Целительница из другого мира
Ли Ан
Глава 1
Последняя смена
Будильник взорвался в семь утра с садистской точностью, словно лично ненавидел меня и мой понедельник. Я протянула руку, чтобы вырубить это порождение ада, и тут же пожалела — голова откликнулась такой болью, будто внутри черепа кто-то решил устроить ремонт с перфоратором. Третий понедельник подряд. Прекрасно. Видимо, мой организм решил завести традицию.
— Доброе утро, Барсик, — пробормотала я коту, который устроился прямо на моем учебнике по анестезиологии. Судя по его величественной позе, он считал себя экспертом в этой области. — Не хочешь сегодня вместо меня на смену сходить? У тебя лапы чистые, это уже половина требований СанПиНа.
Кот приоткрыл один глаз, оценил мое предложение и демонстративно отвернулся. Даже он понимал, что работа медсестры в реанимации — это не самая завидная карьера. Умный кот. Жаль, что я не такая умная была одиннадцать лет назад, когда решила «помогать людям» и «спасать жизни». Ага, как же. Спасаю я сейчас разве что свой кошелек от полного опустошения, да и то не очень успешно.
Квартира встретила меня привычным набором: диван-кровать с продавленными пружинами (спасибо, медицинское образование, за больную спину), кухня размером с гардеробную (зато близко все — протянул руку и вот тебе и холодильник, и плита), завалы медицинской литературы (которую я упорно покупаю, как будто это что-то изменит). На столе красовалась кружка с остатками вчерашнего кофе. Или позавчерашнего. В последнее время дни сливались в одну серую массу.
Телефон пискнул входящим сообщением. Мама. «Танина дочка выходит замуж! Второй раз! А ты все в своей больнице пропадаешь. Тебе уже 32!!!»
Три восклицательных знака. Это серьезно. Обычно мама ограничивается двумя. Я набрала ответ: «Мам, я тоже выхожу. Каждый день. На работу.» Потом стерла. Зачем расстраивать женщину с утра пораньше?
Я поплелась на кухню и включила чайник. Кофе закончился вчера, но я упорно надеялась, что он материализуется сам собой. Не материализовался. Пришлось довольствоваться чаем в пакетиках с гордым названием «Бодрящий». Врут, конечно. Единственное, что он бодрил — это мое желание уволиться.
Смотреть на себя в зеркало не хотелось, но надо же было хоть как-то привести себя в порядок. Отражение смотрело на меня с укором: темные круги под глазами (тональник уже не спасал), тусклые волосы, стянутые в вечный пучок (когда я последний раз была у парикмахера?), и общий вид человека, который устал от жизни где-то лет пять назад.
— Красавица, — сказала я отражению. — Неудивительно, что ты до сих пор одна. Кто ж на такое счастье польстится?
Барсик мяукнул из комнаты. То ли соглашался, то ли требовал завтрак. Я выбрала второй вариант — для самооценки полезнее.
* * *
Метро встретило меня привычной утренней давкой. Я втиснулась в вагон, где пахло чужими парфюмами, кофе и понедельничной тоской, и попыталась сосредоточиться на статье о новых протоколах реанимации. Ха. Новых. У нас в больнице до сих пор работают по протоколам, которые помнят еще советские времена.
Рядом две девушки обсуждали какого-то блогера: — Представляешь, миллион подписчиков! И все за то, что он просто ест на камеру! — Ага, а моя подруга макияжи снимает, уже квартиру купила.
Я подумала, что могла бы завести блог «Как выжить на зарплату медсестры». Первый выпуск: «Гречка — это не еда, это образ жизни». Второй: «Пятьдесят оттенков усталости, или Как я перестала бояться и полюбила кофе из автомата».
— Лина! — окликнул меня знакомый голос.
Маша, коллега из соседнего отделения, протискивалась ко мне через толпу. Выглядела она еще хуже, чем я — достижение само по себе выдающееся.
— Не спала? — спросила я.
— Вторая работа, — махнула она рукой. — В частной клинике ночь отдежурила. Знаешь, сколько там платят?
Я знала. И знала, что Маша так себя угробит через год-два. Но что я могла сказать? «Брось вторую работу и живи на пятнадцать тысяч»? Смешно.
