Безопасное место - Роса Исаак

— Сегисмундо Второй и Сегисмундо Третий! Чем обязан такой чести?

Нет, к нему ты сегодня не заглядывал: его удивление и настороженность выглядели искренними. Я заметил, как его взгляд скользнул по моему рту, по разбитой губе, по щели в зубах, — я попытался ее скрыть, но не успел.

— Ты пришел на прием? — спросил меня этот ублюдок.

Не знаю, разбирал ли его смех, но и его беспокойство на секунду перестало казаться фальшивым, и даже его предложение:

— Дай мне взглянуть, может, я поправлю дело.

Он настаивал, хотя я отрицательно покачал головой и поджал губы, настаивал так, как будто и правда волновался за состояние моих зубов.

— Чем раньше мы посмотрим и примем меры, тем меньше будет ущерб.

Даже в его порыве великодушия я видел искренность, но и стремление унизить тоже.

— Я ничего с тебя не возьму, по старой памяти.

Как будто он снова был добрым Альберто, который до самого суда встречал меня двумя дружескими поцелуями, а я принимал их по небрежности или по привычке, даже когда эти поцелуи были уже иудиными. Так чуть не случилось и сегодня, когда я к нему вошел, а Сегиса он встретил по-прежнему и теперь. Сегис ничего не знает о вашей истории и с любовью вспоминает дядюшку Альберто, который в детстве поднимал его над головой, чтобы он мог потрогать потолок кабинета, и у которого в ящике всегда лежал подарок для маленького Сегисмундо Третьего.

— Я пришел не для того, чтобы ты мне что-то поправлял, — ответила моя гордость. Я не хотел его благотворительности; дела идут не настолько плохо, чтобы хвататься за бесплатный имплант, рассудил я, я не стал неудачником, пока, у меня хороший бизнес, сотня клиентов за три недели, товар продается сам собой, банк вот-вот даст мне финансирование, и работа закипит. Только посмотри, какой я идиот: а ведь мог сэкономить тысячу или две тысячи евро, а главное, мне не пришлось бы обращаться в дешевую клинику, в одну из тех сетей, что еще избегали внимания властей, где гигиенист-эмигрант с неподтвержденным дипломом тыкал бы мне в рот теми же инструментами, которыми он уже соскреб камень с зубов массы горемык.

— Тогда зачем ты пришел? — спросил Альберто, и теперь мне показалось, что годы смягчили и его, что он принял нас с настоящей теплотой, без насмешки, но и без страха, забыв о моих собственных угрозах. Как-то раз, когда ты уже сидел, я нагрянул в его реанимированную контору без предупреждения, прямо как сегодня, и принялся кричать, и сыпать оскорблениями, и чего-то требовать, и угрожать, и в конце концов опрокинул тумбу и раскидал по полу инструменты с подноса, потому что не смог повырывать ему все иудины зубы вместо тебя.

— Тогда зачем ты пришел? — спросил он, вернувшись к себе в кресло и ловко вертя между пальцами ручку. У маленького Сегиса это мастерство вызывало восторг, и теперь я увидел в поведении Альберто попытку с нами сблизиться, как будто и не было стольких лет, ссор и обид; как будто мы все еще сидим где-то в главной клинике «Улыбнись!», а ты можешь появиться в любую минуту, не растерянный и с глупой улыбкой, а энергичный и радостный, с объявлением об открытии нового филиала и приглашением в клуб — поесть и отпраздновать.

И правда, зачем? Я чувствовал себя дураком и понятия не имел, что ответить. Конечно, я не собирался делиться своими безумными гипотезами, ни о реванше, ни о безопасном месте. Валять тебя в грязи мне тоже не хотелось — рассказывать твоей старой трости, что ты потерялся, бродишь по городу, не глядя по сторонам на перекрестках, как слюнявая и беспечная собака; что ты превратился в груду обломков, что от Сегисмундо Великого ничего не осталось, только дряхлое тело в памперсах, и что ты даже зубы почистить не можешь без посторонней помощи. «Вот так, очень хорошо, родной, открой рот пошире, делай щеткой вот так, очень хорошо, хороший мальчик, чистые зубки».

— Да ни за чем. Ни за чем мы не пришли. Просто проходили мимо и заскочили поздороваться. Пока.

