Соблазн (СИ) - Виннер Лера

Я слушала его, и с трудом могла представить его во всём этом. По какой-то неведомой мне самой причине Бруно никак не согласовывался для меня с сельской жизнью, не выходило представить его среди грязи, грядок и птиц, но и заподозрить во лжи повода не было.

Однако это ощущение двойственности было лишь частью того, что омрачало моё настроение.

Вся прошедшая ночь в целом оказалась слишком странной, слишком… личной.

Спустя столько времени мне не пришло бы в голову беззаботно болтать с Удо, лёжа на его груди, делиться с ним сокровенным. Любые отношения между нами выстраивались вокруг того или иного долга и не могли выйти за пределы допустимого. Бруно же внезапно показался настолько близким, что поутру мне вдруг сделалось страшно.

Намеренно или нет, но герцог зародил во мне множество сомнений своими резкими и оскорбительными словами в лесу.

В самом деле, на что я рассчитывала, предлагая ему забрать деньги? Как собиралась жить без них, не имея даже драгоценностей, которые смогла бы продать?

В тот момент я не думала о том, чтобы остаться с Бруно, подобное даже тенью предположения не приходило мне в голову.

Или пронеслось в моих мыслях быстрее, чем я сама успела понять?

Сама идея об этом заставляла меня злиться на себя так сильно, что проходящие мимо люди заглядывали мне в лицо с опаской.

С детства привыкнув работать в аптеке, я никогда не причисляла себя к женщинам, не способным прожить без мужчины. В ту счастливую пору, когда никакое замужество не входило в мои планы, я была уверена, что мне никогда не придется зависеть ни от одного из них. Соседки, девушки, с которыми я общалась, будучи моложе, уверяли меня в том, что это пройдет, что нет ничего естественнее, чем поручить заботы о своем будущем правильно выбранному супругу.

Став герцогиней Керн я вынуждена была отчасти с ними согласиться. Будучи жестоким человеком и неласковым мужем, Удо не был скупердяем, живя с ним я не нуждалась ни в чем. Напротив, очень быстро все, о чем могла только мечтать любая женщина, появилось у меня в избытке.

«К чему мне столько?» — спрашивала я его в начале.

«Потому что ты моя жена», — отвечал он резко и с такой неприязнью, что мне становилось не по себе.

Вернувшись в свою комнату, в свою постель и к своим вещам, я поняла, что расстаться со всем этим и правда оказалось сложнее, чем я думала.

Отдавая меня Удо, отец говорил, что я быстро привыкну к новой жизни, потому что к хорошему человек привыкает быстрее всего.

В том, что касалось материального достатка, Бруно даже при всем желании не мог соперничать с моим мужем.

Неужели же я настолько потеряла голову от одной ночи с ним, что в самом деле позволила себе безоглядно на него надеяться?

Совершать подобную глупость для взрослой женщины, еще и побывавшей замужем, было непростительно.

Стоя под соломенным навесом и осматривая двор, я краем глаза заметила ту самую служанку, что рассказывала подруге о своих утехах с лесником.

Постыдно и горько, но теперь я в самом деле могла ее понять.

Это понимание поднимало со дна души мутное, как речной ил, тягостное чувство.

Был ли Бруно с ней столь же внимательным и страстным, смотрел ли он на нее так, словно она была самым дорогим сокровищем, самой главной женщиной в ее жизни?

Судя по восторгам, в которых рассыпалась девушка, имени которой я даже не помнила, был.

Со сколькими еще? И с каждой?..

Едва ли на свете нашлась бы женщина,способная устоять против такого, в то время как для него это было… чем? Привычкой? Стратегией действий, похожей чем-то на стратегию военную? Сделать все правильно, ненадолго, но превратиться в героя из ее грез, заставить забыться, а потом не знать ни в чем отказа?

В этой бесконечной череде безоговорочных побед герцогиня Керн могла быть только одной из многих. Вероятно, одной из самых желанных, потому что… Как он сказал? «Искренне обдавала меня презрением при каждой встрече»? Что может быть слаще, чем заставить не то что откровенно презиравшую, а едва ли вообще смотревшую в его сторону женщину почти кричать, разметавшись в его постели?

