— Что. С тобой. Было? — цедит слова Елена. — Какая. Была. У тебя. Реакция?
— Почему у меня? — тут же возмущаюсь я попытке оставить меня во всем виноватой, в том числе и в той странной огненной вспышке, похожей на фейерверк из бенгальских огней.
— У вас была взаимная реакция? — пораженно выдыхает Антон, открыв рот и забыв его закрыть.
— Но тогда это… это… — Генриетта Петровна смотрит на меня, как на чудотворную икону, прости господи.
— Елена… — мямлит восторженный Антон. — Это… это…
Поскольку ни Антон, ни Генриетта Петровна ничего, кроме слова «это», не сказали, я мало что поняла. Ясно было только одно: они в шоке, мои взаимоотношения с Фиакром их напрягли даже больше, чем меня.
Спешу оставить за собой последнее слово:
— Я к нему вообще не прикасалась! Это он меня хватал! Это из-за него всё искрилось и разлеталось в стороны!
— Ты можешь назвать его имя? — свистящим шепотом спрашивает меня бледная Елена. — Ты знаешь его имя?
Какое назвать? Фиакр? Леонард? Мэтью?
Карие глаза Елены медленно становятся прозрачными, и я отвечаю неожиданно для самой себя:
— Не знаю. Он не представился. Хам.
Потрясающе красивое лицо Елены расстроенно вытягивается, а глаза подозрительно суживаются.
— Точно? — не доверяет мне она (и правильно делает!).
— Точнее некуда! — недовольно фыркаю я. — Он то ли важный вельможа, то ли волшебник какой-то… К нему слуга обращался Excellence. А! Слугу зовут Антонио! Нет! Арман! Точно — Арман! У меня французский на уровне пары песен мушкетеров из нашего фильма. Пур куа па…* А ля гер ком а ля гер…**
— Кроме слуги, никого не было? — настойчиво спрашивает Антон, испуганно глядя на Елену.
— Было! — злорадно отвечаю я. — Было множество женщин! Сюзет, Ирен, Флор, Селестина… Красавицы. Умницы. И все его… вожделели.
А что? Да. Я решила сдать этот бабий батальон скопом.
— Вожделели? — слегка краснеет Генриетта Петровна. — Вы молодец! Подобрали подходящее слово, а не современное, грубое и сленговое!
— Мерси… — бормочу я, переходя на неизвестный мне французский. — Боку…***
— Защитные руны? — с надеждой спрашивает Елену Антон.
— Поздно, — устало машет она рукой. — Пусть пока заучит парочку охранных рецептов. Вреда не будет, а польза быть может. Иногда дело секунды решают.
Елена стремительно покидает комнату. Мне приносят горячий чай с имбирем и лимоном и хрустящее печенье.
— Прочтите и постарайтесь запомнить, — вежливо предлагает мне Генриетта Петровна, раскладывая передо мной большую, пожелтевшую от времени толстую книгу со множеством закладок. — Вот. Я заложила нужное в первую очередь.
Перелистав книгу, я недовольно спрашиваю:
— Постойте! Мне все это ни за что не запомнить! А можно ксерокопию или от руки переписать?
— Это надо знать наизусть! — настойчиво увещевает Генриетта Петровна. — В каждом рецепте всего по пять ингредиентов! Надо выучить!
— Как можно выучить то, что я не понимаю. Да я большую часть слов вижу в первый раз! — распаляюсь я не на шутку. — Вот! Ваш первый рецепт! Из ингредиентов мне знакома только кипяченая вода!
— Учите! — Генриетта Петровна становится привычно твердой и неприятной.
— Хорошо! — рычу я, отправляя в рот печенье, сразу три штуки, и добавляю с набитым ртом, что, несомненно, запрещено этикетами всех миров. — Сёрт с фами! Выусю как шмагу! Ешли што, шами финафаты!
Пока я заучиваю бесполезные, я уверена, рецепты непонятно чего, время тянется медленно и скучно. Антон и Генриетта Петровна появляются в комнате по очереди, экзаменуют меня, специально путают, но в целом все мной довольны. А что? Я, между прочим, в театральный институт полгода собиралась! И в школьном театре все главные роли играла! А там тексты о-го-го какие объемные!
Через три часа буквы в глазах расплываются, в ушах начинается легкий шум, даже подташнивает. И еще я хочу спать. Очень.
