Москва, Адонай! - Леонтьев Артемий

– Ах да, вы правы… Безымянное, но очень плодотворное знакомство… тогда я буду Ричардом Гиром, а вы – Джулией Робертс.

Лиля натянуто улыбнулась, затем в номере снова повисло тягучее молчание. Резко встала, положила сумочку на пол и, повернувшись к Арсению спиной, расстегнула несколько пуговиц на своей рубашке, после чего стянула ее с себя. Орловский отвел глаза – он не испытывал влечения к этой женщине, мало того, не видел желания и в ее глазах. Близость при таком обоюдном холоде казалась не менее противоестественной, чем секс со столом или самкой антилопы.

Актер поднялся с кровати, скользнул взглядом по обнаженной спине с белой застежкой бюстгальтера – такой же пластмассовой и холодной, какой казалась ему сейчас вся спина. Орловский зацепился взглядом за крупную родинку между лопаток, потом снова отвел глаза к окну. Лиля ждала, что он подойдет к ней, но Арсений стоял без движения: она не ощущала его возбужденного мужского присутствия. На секунду Лиле показалось, что она в комнате одна – в огромной ледяной и пустынной комнате, где ей очень одиноко и страшно. Оглянулась поверх бледного плеча с вопросительным безмолвным упреком в глазах, терпкая желтизна ее кожи напомнила Орловскому полотна Эндрю Уайета. Она повернулась к нему и в несколько шагов оказалась рядом, взяла равнодушную мужскую руку, сжатую в тяжелый кулак.

– Я прошу… Да, это все глупо и странно, но я прошу… подарите нам с мужем… мы оба слишком долго ждали его, поймите, – после сказанного она поднесла к губам раскрывшийся цветком кулак Орловского и поцеловала. Мужская рука стала податливой и легкой, как хлопок, широкая ладонь сделалась горячей, в пальцах сгустилось зудящее электричество.

Арс подошел еще ближе, обнял плечи, кончиками пальцев спустился по изгибу спины до самого копчика.

– В какой вы хотите… Как вам будет комфортнее?

От нелепого вопроса Лиля смутилась еще сильнее, опустила глаза, а потом равнодушно глянула в окно:

– Я не знаю… Все равно.

Арсений обхватил женщину за талию и медленно развернул к себе. Расстегнул застежку и начал стягивать бюстгальтер. Лиля мягко и очень осторожно отстранила его руку, отошла на несколько шагов:

– Я сама…

Пока она скидывала одежду на стул, Арсений расправил кровать. Боковым зрением увидел, как свалилась стянутая юбка и колготки. Осталась в одних трусах. Стояла, скрестив руки, закрыв обнаженную грудь.

Орловский приподнял одеяло и сделал пригласительный жест:

– Идите сюда, ложитесь.

Лиля подошла к своей сумке, достала шуршащий сверток, что-то завернутое в полиэтилен. Извлекла из пакета ослепительно белую простынь, которую привезла из дома, затем шагнула к кровати, постелила ее поверх гостиничной, и только после этого легла в постель, укрывшись до подбородка второй своей простыней, поверх которой накинула на себя одеяло. В этом пышном и жарком спальном свертке стало гораздо комфортнее: до этого чувствовала себя не то пациенткой, не то проституткой. Арсений расстегнул ремень, снял с себя свитер и брюки. Сел на край кровати, стянул носки и трусы, потом залез к Лиле и начал раскапывать ее во всех этих капустных листьях-складках постельного белья. Провел ладонью по нежной, почти детской коже. Прижался. Почувствовал, что она дрожит, несмотря на то, что под одеялом было очень жарко, да и тело женщины было горячим, как после ванной. Посмотрел на обветренные губы, которые почему-то неожиданно захотелось поцеловать, но он сдержался и прикоснулся губами к плечу. Лиля деликатно выставила руку.

– Не нужно, не целуй… совсем… прошу, – шепотом, уперлась хрупкой рукой в Орловского.

– Ты же не велотренажер, в конце концов…

Лиля улыбнулась:

– Лика не преувеличивала, насчет юмора.

Женщина ощутила запах непривычного дезодоранта, который первоначально смутил ее. Прижавшись к телу ближе, почувствовала запах пота – его оттенки напомнили Лиле ее собственный запах.