За всем, что он говорил и делал едва ли стояло нечто большее.

Впрочем, если смотреть на ситуацию трезво, ничего кроме этой случайной страсти он мне и не предлагал.

Я нуждалась в его помощи, и он выставил свои условия, которые я приняла отчасти потому, что деваться мне было заведомо некуда, отчасти — просто из упрямства.

Теперь же игра затянулась, переместилась с его поля на мое, а правила остались неизменными.

Я все еще была должна ему один день, а он очевидно собирался спросить с меня этот долг при первой же удобной возможности.

Но что после?

Вчера, когда мою голову так приятно туманило от удовольствия и жара, Бруно сказал что-то важное.

Даже не сказал, нет. Почти прошептал заполошно, смазано, мимоходом.

Это «что-то» точно касалось меня и Удо, но я запомнила слишком смутно. Что-то о том, что герцог ему пообещал.

С какой бы стати надменному даже с собственной женой герцогу Керну что-то обещать безродному леснику?

Это было не менее странно, чем тот факт, что Бруно все ее был жив после всего, что делал со мной.

Эта мысль вернула меня к идее о том, чтобы хотя бы попытаться докопаться до правды. Вопрос только, как это сделать, да и зачем. Что мне с этой правды? К чему знать чужие странные, наверняка темные и не исключено, что постыдные тайны?

Я не собиралась ни шантажировать Удо, ни углубляться в то, что могло бы до определенной степени касаться преданной ему и любящей жены.

Вся эта история началась с того, что я просто хотела уехать как можно быстрее и дальше.

Повернув голову, я неожиданно наткнулась взглядом на Бруно.

Он стоял в конюшне, и через широко распахнутые ворота я видела его в профиль. Улыбаясь, он болтал с конюхами, но свою лошадь чистил сам.

Со стороны казалось, что ничто в происходящем его не смущает, что здесь, в этом замке и прямо сейчас он чувствует себя увереннее, чем когда-либо.

Хозяином.

Странное слово, опасная мысль.

Снимая с меня платье, он тоже чувствовал себя хозяином положения, и до определенной степени это ему помогло, он сумел произвести на меня правильное впечатление.

Теперь зачем-то делал то же самое с дворовыми людьми и лошадьми?

Опасаясь смотреть на него слишком пристально, я отвернулась и устремила взгляд на другие ворота — те, что вели из замка герцога прочь.

Никто, включая Бруно, не смог бы, да и не посмел бы меня остановить, если бы прямо сейчас или поздно вечером я решила махнуть рукой на все достигнутые договоренности и просто уехать. В самом деле отправиться к отцу. Пусть в бедности, но пожить в его доме какое-то время, пока не придумаю, что делать дальше.

Проследив взглядом за толстым серым котом, важно прогуливающимся по двору, я наконец призналась себе, что к отцу не поеду точно. Предпочту необходимость задержаться подле Удо необходимости объясняться с ним, потому что отец бы меня не одобрил.

Со своей женой, моей матерью, он жил душа в душу. Будучи немного старше, сначала терпеливо ждал, когда она подрастет и сможет стать невестой, после появилась я. Ни разу за те восемь лет, что она была с нами, я не слышала от него грубого слова в ее адрес, точно так же как она никогда не упрекала отца ни в чем и не злилась, даже если он приходил навеселе.

Зная только такую супружескую жизнь, отец, к счастью для меня, никогда не был фанатичным поборником морали. Когда из ребенка я превратилась в девушку, он предостерег меня не от мужчин, но от сомнительной беременности и возможной огласки.

И тем не менее в его представлении быть женой означало быть беззаветно верной своему мужу и терпеливой во всем. Мое намерение отвергнуть руку и титул Удо он наверняка воспримет как предательство, как поступок, порочащий его самого.

Я не предполагала, что он может меня за это возненавидеть или отречься, но и видеть молчаливое осуждение пополам с непониманием в его глазах не хотела.