Будто поддерживал.
— Какая еще внучка? Непохожие они! — заголосили оба мерзавца в один голос. — Да и потаскуха беременная! А мужа-то рядом нет! Значит, просто шлюха! Чего б и не потискать? Мы ж ничего дурного и не хотели. Так, побаловаться маленько…
Ничего дурного?! А давай-ка я тебя этим дрыном оприходую! Ничего дурного, просто побалуюсь!
Марта, насилу выбравшись из кустов, куда зашвырнули ее негодяи, с воплем припала к земле, прямо перед копытами нервно гарцующего коня.
— Внучка моя! — упрямо твердила она дрожащим голосом. — Не троньте ее, благородные господа! Что она вам сделала? Глупенькая девочка!
— Пусть твоя внучка сама скажет.
Голос у этого мужчины тоже был сильный. Звучный, заглушающий все звуки вокруг.
— Откуда у тебя ребенок? — обратился он ко мне.
— А то ты не знаешь, откуда дети берутся! — злобно прошипела я, осмелившись взглянуть на аристократа.
Тот улыбался.
Казалось, моя дерзость его забавляла. Его черные глаза сияли, плечи подрагивали от сдерживаемого смеха.
А у меня снова голова закружилась от одного взгляда…
— А ты дерзкая, однако… Это правда, что нагуляла дитя? — спросил он строго, и я озлилась еще сильнее.
— Никогда шлюхой не была! — прорычала я, грозно поднимая свою палку. — С кем попало не спала, и этим не дамся!
— А где муж твой?
— Там, где и все подлецы, — я не решилась сказать, что муж у меня умер. Это была бы ложь, и аристократ сразу это понял. Но и всей правды я ему говорить не собиралась, разумеется. — Живет своей жизнью. Весел, сыт и пьян.
Мужчина снова усмехнулся.
— Врет она, гадина! — снова забеспокоились его слуги. Заорали дурными голосами. — Гладкая она больно! Да белая! Если б муж ее не любил, была б черна да черства, как сухая корка! А она откормленная, словно девка из зажиточной семьи!
Рассмотрели, мерзавцы…
От их липких замечаний я вспыхнула от стыда.
Снова опустила глаза, не в силах смотреть на незнакомца.
— Нелюбовь разная бывает, — тихо произнесла я. — Свиней тоже откармливают… Чтоб потом забить.
— Верно, — вдруг согласился мужчина, внимательно меня рассматривая. Я так и подпрыгнула. Что?! — Эй, там. Отойдите и не смейте трогать ее!
Он покопался в кошелке, притороченном к поясу. Выудил оттуда монету — большую, блеснувшую белым на солнце, — и кинул мне.
— За хлопоты и испуг, — произнес он.
Но я монету не поймала.
Та упала к моим ногам.
А я так и стояла, а в груди все кипело от злости.
«Я с собачьего броса не собираюсь подачки брать!» — хотела выкрикнуть я.
Но слова словно прилипли к языку.
Хотя, наверное, глаза все высказали.
Мужчина, глянув в мое лицо, снова усмехнулся.
— Гордая, — проворчал он.
Затем тронул поводья, кивнул своим слугам, чтоб те следовали за ним.
И его конь скрылся за зарослями.
Несостоявшиеся насильники, охая и почесывая бока, двинули за ним.
Как только шаги их стихли, марта кинулась, как волчица, к серебряной монете и с плачем ее схватила.
— Серебро! — выдохнула она, протирая передником монету и целуя ее. — Это же целая серебряная монета! Это нам с тобой жить и жить!..
Я бросила взгляд на подачку.
— Это не серебро, — упавшим голосом ответила я.
— Неужто такой важный господин фальшивомонетчик! — изумилась Марта, рассматривая деньги.
— Нет, — у меня во рту стало сухо-сухо. — Не фальшивомонетчик. Это господские деньги. Платина. Меж собой они ими расплачиваются. Меж благородными.
— Платина? — удивилась Марта. Похоже, она и не слышала о таком металле.
— Это, Марта, стоит больше, чем золотой, — тихо ответила я. — Такие деньги просто так к простолюдинам не попадают. Только в знак особой признательности…
«Или не к простолюдинам, — подумала я. А в сердце заполз холодок. — Он что… он понял, кто я?!»
Глава 15
Сначала мы долго сидели на берегу ручья, плача и приходя в себя.
Солнце сушило мою промокшую в ручье одежду, а я все рыдала, и слез капали мне на грудь.
