Тибетская книга живых - Розин Марк Вадимович

Через полдня такой дороги путники добрели до небольшого гестхауса. Снег уже повалил хлопьями, и сквозь пелену сначала был виден только дым из трубы, и только потом показался сам домишко – нелепый, разлапистый, кособокий, будто бы собранный из сплошных заплаток, но особенно манящий и уютный. Хотя в этот день они прошли совсем немного, Лев решил остановиться и заночевать здесь. Славу богу, времени на подъем заложено с запасом, можно позволить себе никуда не спешить.

Центральную часть домика занимала традиционная для Тибета гостиная с железной печкой посередине. Из туристов здесь был только старик с белой бородой и длинными седыми волосами, перехваченными лентой. На бороде была заплетена смешная маленькая косичка. Одетый в несколько свитеров, он сидел у печки и читал какую-то обтрепанную книгу с пожелтевшими страницами. «Вот и я скоро буду таким, – подумал Лев. – Если доживу». Он с неохотой достал из рюкзака свой дневник, заказал себе горячего супа и пристроился рядом со стариком.

Писать не выходило. Ныли суставы на пальцах, кружилась голова, неровно постукивало сердце, так же неровно пульсировала боль в висках. Лев медленно хлебал суп и поглядывал на старика. Тот был почти совершенно неподвижен – только мерно поднималась грудь да редкими рывками двигались глаза за линзами очков, проскальзывая по строчкам книги. Было в нем что-то от изваяния – только изваяния на удивление теплого и уютного, будто выточенного из мореной древесины.

Льву захотелось отвлечься, забыть о высоте, выбраться из скорлупы одиночества. Он отложил дневник, чуть-чуть кашлянул, привлекая внимание, и сказал:

– Простите, что отвлекаю… Как вы переносите высоту?

Старик медленно поднял голову и протяжно посмотрел на Льва – казалось, что он, как пастух, собирает слова, отбившиеся от мысли.

– С тех пор как я когда-то поднялся на Эверест, – произнес он, – четыре тысячи для меня не высота.

Ответ был неожиданным, и Лев несколько секунд помолчал. Потрескивала печка, звякало пыльное стекло в окне. А потом из Льва посыпались вопросы. Старик поначалу отвечал сдержанно и скупо, но вскоре оживился и стал рассказывать о себе с видимым удовольствием. В молодости он занимался альпинизмом. Затем семья, работа – спорт отошел в сторону. И вот – пенсия: дети отдалились, жена умерла. Через год после смерти жены старик решил посетить Непал – место, где когда-то покорил высочайшую вершину. Идти на высоту он не собирался, хотел просто побродить в нижней части долины – но за месяц неспешной ходьбы добрался до базового лагеря Эвереста. Через год он поехал в Тибет уже на три месяца – жил в гестхаусах на высоте не ниже четырех тысяч, поднимался на окрестные перевалы.

– Я старый горный козел, – улыбался он то ли Льву, то ли своим мыслям, – все никак не успокоюсь, прыгаю по камням…

Теперь он проводил у себя в Нью-Йорке только зиму, когда в горах совсем холодно, а все остальное время жил здесь.

– Тут дешево, – говорил он, – моей пенсии хватает. Квартиру я сдаю.

– Эдак вы скоро опять на Эверест заберетесь, – пошутил Лев.

– Я как раз оттуда спускаюсь, – прищурился старик. – Не верите?

– Почему же… – смутился Лев.

– Сколько мне лет, по-вашему?

– Вам… ну… семьдесят, наверное… семьдесят пять?..

– Сто девятнадцать, – сказал старик и очень серьезно в упор посмотрел на Льва.

Лев неуверенно улыбнулся: «Шутит же…» Он еще раз внимательно осмотрел старика и вдруг обратил внимание, что его волосы и борода были не просто седыми, а ярко, снежно белыми. А лицо – смуглое, покрытое тем особенным высокогорным загаром, который бывает от ультрафиолета на немыслимой высоте.

Старик хлопнул ладонью по книге и захохотал. Смеялся он громко и заливисто, как мальчишка, и радостно запрокидывал голову.

– Поймал я вас? Не поверили? Удивились? Подумали – совсем старый выжил из ума?

Старик вдруг резко затих.

– А вообще мне остался последний год.

«Он болен?.. Умирает?.. У него рак?»

