Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

В какой-то момент я почувствовал, как что-то тяжёлое и острое впилось мне в бедро. Я грохнулся на одно колено, увидев торчащую из ноги стрелу. Боль, острая и жгучая, пронзила тело.

— АРТУР!

Рев Лиры был не криком испуга, а яростным рыком хищницы, у которой посягнули на добычу. Она бросилась ко мне, отшвырнув в сторону одного берсерка так, что он полетел, словно кукла. Она встала надо мной, её спина была напряжена, хвост хлестал по воздуху, а на губах вздулась пена бешенства.

— Никто! Никто не смеет ранить моего Дракона! — зашипела она, и её глаза glowed буквально. — Я ВЫРВУ ВАМ ГЛОТКИ!

И она принялась это делать. С удвоенной, я бы даже сказал, удесятерённой яростью. Это было уже не изящное фехтование, а чистой воды бойня. Она рвала, резала, царапала, превращая пространство вокруг нас в запретную зону.

Я, стиснув зубы, сломал древко стрелы и, используя меч как костыль, поднялся. Боль была адской, но вид её дикой, безрассудной защиты придал мне сил. Я прислонился к ней спиной, чувствуя, как дрожит её тело от ярости.

— Успокойся, мурлыка, — прошептал я, проводя окровавленной рукой по её плечу. — Я ещё жив. И пока я жив, я буду трахать тебя так, что стены замка затрясутся. Так что береги силы.

Она обернулась, её лицо было в крови, но улыбка была ослепительной.

— Обещание, господин?

— Клятва Драконьей Крови.

И с новыми силами, пропитанными болью, яростью и этой гремучей смесью чувств к кошке-убийце у меня за спиной, я снова ринулся в бой. Мы были двумя стихиями, сошедшими с ума, — огонь и сталь, слившиеся в одном безумном, кровавом танце на костях наших врагов. И чёрт возьми, это было прекрасно.

Кровь стучала в висках, смешиваясь с адреналином и какой-то животной радостью. Мы с Лирой были центром смерча, который сами и создали. Каждый мой взмах меча, каждый её прыжок, каждый кровавый брызг — всё это было частью нашего странного, ужасного и прекрасного танца.

— СЛЕВА! — крикнула Лира, и я, не раздумывая, опустился на одно колено, пропуская над головой смертоносное лезвие алебарды. В тот же миг Лира, оттолкнувшись от моей спины, как от пружины, впилась когтями в лицо нападавшего, превратив его шлем в решето.

— СЧИТАЕМСЯ! — парировал я, чувствуя, как её ноги на мгновение касаются моих плеч, прежде чем она отпрыгнула. — После того, как ты спасла мню от стрелы, я тебе должен!

— О, я непременно напомню, мой господин! — её голос прозвучал сладко и хищно, пока она перерезала глотку очередному берсерку. — С процентами!

Мы снова сошлись спинами, отдышиваясь. Вокруг нас образовалась временная пустота — эрнгардцы, хоть и безумные, но не совсем идиоты, поняли, что приближаться к этой парочке садистов-синхронистов — верный путь отправиться к своему сквиртящему божеству.

Именно в эту короткую передышку я заметил нечто… странное. Среди рёва и лязга металла до меня донёсся… мурлыкающий вой. Я посмотрел на Лиру. Это издавала она. Её глаза были закрыты, она запрокинула голову, и из её горла вырывался низкий, вибрирующий звук, похожий на урчание огромной кошки, но с нотками боевого клича. Она вдыхала воздух, полный запаха крови, пороха и смерти, и, казалось, получала от этого невероятное, почти чувственное удовольствие.

— Нравится? — крикнул я ей, сбивая с ног подбежавшего ополченца (своего, запутавшегося), ударом рукояти.

Она открыла глаза. В них бушевал зелёный огонь.

— Ещё бы! Это же… настоящая охота, господин! Самый лучший афродизиак! Чувствуешь? — она провела окровавленной рукой по своему лицу, оставляя алые полосы. — Это возбуждает больше, чем любая брачная ночь!

В этот момент группа берсерков, видимо, получив по шапке от своего командира, снова ринулась на нас, на этот раз более организованно. Ярость яростью, но даже у безумия есть свои пределы.

— Годфрик! — рявкнул я. — Немного огонька с фланга!

— Уже бегу, ваша светлость! — донёсся довольный рёв капитана, и в строй врага врезалась его дородная фигура в сопровождении горстки самых отчаянных кошколюдов. Началась свалка.

