Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

— Где твои родители? Почему гуляешь в такую погоду? — спросил Эдвард, но снова не получил ответа. Только беззвучное дрожание губ и этот взгляд, просящий о чуде.

Решение созрело мгновенно. Князь, не колеблясь, наклонился, подхватил девочку на руки — вся ее легкая, хрупкая фигурка напряглась, как у пойманного зверька, — и отнес к карете.

— Мы едем в поместье, — коротко бросил он кучеру, открывая дверцу.

Внутри пахло дорогой кожей, полированным деревом и сухим вином. На бархатных сиденьях не было ни пылинки. Он усадил это грязное, мокрое существо на безупречную обивку, и контраст был настолько жутким, почти кощунственным, что даже у князя дрогнула бровь. Девочка съежилась, пытаясь занять как можно меньше места, словно боялась запачкать своим нищенским видом этот сияющий мирок.

Карета тронулась, увозя ее из мира грязи и холода в мир, полный иных, куда более опасных бурь. А она все еще смотрела на него своими бездонными, глазами, в которых благодарность уже боролась с ужасом и зарождающейся одержимостью.

* * *

Грязь и отчаяние были смыты, как дурной сон. Теперь она сияла, как отполированная жемчужина. Ее темные волосы, вымытые и аккуратно уложенные, отливали синевой, а бледная кожа, чистая от пятен земли, казалась фарфоровой. Простое, но чистое и добротное платье сидело на ней куда лучше, чем то рваное тряпье, — оно подчеркивало ее хрупкую, изящную фигурку, в которой уже тогда угадывалась будущая невероятная привлекательность.

Князь Эдвард, откинувшись в кресле, с удовлетворением окинул ее взглядом.

— Вот другое дело, — довольно ухмыльнулся он, и в его глазах читалась гордость творца, преобразившего грубый материал.

Ирис улыбнулась в ответ. Это была не детская беззубая улыбка, а уже странно осознанная, почти кокетливая «хих», от которой ее бирюзовые глаза сузились до двух лучистых щелочек.

— Мне правда можно остаться? — прошептала она, и в ее голосе была подобранная, отрепетированная надежда.

— Да, — кивнул князь, чувствуя себя благородным покровителем. — У меня растет сын твоего возраста. Ему как раз нужна приставка-горничная. Думаю, вы поладите.

— Какое счастье! — Ирис захлопала в ладоши. Ее движение было порывистым, детским, но ее восторженный взгляд был при этом пристально устремлен на Эдварда, а не в пустоту, словно она отчитывалась ему за свою радость.

Горничные, присутствовавшие в комнате, не устояли перед этим зрелищем. Они переглянулись и захихикали, тронутые до глубины души. В их глазах она была чудесным спасенным ангелочком, живым доказательством доброты их господина. Они видели сияющую, счастливую девочку, и их сердца растаяли.

* * *

Комната, отведенная для горничной, была скромной, но несравненно более прекрасной, чем все, что Ирис знала до этого. Резная кровать, комод с медной фурнитурой и маленький письменный столик у окна, за которым она сейчас сидела. За окном тихо шумел ночной сад, а при свете единственной свечи ее бледное лицо было сосредоточено.

Она обмакнула перо в чернила и вывела на тонком листе бумаги изящный, убористый почерк, которому ее явно учили не в деревенской школе.

'Дорогая матушка,

Первый этап выполнен. Карета, как Вы и предсказывали, оказалась моим ключом. Старый князь Драконхейм, мягкосердечный и благородный, как все эти провинциальные аристократы, проглотил наживку без колебаний. Я теперь его юная, «спасенная» протеже, вымытая, одетая и столь трогательно благодарная.

Я уже в стенах поместья. Скоро меня представят наследнику, Артуру. Ваш план безупречен: стать его тенью, его доверенным лицом, его единственным другом. Помочь этому слабому, неопытному мальчишке укрепиться в его праве на престол княжества, а затем… затем мягко направить его политику в русло, выгодное Аскарону. Объединение, о котором Вы мечтаете, начнется с нашей дружбы.

