— Зелье! — благоговейно сложив ладошки, восклицает Полина. — А у нас будут уроки по варке зелья?
— В краткосрочный курс это не входит, — Антон показывает нам ровные белые зубы. — Это входит в полную переподготовку.
— Да?! — искренне поражаюсь я. — У вас не только такие курсы, но и по полной программе облапошивание? Ну, вы молодцы!
— Кстати, — стоически реагирует Антон, и мне видится нимб за его макушкой. — Неопытный призывающий может быть уничтожен фамильяром, если ему не удастся подчинить сущность собственной воле.
— А как подчинять-то? — пугается Полина.
Пугается настолько натурально, словно фамильяр уже призван, а она боится с ним не справиться.
— По-разному, — отвечает Антон. — Артефакт. Телепатия. Измененное сознание.
— Чудесно! — подбадриваю я подругу. — Всё, что доступно и тебе, дорогая!
— Вы зря иронизируете! — мягко упрекает меня Антон. — Артефакт найдется в магическом мире обязательно. Телепатия может быть дарована или натренирована. А с измененным сознанием мы сегодня поработаем.
— Блеск! — перехожу я на лексикон Эллочки-людоедочки. — Сегодня и практика будет?
— Будет! — обещает Антон. — Сейчас у вас измерят температуру, давление — и начнем!
— А анализы? — беспокоюсь я. — Моча, кровь?
— Этого не требуется, — терпеливо отвечает тренер. — Сейчас проведем измерения, выпьете воды. Обычной, дистиллированной. И начнем.
— Начнем с перехода в стадию глубокого сна, минуя все предыдущие стадии, — монотонно говорит Антон нам, полулежащим в глубоких креслах.
Мы впервые за всё время в другой комнате. Обычной, прямоугольной. Ковровое покрытие. Обитые тканью стены. Глубокие кресла.
— Расслабляться с закрытыми глазами вы умеете и без нашей помощи, — тихо говорит Антон. — Сейчас вы попробуете перейти в состояние глубокого расслабления резко, по собственному желанию, сознательно. Вашим специалистам это недоступно.
— Как же справимся мы? — нервничает Полина.
— Вы правым полушарием сгенерируете тетта-волны, являющиеся границей между сознанием и подсознанием, — просто отвечает Антон, как будто предлагает нам сделать комплекс примитивных упражнений для сохранения осанки. — Но сначала достигнем состояния общего расслабления.
Мы с Полиной послушно вытягиваемся в своих креслах. Она возбуждена и напугана. Я стараюсь ее не расстраивать.
— Закрывайте глаза и начинайте про себя считать от трех до одного на глубоком вдохе и выдохе. Условие: вы придумываете себе образ трех, двух, одного. Любой. Но первый, что придет в голову, — медленно, тянуще произносит Антон, а я вспоминаю, что не выспалась, потому что болела эти два дня, маялась головной болью и чувством неудовлетворенности от недосмотренного сна.
Я не представляю себе ни тройку, ни единицу. Я просто засыпаю. Быстро и качественно.
— Господин! — густой, насыщенный мужской харизмой и величием голос будит меня, и я раздражаюсь.
Голубая Ряса, сидящий в высоком деревянном кресле, обращается к знакомому мне жениху, который стоит спиной и ко мне, и к священнику (священнику?) и смотрит в огромное витражное окно, за которым не видно ничего, кроме того, что на улице, скорее всего, ночь.
— Господин! — Голубая Ряса еще раз окликает жениха. — Вы понимаете, о чем только что рассказали мне? Вы отдаете себе отчет?
— Более чем! — резко отвечает… Фиакр.
А пусть будет! Надоело даже про себя перечислять его многочисленные имена. Сам виноват! Будет пока Фиакром.
— Это… Это не может быть правдой! — негромко возражает священник. — Но если это правда, то вы обречены.
— Я знаю! — голос Фиакра глух и несчастен.
— Но ведь может ничего и не случиться! — осторожно намекает на что-то Голубая Ряса. — Никто, кроме вас, не способен не то что увидеть, но и почувствовать ее. Вы в относительной безопасности.