Было горько, до тошноты горько во рту, и противно.
Я сегодня себя ощутила куском мяса, которое бродячие шакалы чуть не растерзали. И заступиться-то за меня некому…
«Нужно, непременно нужно выбраться из этой нищеты! — думала я. — Не то пропаду…»
— Да чего мы расселись-то тут?! — всполошилась вдруг Марта. — А ну, как уедет вперед их господин, а эти два беса вернутся?! А ну, живо поднимайся! Слезы утри! Ничего не произошло! В нашей жизни бывает и хуже! Ну, соберись! Ты ж хотела сильной быть?!
— Да, да, — всхлипывая, соглашалась я, утирая мокрое лицо.
Марта права.
Могло быт куда хуже.
И мне следовало бы научиться спокойнее переживать подобные ситуации.
«Нужно быть храброй! — твердила я себе, хотя у меня поджилки тряслись. — Мне еще в город идти. И что теперь, я каждую опасность буду оплакивать? Вот уж нет! Надо быть сильной! Сильнее и людей, и обстоятелств!»
До домика Марты мы добежали бегом.
Конечно, мы собрали наши рассыпанные грибы и травы.
Но не уверена, что все.
Но что нам эти грошовые травки, когда в руках было целое состояние?..
Дома, заперев покрепче ветхие двери, Марта бросилась к окну и разжала кулак.
На темной морщинистой ладони лежала, горя как жар, серебристая монета.
Сомнений не было: это точно была платина. Темнее, чем серебро. Тяжелее.
Серебро весило б в несколько раз меньше.
— Сколько, говоришь, она может стоить? — задыхаясь от волнения.
— Три золотых, — ответила я тихо.
— Это по пятьдесят серебряных каждая, — подвела итог Марта тихо. — Итого сто пятьдесят! Ох, сколько ж это денег! Я за всю жизнь, наверное, столько в руках не держала! Купили б крупы, масла и муки-и-и…
Она даже задохнулась от волнения.
Повалилась на стул, хватаясь за грудь.
Я метнулась за водой, черпанула из ведра кружкой.
Марта пила жадно, долго.
С трудом перевела дух и подняла на меня взгляд:
— Ты… возьмешь ее?
Прозвучало это так робко, так тоскливо.
«Ты отнимешь ее у меня?»
Как ножом по сердцу! Да чтоб тебя! Что ж она никак не доверится мне?!
Но в ответ я лишь качнула головой, старясь выглядеть как можно спокойнее.
— Ты взяла. Значит, она твоя. Отнимать не стану. Хочешь, дырку в ней пробей, шнурок продень да на шее носи.
Марта тяжко вздохнула.
— Ты же знаешь, чего я хочу, — ответила она. — Денег бы, денег бы нам!.. Эх! Вот продать бы ее, а? С меня и одной трети хватит. А две трети ты забери. Можешь и больше! Мне много не надо.
Я только вздохнула, видя все ее хитрости.
Старушка хотела на старости лет пожить сытно. Хорошо. Думаю, она оставила б себе и всего десять серебряшек, лишь бы я ей их отдала.
Сердце кровью обливается всякий раз, когда я чувствовала ее беспомощность и слышала заискивающиеся просьбы.
— Я нисколько не заберу, — ответила я. — Если и продам ее, так эти деньги будут наши с тобой. Общие. Не мои. Поняла? Не собираюсь я тебя обманывать и бросать. И мысли такие выбрось из головы.
Марта снова глянула на сияющую в ее руке монету.
— Но ты ведь можешь продать ее, так? Знаешь, где?
Я нехотя кивнула.
— Либо в Гильдию Воров — там все простолюдины краденое сбывают, — либо в казначейство. Но с ворами связываться опасно… как, впрочем, и с казначеями.
Я судорожно глотнула воздух.
Казначеи, конечно, прицепятся.
Откуда взяла деньги, кто дал, за что…
От них есть шанс унести ноги.
Но и опознать там меня могут.
— Могут поймать, да? — тихо спросила Марта. Я лишь кивнула.
— Могут. И тогда ты потеряешь ее.
Марта подкинула монету на ладони.
И улыбка ее вдруг сделалась легкой-прелегкой.
— Ну, не стану ж я ее есть, когда провизия-то кончится, — весело сказала она. — А тебя не станет рядом, я так и этак помру. Стало быть, тебе решать, что с деньгами делать.