— Дедушка потерялся, — сболтнул Сегис. Он очень переживал; он хотел найти тебя раньше, чем тебя переедет какой-нибудь грузовик, и думал, что этот сукин сын, который смеялся над нашими одинаковыми именами, тут чем-то поможет. Я виноват, что ничего не рассказал ему раньше, что скрывал от него глубину твоего падения. Сначала он был слишком мал, а потом я берег свой отцовский авторитет и уже намеренно скрывал, что тоже летел за тобой в пропасть.

Когда Сегис стал достаточно взрослым, чтобы задавать вопросы (хотя вообще-то он ни о чем не спрашивал), я изложил ему щадящую версию событий. Щадящая версия гласила, что дедушка Сегисмундо стал двойной жертвой: с одной стороны — тщеславного судьи, который так цеплялся к мелочам, что ни у одной компании и частного лица не получалось избежать проверки; с другой — преступных инвесторов, которые пользовались его компанией как ширмой. Но я утаил, что еще ты стал жертвой партнера-предателя, который и откопал этих инвесторов, представил их тебе за конфиденциальным обедом, поручился за их добросовестность, разрешил параллельный учет, о котором мы — президент и операционный директор — ничего не знали. Что как раз этот самый партнер халатно относился к качеству лечения — нанимал плохо подготовленных людей и сам же утверждал их сомнительную квалификацию в созданной для этого академии. Что этот самый предатель никогда не хотел официально входить в состав руководства компании и щедро передавал все исполнительные функции дедушке — тот и возглавлял сеть, и присваивал себе славу открытия каждой клиники, и триумфально давал интервью; сам же коварный партнер руководил из темного угла: сидел в своем центральном кабинете (что был побольше президентского, но без таблички на двери), вертел ручку, принимал решения, которые всегда подписывал дедушка, выполнял операции, для которых гвоздь должен был передать трости все нотариальные полномочия, и отягощал официальную бухгалтерию параллельной, пока не потопил компанию, не обанкротил и не преподнес ее на блюдечке судье, жаждавшему вести громкие дела; с ним партнер-предатель договорился за закрытыми дверями, что в обмен на признание и документацию компании его не будут втягивать в процесс.

Это была, конечно, твоя версия. Но Альберто нам сегодня рассказал совсем другую историю.

Мы вышли из кабинета Альберто ни с чем: без тебя, без информации о безопасном месте, без долгожданного возмездия, без нового зуба; на выходе мы имели даже меньше, чем на входе: мы потеряли семейную легенду и моральную легитимность жертв, а Сегис под влиянием гипнотических слов заклинателя змей стал сомневаться во всей официальной версии нашей саги. Нас снова обчистили.

— Дедушка всегда был таким? — выпалил твой внук уже в лифте. — Я про его первый бизнес. Знаю, что он начал зарабатывать на жизнь очень рано, — ему нравилось это выпячивать, — но я не сильно в курсе чем. Так было с самого начала? Или сперва дела шли хорошо, а потом свернули куда-то не туда?

На этот раз меня снова спасла Юлиана, милая Юлиана, которая все облегчает, все умиротворяет, все лечит. Она позвонила мне, прежде чем войти в клинику Альберто: огорченная твоим исчезновением, она хотела подключиться к нашим поискам. Я сказал ей, где нас ждать, и теперь она стояла у входа с измятым бумажным платком в кулачке и скорбным лицом, в слезах, настолько потрясенная случившимся, что я, не зная, как предложить ей утешение, просто протянул к ней руки. Она подбежала и зарыдала мне в плечо со словами: «Мне жаль, мне очень жаль, сеньор Сегисмундо, простите меня, сеньор Сегисмундо, ах мой бедный Сегис-мон, где же он, бедняжка Сегисмон». Я спросил себя, что вызывало у нее столько сожаления — сердечная привязанность или беспокойство из-за последствий, возможной расплаты за недосмотр, купание и увлажнение тела? О недавно принятой ванне напоминали ее волосы, пахнущие шампунем и собранные в пучок, и шея, от которой веяло маслом, когда она прижималась ко мне; а может, это я прижимал ее к себе.

— Тише, Юлиана, тише. Мы его найдем, с Сегис-моном все будет в порядке. Тише, ты не виновата.