала. На кузове слева уже была вмятина, но крыло не разболталось. Они были в Ричмонде.

Отец вынул ключи, открыл дверцу багажника, и они втащили туда сундук. Потом плотно придвинули его к левой стороне, чтобы позже туда поместились подушки. Отец потер руки и направился к водительской дверце. Отпер ее и несколько раз энергично распахнул и закрыл, чтобы выгнать из салона застоявшийся воздух.

— Ну все, — сказал отец. — Прогресс.

Отец запер водительскую дверцу, потом подошел к багажнику и закрыл его.

— Пойдем? — сказал отец и указал в том направлении, откуда они пришли.

— Пойдем, — ответил он.

Они двинулись в путь, отец впереди. Выходя с парковки, он увидел на земле борозды разной ширины и лоскутки дерна. Потом пожарная часть оказалась на другой стороне. Потом он забрался на бордюр, с которого не помнил, как сошел.

— Почему мы так часто переезжаем? — спросил он.

Отец шел дальше. Его плечи поднимались и опускались в ритм шагам.