— Осталось три рецепта, — ласково говорит мне Антон. — Вам на это еще полчаса. Потом проверка всех рецептов. Бессистемно. Хаотично. Вразброс.
— Насмешил! — действительно, смеюсь я. — Я в вашей рецептуре никакой системы не нахожу. Разбросом он меня пугает! Я пока свою систему не придумала, вообще ничего запомнить не могла!
Так… Кисель кизиловый… Хорошо. Первый раз вкусный набор. Не уверена, что весь, но все же… Маоми (ягоды). Будем надеяться, что съедобные, как вообще эту маоми запомнить? Сироп (сахарный). Капля мыла верескового. Фиалка (лепестки). Объем еще запомнить надо, количество. Всё, что в скобках, придется игнорировать. Ни под одну систему не подогнать.
Так… К. К. М. С. К. М. В. Ф. Может, Мандельштам?
Как Кони Медленно Ступают,
Как Мало В Фонарях огня!
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня.
Вроде подходит. И к рецепту, и к ситуации.
А я вверяюсь их заботе.
Мне холодно, я спать хочу;
Подбросило на повороте,
Навстречу звездному лучу.
Разве бывают такие совпадения? Или правда, что все великие поэты были провидцами?
Горячей головы качанье,
И нежный лед руки чужой,
И темных елей очертанья,
Еще невиданные мной.
Чуть-чуть полежу — и сразу отчитаюсь Антону и Генриетте Петровне. Опять удивлю. Ложусь головой на книгу. Она приятно пахнет старой почтой: бумагой, сургучом, чернилами.
Нежный лед руки чужой — красиво… Невиданные мною ели накрывают меня широкими лапами, качают, убаюкивая.
— Мадемуазель! Мадемуазель! Очнитесь! — взволнованный женский голос не выводит меня из полусонного состояния, а только злит.
Кто это? На голоса Елены и Генриетты Петровны этот не похож. Молодой, дрожащий, испуганный.
— Коман сава****? — спрашиваю я, запас французских слов тает мгновенно, как мороженое в микроволновке.
— Очень плохо, мадемуазель! А сейчас станет еще хуже! — рыдающий нотки прорываются сквозь спутанное сознание.
— Кому? — интересуюсь я, не открывая глаза.
— Мне! Вас господин не посмеет тронуть даже словом! — следует неожиданный ответ.
— Ну, и тебя не дадим в обиду, мон бэбэ*****! — нетвердо обещаю я, собираясь поспать еще пару минут.
— Мадемуазель! — почти воет девушка, и я с досадой открываю глаза.
Трогательно хорошенькая шатенка с ярко-рыжими кудряшками, обрамляющими милое детское личико с большими голубыми глазами, в смятении смотрит на меня и пытается поднять с… постели?
— Ты кто? — выдавливаю я из себя, не оставляя надежду доспать.
Девушка потрясенно смотрит на меня и, заикаясь, отвечает:
— Глаа-ззза…
— Что глаза? — пугаюсь и я.
— Ваши глаза… — благоговейно и пораженно выдавливает из себя она. — О боги!
— Шанель размазалась? — понимающе спрашиваю я. — Неужто так страшно? Даже обидно!
— Шшшанель? — шипит девушка. — Разве вас зовут Шанель?
— Меня зовут… — раздраженно начинаю я отвечать и резко замолкаю.
Так. Кровать под нежно-голубым балдахином. Уютная комната с зашторенными окнами. Стены, обитые темно-вишневой тканью. Огромный белый ковер с высоким ворсом. В офисе наших мошенников есть такая комната отдыха?
— О боги! — причитает девушка. — Где наш господин нашел вас?
— Никто меня не находил! — возмущаюсь я. — Что происходит?
— Простите меня, простите, госпожа! — девушка вдруг падает на колени возле кровати, с которой у меня нет сил встать. — Господин велел одеть вас и привести на завтрак! Это было почти полчаса назад! Меня накажут, госпожа! Я еле-еле вас разбудила!
— Какой господин? — холодею я.
Неужели я заснула — и это снова тот сон? Может, зря таблетки в унитаз смыла?
Видимо, оба вопроса я произношу вслух, потому что рыжая девушка переспрашивает:
— У-ни-таз? Что такое унитаз? Я не понимаю!
— Так! — нервно кричу я и командую. — Помоги встать!
Девушка быстро встает с колен и бросается ко мне. В вертикальном положении комната кажется еще роскошнее и уютнее.
