Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

— Ну, выкладывай. — Лицо Сесилии светилось. — Рассказывай все ! Кто там был?

Эвелин потянулась за холодным тостом, искоса взглянув на тетушку Клару. Та пряталась за помятым выпуском журнала «Домашние записки» и делала вид, что не слушает.

— Были леди, с которыми мы познакомились в Лондоне. Они плевались ядом как никогда.

Мать строго на нее посмотрела:

— Надеюсь, ты не разожгла там очередную ссору.

— Я была с ними вежлива, — искренне ответила Эвелин, — чего не могу сказать о них.

Мать закатила глаза:

— Не понимаю, почему ты так любишь со всеми ругаться! Неужели так сложно проявлять к людям дружелюбие?

— Я проявляю дружелюбие.

— Очевидно, не проявляешь, раз они так жестко с тобой обходятся. Со мной эти леди были просто очаровательны.

— В лицо они говорят вам одно, матушка, а за спиной — совершенно другое.

Тетушка Клара, продолжая прятаться за журналом, фыркнула и тут же с шуршанием перевернула страницу в попытке замаскировать свою несдержанность.

— Вот видишь! Это я тебе и пытаюсь сказать. Ты совсем не доверяешь людям. Кто тебе вообще сказал, что они плохо говорят о нас за спиной? То, что ты думаешь о людях только самое плохое, не значит, что все мы так думаем — или что должны думать.

Эвелин откусила кусочек тоста и стала медленно жевать, так, будто это должно было спасти ее от необходимости открывать рот. Она не могла сказать матери, что они о ней говорили: что леди Вайолет и другие леди смеялись над ней, над ее происхождением, что они обвиняли именно ее в том, что их семья лишилась дома в Риккалле.

Это бы разбило ей сердце.

Сесилия вздохнула:

— Что ж, ладно. Если ты снова собираешься впасть в ступор и молчать, то лучше расскажи мне, с кем ты танцевала. Ты взяла с собой бальную книжку, как я просила?

— Взяла, — ответила Эвелин, откусывая от тоста новый кусочек.

— Так и что же? Показывай.

Эвелин поколебалась, но толкнула книжку в сторону матери.

Сесилия изучала ее, казалось, целую вечность.

— Это что, шутка?

— Нет. — Эвелин потянулась за вторым тостом и сосредоточилась на том, чтобы как можно ровнее намазать теплое масло на холодный хлеб.

— Ты танцевала с одним мужчиной?

— Не совсем.

— О! — Тон Сесилии стал бодрее. — Значит, мужчин было больше? Просто ты не давала им свою книжку?

Эвелин взяла джем.

— Я ни с кем не танцевала, матушка.

Тетушка Клара громко ахнула за журналом, и на секунду в комнате повисло молчание.

— Что ты сказала?

Эвелин посмотрела на мать:

— Вы меня слышали, мама. Но это не от моей надменности, уверяю вас. Я просто… Я просто не смогла.

— Ты не смогла? Но тебе давали столько уроков! Перед первым выходом в свет! Только не говори, что ты испугалась.

— Я не боялась танцевать, — осторожно ответила Эвелин.

— Тогда в чем было дело? Ты снова забилась в угол и пряталась там? О, Эвелин, только не говори мне, что так оно и было.

— Жизнь состоит не из одних только балов, матушка. В ней есть чем заняться, кроме как бегать и ждать, пока тебе предложат руку и сердце! На дворе уже не тысяча восемьсот пятидесятый…

— А жаль, — буркнула тетушка Клара.

— Почему же? Я читала, что среди врачей появляются женщины, что женщины сейчас все чаще предпочитают строить карьеру. Возможно, замужество скоро и вовсе выйдет из моды…

— Эвелин, — оборвала ее мать пугающе тихим голосом, — скажи мне, что ты не пряталась в углу весь вечер.

— Я нигде не пряталась, матушка. Я просто… — Ушла. — Я просто думаю, что никто, кроме Натаниэля, меня бы все равно не пригласил.

— Натаниэля? Вы с мистером Моррисом уже перешли на «ты»? — Мать сверлила ее взглядом, нервно постукивая пальцами по столу.

Журнал тетушки Клары вдруг опустился.

— Сесилия, дорогая, знаешь, кажется, у нас закончился хлеб.

— Он из Америки, — объяснила Эвелин. — Там не так сильно заботятся о правилах этикета. Он сам попросил меня обращаться к нему по имени.

— Если только вы не заключили помолвку, ты должна звать его мистер Моррис.

Тетушка Клара прочистила горло.

— Только я, разумеется, не смогу сама сходить на рынок. Кости скрипят.