Через год, когда его зависимость от меня станет абсолютной, я открою ему свою тайну. Представлюсь не как бедная сирота, а как принцесса Аскарона, ради него сошедшая с небес в грязь. Он будет очарован. Это сработает. Я в этом не сомневаюсь.

Да пребудут с Вами тени предков.

Ваша преданная дочь,

Ирис'

Она аккуратно сложила письмо, скрепила его маленькой каплей сургуча без печати и подошла к открытому окну. На подоконнике, сливаясь с темнотой, сидел магический ворон. Его глаза светились тусклым аметистовым огоньком. Ирис прикрепила послание к его лапе легким движением.

— Лети. Королеве.

Птица бесшумно сорвалась в ночь, исчезнув в очертаниях спящих деревьев. Ирис закрыла окно и повернулась к небольшому зеркалу на стене. В его глубине на нее смотрела не уличная оборванка и не сияющая от счастья девочка, а холодная, расчетливая принцесса-заговорщица.

Она медленно провела пальцем по своему отражению, и на ее губах появилась кривая, задумчивая улыбка.

— Интересно, — тихо произнесла она шепотом, полным яда, — а зачем мама меня так… выгнала из дворца? Просто для видимости? Или чтобы сжечь за собой все мосты?

* * *

Пыльный паркет уставился ей в лицо. Она стояла на коленях, собрав рассыпанные с подноса учебные свитки, а по ее свежевыстиранному платью расползалось мокрое пятно от пролитых чернил. Над ней стоял Артур — не благородный наследник, а глупый сорванец с взъерошенными волосами и насмешливыми глазами.

— Такая не умелая девка! — заливисто хохотал он, тыча в ее сторону пальцем. — Ахаха! Думала, горничной будешь, а ты и поднести ничего не можешь!

Горячая волна стыда и гнева прилила к ее щекам. Но она не подняла головы. Вместо этого ее взгляд уперся в темную жилку дерева на полу, словно ища в ней опору. Она сжала пальцы так, что кости побелели, и сделала свой первый в жизни расчетливый, взрослый выдох, гася в себе вспышку ярости.

— Простите, господин, — произнесла она голосом, тонким и безжизненным, как стекло.

— Вали отсюда! Бездомная шавка! — бросил он ей вслед, уже теряя к ней интерес и поворачиваясь к окну.

Ирис медленно поднялась с пола. Ее движения были плавными, исполненными странного достоинства, которого не должно было быть у униженной служанки. Она не выбежала, не расплакалась. Она вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, оставив за спиной своего будущего короля и его детскую жестокость.

В коридоре, в тишине, ее мысли закружились, холодные и четкие.

«Он просто ребенок. Избалованный, жестокий, как все щенки, не знавшие голода. Он не понимает, что слова режут больнее кнута. Но это поправимо.»

Она посмотрела на свои тонкие, изящные пальцы, испачканные чернилами.

«Он — глина. Грубая, необтесанная. А я — та, кто придаст ему форму. Я сделаю его сильным. Я сделаю его мудрым. Я научу его всему. И тогда… тогда он будет смотреть на меня не сверху вниз, а как на ту, без кого он — ничто.»

В ее глазах вспыхнула не детская обида, а холодная, стальная решимость. Первая трещина в ее иллюзиях была едва заметна, но она уже была там. Она не просто хотела помочь ему занять трон. Теперь она хотела его изменить.

* * *

Комната поглотила ночную тишину, но внутри Ирис бушевала буря. Она сидела за своим скромным столиком, сгорбившись, словно от физической боли. Свеча отбрасывала на стену нервно пляшущую тень. В ее руке перо дрожало, оставляя на бумаге не идеальные каллиграфические строки, а неровные, рваные штрихи. По щекам, оставляя соленые дорожки на ее бледной коже, текли тихие, неконтролируемые слезы. Они падали на бумагу, расплываясь кляксами отчаяния.

'Мамочка,

Забери меня. Умоляю. Я больше так не могу.

Сегодня… сегодня он при всех… в зале, перед своими друзьями-нахлебниками… схватил за ворот и сорвал с меня платье. Сказал, что хотел посмотреть, «не свила ли бездомная мышь гнездо в новой одежде». Я стояла там, в одном исподнем, а они все смотрели и смеялись. Смеялись!