— Она приходила за мной уже четыре раза! — Фиакр по-прежнему не оборачивается, и мне начинает казаться, что они говорят… обо мне. — В последний раз призвала зеленый туман! Его не призывали…
— Пятьсот лет! — подхватывает Голубая Ряса. — Но зачем вы не дали зелени поглотить свою хозяйку? Она была слишком самонадеянна, а вы практически спасли ее!
— Я не знаю… — Фиакр отвечает тихо и неуверенно. — Она была такая… такая удивленная, непосредственная в своей простоте и красоте.
Ух ты! Это про меня? Красоте? Ладно, на простоту обижаться не будем! И тебе пару плюсиков, красавчик!
— Селестину жаль, — переключается на совершенно другую женщину Фиакр. — Я виноват перед ней!
— Все понимают, что вашей вины нет, господин! — парирует священник. — Вы спасли всю знать королевства! Его величество пожалует вам имперский орден! А то, что вы теперь не можете жениться на Селестине… надо придумать удобоваримую причину. Только и всего!
— Бернард! — мой Фиакр почти смеется. — Негоже представителю вашего сана так говорить и даже думать! Впрочем, причину моего нежелания жениться на Селестине вы можете выдумать сами. Ее оскорбит любая. Но решения я не изменю.
— А хотите? — хитро спрашивает Бернард (славно, что короче, чем Голубая Ряса!).
— Нет! Не хочу! У меня одно горячее главное желание. Я хочу найти… — Фиакр живо оборачивается к священнику, сначала едва мазнув взглядом по уютному дивану в глубине довольно просто обставленной комнаты, на котором я сижу, поджав ноги.
— О боги! — возглас Фиакра заставляет вздрогнувшего Бернарда тоже обернуться.
От испуга он делает это настолько быстро, что подол его длинного красивого одеяния взлетает голубой птицей. Я сегодня тоже симпатично выгляжу. Отправляясь на тренинг, я вымыла голову, уложила волосы в хвост. На мне темно-зеленый брючный костюм, идущим моим зеленым глазам. Между прочим, самым красивым когда-то в школе и сейчас в университете. Немного жаль, что не подкрасила губы или хотя бы не тронула блеском… Но уже ничего не исправить!
— Ты приговорила меня? — задает странный вопрос Фиакр, пораженно глядя на меня. — Я просто так не сдамся!
— Не совсем понимаю, о чем ты, — приветливо отвечаю я. — Но в срыве твоей свадьбы виновата вовсе не я!
В следующую секунду так нравящийся мне Бернард в изумлении водящий глазами по всему вокруг, кроме меня, неожиданно выхватывает из широкого рукава кинжал с длинным клинком, бросает его в мою сторону. Ну, почти в мою.
Фиакр издает гортанный крик и выбрасывает вперед руку, перекрыв траекторию полета кинжала, который летит вовсе не в меня. Кинжал насквозь протыкает его растопыренную ладонь.
Глава 3. Именуемые, Предназначенные и Обещанные
За женщиной остается последнее слово в любом споре.
Всякое слово, сказанное мужчиной после этого,
является началом нового спора.
Марк Леви
— Любка! Дрянь такая! — Полинины вопли будят меня на самом интересном месте.
Я не увидела, что же было дальше, после того, как Бернард ранил Фиакра.
— Что? — недовольно ворчу я, чувствуя легкую тошноту и головокружение, словно каталась на карусели и спрыгнула на ходу.
— Открой глаза, мерзавка! — в голосе подруги настоящая злость. — Антон Константинович! Это второй раз за неделю! Может, опять скорую вызвать?
— Опять?! — в ответе Антона досада и раздражение.
Ага! Пробила я его защиту! Потерял он образ святого пилигрима.
— Ей скорая капельницу делала! — сдает меня с потрохами единственная лучшая подруга, а ведь ее даже не пытали, не шантажировали жизнями сестер малолетних.
— Низкое давление. Еле-еле прощупываемый пульс. Упадок сил до обморока, — перечисляет Антон, видимо, стоящий надо мной.
Я на всякий случай не открываю глаза, наблюдаю за происходящим вокруг меня при помощи ушей.
— Да-да! — подобострастно поддакивает Полина. — Всё так и было!
— А я тебя от Мымры Борисовны столько раз прикрывала… — устало, но гордо напоминаю я.