Эвелин закатила глаза:

— Ладно. Пусть мистер Моррис и пригласил меня на танец, то, насколько он сам этого хотел и насколько его заставили, — вопрос весьма спорный.

— Заставили? Кто?

— Леди Вайолет только и делала, что подталкивала его ко мне.

— Леди Вайолет, очевидно, пыталась помочь! Дорогая, ты, кажется, забыла, что я видела, как ты себя ведешь на подобных мероприятиях. Я знаю, как ты ото всех прячешься. Прямо как паук в паутину! Мне нужно было пойти с тобой, но тебе известно, как я не люблю выпрашивать приглашение, если его не прислали сами. Это ниже моего достоинства.

Эвелин понимала, почему леди Вайолет не пригласила ее мать, — чтобы весь вечер сыпать оскорблениями в ее адрес. Но она не стала этого говорить. Вместо этого она сказала:

— Мне жаль, что все прошло не так, как следует.

— А мне-то как жаль, — ответила мать, опустив взгляд на нетронутое яйцо в белой фарфоровой подставке.

Сидящая рядом тетушка Клара снова прочистила горло.

— То есть на рынок за хлебом никто сходить не вызовется? Мы так и умрем тут с голоду на этой ледяной кухне?

— На дворе конец мая, тетушка Клара. Едва ли здесь холодно, — отрезала Сесилия.

— Я схожу на рынок, — сказала Эвелин, резко вставая. Что угодно, лишь бы освободиться от разочарования матери. — Если составите список, я раздобуду все, что нужно.

— Ну хотя бы кто-то меня слушает, — проворчала тетушка Клара, доставая из кармана бумажку и толкая ее в сторону Эвелин. — Я еще написала, как туда пройти. Иди прямо до моста, после него продолжай дальше. Если доберешься до собора, значит, рынок уже прошла. И оденься поскромнее, дорогая, — чтобы никакого разноцветного шелка. Рынок не место для состоятельной леди, а вот простолюдинка впишется отлично.

— Что за абсурд! — Лицо ее матери побагровело. — Эвелин никакая не простолюдинка. Тетушка Клара, проследите, чтобы она поехала с миссис Биллингем в ее повозке.

— Нет, мама. — Эвелин встретилась с ней взглядом. — Тетушка Клара права. Я больше не леди, по крайней мере не состоятельная.

— Ну конечно ты леди! Ты была представлена самой королеве Виктории! А сколько простолюдинок, как ты думаешь, удостоились чести сделать ей реверанс?

— Как бы то ни было, миссис Биллингем не может все время прибегать по первому зову, — сказала тетушка Клара.

Мать Эвелин встала из-за стола и громко процедила сквозь зубы:

— Думаешь, это все игры? Полагаешь, это просто твое новое развлечение — ходить на рынок пешком и самой покупать там хлеб с сыром? Вряд ли тебе покажется это развлечением, когда ты будешь пересчитывать мелочь у себя в кармане и думать, как сделать так, чтобы ее хватило еще на неделю. Ты понятия не имеешь, что мне приходилось терпеть, чтобы дать тебе достойную жизнь, Эвелин. Если бы ты знала, то не заставляла бы меня так страдать. — Она бросила на дочь суровый, тревожный взгляд. — А теперь прошу меня извинить. Боюсь, от вас двоих у меня началась мигрень.

Она удалилась из комнаты, а Эвелин повернулась к тетушке и посмотрела на нее округлившимися глазами.

— Я не ожидала, что она так остро отреагирует на то, что я пойду на рынок.

Тетушка Клара покачала головой:

— Твоя мать стала леди, потому что вела себя как таковая. Полагаю, она считает, что может перестать ей быть точно таким же образом.

— Возможно, — согласилась Эвелин, вздыхая. — Но рано или поздно нам придется посмотреть правде в глаза.

Маршрут Эвелин на рынок целиком проходил по Уолмгейт — улице, соединяющей густонаселенный, вымощенный булыжником центр города с фабриками, лесопилками и жмущимися друг к другу домами рядовой застройки на восточной окраине. Сама она еще ни разу не ходила в центр, а когда возвращалась оттуда домой с Наоми, на улицах было темно и тихо. Теперь же она слышала, как от кирпичных стен домов отражается металлический звон, доносящийся с чугунолитейного завода, а из трубы на крыше мастерской модистки с шипящим свистом выходит пар. В каких-то домах между верхними окнами было развешено белье, наполнявшее улицу сладким ароматом мыла. Ощутив его, Эвелин снова вспомнила о Наоми и о лаванде, которую она положила в простыни.