– Впрочем, не мне одному. – Старик повернулся к окну, где догорал закат, и замер.

«О ком он? О других стариках? Обо всем человечестве? Или, может, обо мне? – Лев встревожился и сразу же себя отругал: – Сколько можно думать о смерти! Хватит уже…»

«А о чем еще здесь думать?»

Выяснять, что имеет в виду старик, было неловко и боязно… Лев молча придвинулся поближе к печке. Старик тоже больше не сказал ни слова – открыл книгу и погрузился в нее. Пришел шерп, подбросил в печку дров – пламя громко загудело в повисшей тишине. От покрытого сажей и ржавчиной металла начала стелиться новая волна тепла – но Льву почему-то уже не было так уютно рядом со стариком. Он вспомнил, что у него болит голова, – вернее, голова сама напомнила, – медленно, похрустывая суставами, поднялся и побрел в свою комнату спать.

Там царил мороз. Лев завернулся в спальник, отхлебнул быстро остывающий чай, но заснуть не получалось. Трепыхалось сердце, стискивало обручем виски, кто-то будто вкручивал иглы в суставы. Лев понимал, что все это эффекты высоты, но легче не становилось. В любой позе было неудобно, тело затекало, казалось, что кости чешутся изнутри, и потому он непрерывно ворочался, а потом пытался лежать неподвижно, с закрытыми глазами, прислушиваясь к отдаленным звукам ночных гор, но все равно не спал, открывал глаза и пялился в кромешную темноту, и снова перекладывал себя с боку на бок.

А потом темнота расступилась, пропиталась неярким светом, и он увидел Лизу – девушку, с которой шел к пику Коммунизма. Ей было все еще восемнадцать, и ему, видимо, опять восемнадцать, и ничего не болело. Они сидели у скалы, которая когда-то преградила им путь. Но только теперь они собирались на Эверест. Лиза взяла его за руку и сказала: «Пойдем!» – и они весело полезли вверх. Лев удивился, как легко у них получается взбираться по скале. Мелькнула мысль о страховке, но поздно – они уже высоко, под ними бурлит река. Лиза чуть впереди, выше, оборачивается, улыбается, манит за собой. И вот перед ними открываются семитысячники и огромный праздничный Эверест. Он не такой черный, как в жизни, а сверкающий, как полярная звезда. Остается всего несколько метров – Лиза уже залезла и протягивает Льву руку, он тянется, цепляется, нога соскальзывает, он сдергивает Лизу, и они летят вниз. Парят, взявшись за руки, как два парашютиста. Сердце гулко ударяет в грудную клетку и замирает – Лев просыпается.

«Интересный сон, – думает он. – Как давно мне не снилось, что я лечу… Такие сны были в детстве. Считалось, что полет снится тогда, когда человек растет. Вряд ли я расту – разве что вниз…»

Лев напрягается, пытаясь восстановить в памяти образ Лизы, – но получается так себе. Он плохо помнит ее лицо, фигуру – только общий облик. Она была послушной – наверное, самой послушной из его женщин. Ходила с ним в горы. Нравилось ли ей – или она делала это только ради него? Тогда этот вопрос как-то не возникал. Расстались они тоже легко. Вернее, Лев – легко, а Лиза приняла как данность. К своим следующим женщинам Лев сильно привязывался, и расставание всегда было трудным. Трагичным, если его бросали. Может быть, еще трагичнее, когда он уходил сам. А с Лизой он просто перестал общаться, когда влюбился в свою однокурсницу Катю. И Лиза тихо растаяла в небытии. Не было ни объяснений, ни переживаний – или он все это попросту забыл. В шестнадцать лет они подружились, три года спустя разошлись – и с тех пор ни разу не пересеклись.

«Жива ли она? – думает Лев. – Как сложилась ее жизнь? Почему я ни разу не попробовал ее найти? Хотя бы из любопытства…»

«Она старая, – думает он. – Морщины, дряхлое тело».

«Как и ты – не забывай, что и ты старый».

«Ее жизнь уже прошла – она состоялась или не состоялась. Муж, дети. Несколько мужей и детей… А если их нет, то уже и не будет».

«А моя жизнь – она тоже уже свершилась? – продолжает думать Лев, привычно окидывая взглядом панораму своей жизни. – Успехи в бизнесе, жены, дочка, дальние путешествия… вот, собственно, и все?»