А мы с Лирой снова пошли в дело. Теперь мы двигались не просто синхронно, а с какой-то звериной, интуитивной связью. Я бил в щит — она в это время атаковала сбоку. Она отвлекала — я наносил решающий удар. Мы были как два клинка в руках одного мастера.

В одном из эпизодов я оказался прижат к повозке. Трое эрнгардцев наседали на меня. Я видел, как занесён топор… и вдруг сбоку, словно рыжая молния, метнулась Лира. Она не стала атаковать их. Она просто пронеслась мимо, и её хвост, как бич, хлестнул по глазам ближайшего берсерка. Тот взревел от боли и ярости, потеряв ориентацию, и его удар пришёлся по своему же товарищу. Пока они разбирались, я успел прийти в себя и добить их.

— Спасибо, мурлыка, — выдохнул я, когда она снова оказалась рядом.

— Пустяки, — она облизала окровавленный коготь, её грудь вздымалась. — Просто не даю никому другому убить тебя раньше меня. Это моё право. Как Первой Мурлыки.

Я рассмеялся. Это был хриплый, уставший, но искренний смех. Чёрт возьми, какая же она потрясающая. Убийственная, буквально и фигурально.

Битва постепенно стихала. Благословение Сквиртоника оказалось палкой о двух концах. Да, они были сильны и яростны. Но когда не осталось ничего живого для разрушения, они обратили свою ярость друг на друга. Мы могли просто отступить и наблюдать, как армия Эрнгарда сама себя уничтожает в финальном акте безумия.

Я стоял, опираясь на меч, и смотрел на Лиру. Она подошла ко мне, её одежда была изорвана, в волосах застыла кровь, но она сияла. Она положила ладонь мне на грудь, прямо над бешено колотившимся сердцем.

— Ну что, господин? — её голос был низким и соблазнительным. — Готовы исполнить клятву Драконьей Крови? Эти стены, — она кивнула на дымящиеся руины замка барона Отто, — и так уже трясутся. Думаю, мы можем добить их.

Я посмотрел на это поле абсурдной бойни, на своих уставших, но довольных воинов, на эту великолепную, кровожадную кошку рядом и почувствовал… странное умиротворение. Да, мир сошёл с ума. Но пока у меня есть магия в штанах и такая женщина рядом, я был готов принять любые его правила.

— Да, — просто сказал я, обнимая её за талию и притягивая к себе. — Добьём.

Глава 40

Прошлое

События, что были много лет назад. События, что были опущены во время написания.

Лужи на разбитой дороге были похожи на темные зеркала, разбитые хлещущим с неба свинцовым дождем. Ветер рвал его струи в клочья, заливая крыши покосившихся изб и единственную фигурку на улице — маленькую девочку в драном, промокшем насквозь платьице. Она шла, не разбирая пути, просто двигаясь сквозь стужу, словно пытаясь раствориться в ней.

Грохот подскакавшей кареты пробился сквозь шум ливня не сразу. Девочка очнулась, когда огромные, забрызганные грязью колеса были уже в паре шагов. Она рванулась в сторону, поскользнулась на раскисшей земле и упала в жидкую холодную кашу, обдавшую ее с головы до ног.

Карета с гербом — свирепый дракон с расправленными крыльями — резко остановилась. Кучер, могучий детина в промокшем армяке, обрушил на девочку такой поток отборного мата, что даже дождь, казалось, на мгновение стих.

— Успокойся, Михаил, — раздался спокойный, низкий голос из глубины экипажа.

Дверца открылась, и на подножку ступил мужчина. Князь Эдвард фон Драконхейм. Даже здесь, в грязи и под проливным дождем, он был воплощением стати. Высокий, с широкими плечами, в отлично сидящем темном сюртуке, он не суетился. Его лицо, с резкими, аристократическими черами и властным подбородком, было спокойно. Седеющие виски на темных волосах лишь придавали ему весу, а не возраст. В его серых, холодных, как сама буря, глазах читалась не досада, а скорее любопытство.

Он подошел, не обращая внимания на грязь, брызнувшую на его начищенные сапоги.

— Девочка, ты в порядке?

Она не ответила, лишь подняла на него огромные глаза — цветом как разыгравшаяся за его спиной гроза, полные такой животной, немой тоски, что ему на мгновение стало не по себе. Он протянул ей руку в мягкой кожаной перчатке. Крошечная, грязная и дрожащая ручонка медленно потянулась к ней и ухватилась.