– Лежу в постели с женщиной, а она мой юмор нахваливает – страшное дело, так и до пенсии недалеко… не получилось, похохотали и баиньки… это же, по-моему, из какого-то анекдота?

Лиля обнажила белые зубы:

– А кто тебе сказал, что в постели только сексом занимаются? В постелях происходит все самое важное – в постелях и до знакомства – в нас самих, то есть… все остальное идет по инерции.

Арсений усмехнулся:

– В постели можно в Монополию еще играть или картошку хранить… Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

Лиля улыбнулась – очень открыто и естественно. Пахнуло зубной пастой, влажные губы заблестели. Актер рассматривал в упор ее губы, щеки, родинки. Запах теплого женского тела начинал волновать. Все с большим вниманием Арсений всматривался в глаза. Лиля почувствовала на себе эту неожиданную пронзительность, несколько насторожилась: перестала шевелиться. Особенно ее удивило, что в ответ на это разгорающееся влечение со стороны незнакомого мужчины, внутри самой Лили отзывается нечто похожее – очень отдаленно и смутно, но все-таки неоспоримо: женщину начинали волновать рельефные руки и широкие плечи Арсения, его задумчивые глаза, небритый подбородок; не столько мыслью, сколько инстинктивной искрой промелькнуло желание, чтобы он оказался внутри.

Перед глазами появился Сергей, стало стыдно – только сейчас ощутила, что изменяет мужу – после того, как начала испытывать возбуждение. Если бы все сделали механически, этого ощущения бы не возникло.

Зря начала говорить с ним… и улыбаться… подпустила… но, наверное, так лучше для ребенка.

Орловский прижал к себе сильнее, обхватил губами каштановый сосок. Провел ладонью по спине, опустил руки ниже и сильно сжал ягодицы, потом стянул трусы и раздвинул ноги… Месячное воздержание дало о себе знать: Арсений кончил почти сразу. Женщина обхватила его ногами.

– Подожди, не выходи… Чтобы наверняка.

– Сколько у тебя уже не было? – ее глаза сверкали в темноте: внимательные, неисчерпаемые.

– Месяца полтора назад, а потом, как договорились, я сперму и кровь только на анализы сдал… ни к кому не притрагивался больше…

– Теперь можешь ни в чем себе не отказывать, – благодарно провела ладонью по его щеке.

Арсений поморщился.

– Не хочу…

Удивленно приподнятая женская бровь.

– Почему?

– Просто не хочу больше всего этого…

Лиля почти не моргала.

– Чего?

– Это неважно…

Провела рукой по щеке актера. Он лежал рядом – бугристый, широкий и теплый, как конский круп. Волосатая грудь и огромные ступни ног с кривыми шишковатыми пальцами делали его похожим на большое сытое животное, которое пытается отдышаться.

– Ты даже не представляешь, как много дал нам с мужем этим…

– Я еще пока ничего не дал… может, не получится с первого раза… многие пары месяцами же забеременеть не могут, да что там, даже годами…

– А я думаю, что все случилось. У меня сегодня овуляция, это по циклу самый благоприятный день для зачатия…

Орловский промолчал. В эту минуту ему показалось, что он слишком переигрывает. Из-за тоскующей задумчивости, которая проглядывала сейчас в его глазах, и без того излишняя мелодраматичность сцены доходила до приторности.

В неубедительных декорациях артист всегда играет неубедительно. Даже по-настоящему хорошая игра воспринимается как фальшивая. Арсений окинул взглядом дешевый номер с претензией на три звезды – окружающая обстановка показалась ему слишком плохими декорациями.

Лиля положила руку ему на живот и тихонько оттолкнула.

– Все, теперь выходи…

Поднялась с кровати и шлепнула босыми ногами об пол. Арсений смотрел на стену, повернувшись спиной. Боковым зрением увидел, как она провела рукой между ног, а потом подставила палец к носу.

Зачем она нюхает мою сперму?

Скрипнула дверь, в ванной зашумела вода.

Услышал за спиной шаги и шуршание одежды, повернулся к ней. Лиля торопливо одевалась, а Арсений молча смотрел на нее. Встряхнула волосы, накинула сумочку на плечо. Кокетливо усмехнулась:

– Ну? Жизнь прекрасна, осеменительный ты мой друг… Чегой-ты приуныл, кавалер?