— Слышала новости? — понизила она голос. — Говорят, оптимизация намечается. Опять.
Оптимизация. Мое любимое слово после «рационализация» и «повышение эффективности». На нормальный русский это переводилось просто: кого-то уволят, оставшимся добавят работы, зарплату не поднимут.
— Да каждый месяц говорят, — отмахнулась я.
Но червячок сомнения уже начал грызть где-то под ребрами. А вдруг правда? А вдруг меня? Последняя пришла в отделение, первая на выход. Классика жанра.
Больница встретила меня облупленным фасадом и вечно сломанным лифтом. Семьдесят пятая городская, гордость района. Когда-то, может, и была гордостью — в семидесятых, когда ее построили. Сейчас это был памятник эпохе, когда на медицину еще выделяли деньги. Немного, но выделяли.
Реанимационное отделение находилось на третьем этаже. Я поднималась по лестнице, считая ступеньки — давняя привычка. Сорок две. Каждый день, туда и обратно. Иногда по несколько раз. Мой личный фитнес, входящий в медицинскую страховку. То есть никак не входящий, конечно.
— Опаздываешь, — Елена Ивановна, заведующая, встретила меня у поста медсестры.
Я посмотрела на часы. Семь пятьдесят восемь.
— На две минуты раньше.
— На две минуты позже, чем надо, — отрезала она и ушла в ординаторскую.
Елена Ивановна была из той породы медиков, которые считали, что если ты не пришел на полчаса раньше, то ты опоздал. И если ты не остался на два часа позже, то ты не доработал. И если ты еще жив после смены — значит, недостаточно выкладывался.
Я переоделась в свою рабочую форму — выцветшие голубые штаны и такую же кофту. Когда-то они были синими. Когда-то и я была полна энтузиазма. Все проходит.
Утренний обход начался как обычно. Палата номер один: Иван Петрович, инсульт, третий день на ИВЛ. Палата номер два: Мария Степановна, инфаркт, стабильна. Палата номер три: паренек после ДТП, молодой совсем, лет двадцать. Смотреть на него было тяжело — вся жизнь впереди была, а теперь…
— Медсестра! — позвал меня врач-реаниматолог Костя. Молодой, после ординатуры, еще не потерявший веру в медицину. Даю ему пару лет. — Поможешь с катетером?
Я помогла. И с катетером, и с интубацией, и с дефибриллятором, когда у Марии Степановны начались проблемы. Это был обычный день в реанимации — борьба за каждую жизнь с помощью оборудования, которое помнило еще Брежнева, и лекарств, которые закупали по остаточному принципу.
К обеду я уже выполнила свою норму по спасенным жизням (одна — Мария Степановна все-таки выкарабкалась), пропущенным обедам (один — свой собственный) и выпитому кофе из автомата (три чашки — это была еще не моя личная рекордная отметка).
— Кондратьева! — рявкнула Елена Ивановна из коридора. — В ординаторскую. Срочно.
«Срочно» в устах начальства никогда не означало ничего хорошего. Либо кто-то из VIP-пациентов жалобу накатал, либо проверка нагрянула, либо…
А потом Елена Ивановна собрала нас в ординаторской. Всех. Даже Верочку с ночной смены задержали.
— Коллеги, — начала она, и я поняла, что ничего хорошего не будет. Когда начальство называет тебя коллегой, жди подвоха. — У меня неприятные новости.
Маша оказалась права. Оптимизация. Тридцать процентов сокращения. И угадайте, кто попал в эти проценты? Правильно, последняя пришедшая в отделение медсестра с одиннадцатилетним стажем. Я.
— Но у меня высшая категория! — попыталась я возразить.
— У Светланы Викторовны тоже высшая. И стаж больше, — отрезала Елена Ивановна.
Логика железная. Светлана Викторовна, которая последний раз книгу по специальности открывала, когда Горбачев был у власти, остается. А я, которая каждый год на курсы повышения квалификации езжу за свой счет, — на выход. Справедливость в действии.
— Можете перевестись в терапию, — милостиво предложила Елена Ивановна. — Там ставка освобождается.
