Танцор Ветра. Том 2 (СИ) - Зайцев Константин

— По имперским законам ты прав. Но ты пролил кровь в стенах святилища этого святилища. Ты активировал ключ. Ты нарушил покой этого места. Почему?

— Потому что истина… — я поднял взгляд и решил ответить в духе древних авторов, — всегда скрыта за запертой дверью. Ибо лишь тот, кто рискует жизнью, имеет право задать вопрос.

Тишина. Он словно взвешивал каждую мою интонацию. Потом медленно кивнул.

— Ты говоришь как человек, которому было даровано воспитание. А не просто выживание. Я чувствую в тебе кровь драконорожденного… пусть и еще слабую, но уже пробудившуюся.

Я склонил голову еще ниже и продолжил говорить в том же духе.

— Благородная кровь не делает сердце благородным. Но наставник научил меня уважать иерархию и долг. Простите господин, если мое присутствие — скверна в этом священном месте. Я не знал, что здесь служит дух столь высокой добродетели.

— Здесь не служат, — перебил он спокойно. — Здесь продолжают служить. Ибо приказ о смене не был получен. А приказ — святыня. Закон не умирает, если существует тот, кто служит.

Он обернулся к пустому залу и обвел это место рукой.

— Тысячу лет я охранял порядок, подчиняясь Министерству Обрядов и Управлению Горных Тюрем. Эти шахты были опасны для живых, но необходимы для Империи. Лишь заключенные и добровольцы могли добывать нефрит в таких глубинах. Только драконорожденный имел право возглавить такую тюрьму. И тысячу лет здесь не было ни одного.

Он повернулся ко мне вновь. Его взгляд больше не пронзал — он обнимал. Его темный огонь стал таким теплым, что я удивился.

— И вот ты. Молод, ранен, дерзок. Но ты не дрогнул. Ты не только владеешь оружием. Еще твой ум остер как бритва. Я вижу в тебе того, кто может удержать незыблемый порядок. Кто не посмеет пренебречь Уставом, но и не даст ему стать петлей на шее. Но согласно закону, если приемника официально не назначили, а управляющий уже не может справляться со своими обязанностями, то он он может передать печать. Согласно закону, это происходит согласно ритуалу.

Он медленно подплыл ко мне нарушая обычную дистанцию меу старшим и младшим.

— Ты драконорожденный. Твоя кровь дает тебе возможность получить мою печать. Но не освобождает от испытания. Чтобы стать преемником — ты готов пройти испытание Тела, Разума и Духа. Как завещали предки?

Он вытянул руку. На его ладони вспыхнули пять тусклых символов — Дерево, Огонь, Земля, Металл, Вода. Каждый — мерцал, будто тлел на границе миров. А потом они встроились в великую триаду составляющую саму суть нашей империи — Единство, Дисциплину, Силу

— Пройди их — и я исполню долг. Отдам печать и исчезну. Не ради покоя — ради завершения службы.

Он опустил руку, и комната снова замерла.

— Готов ли ты? Или вернешься наверх и позволишь хаосу снова обвить корни порядка?

Я медленно выпрямился понимая, что это мой шанс. Боль в теле не утихала, но голос звучал твердо:

— Я пришел за выживанием. Но, кажется, нашел смысл. Если это — мой путь, то я его приму. И пройду.

Чиновник не ответил. Но я впервые заметил, как в глубине его чернильных глаз на миг дрогнул свет.

Я стоял посреди кабинета, наполненного тишиной, тяжелой, как свинец. Призрачные стражи расступились по взмаху его руки. Отныне я не нарушитель, отныне я часть иерархии.

В задумчивости чиновник наблюдал за мной, молчаливый, величественный, одетый в одеяние, чье полотно колебалось от потоков мертвой эссенции.

— Ты не первый, кто спускается, — произнес он наконец, голосом, в котором слышались пергамент, чернила и колокольный звон.

— Но, быть может, первый, кого вы удостоили беседы, достопочтенный, — отозвался я, склоняя голову и переходя на архаичный, отточенный язык, которому учил меня Наставник. — Кровь моя не подделка, и я слышу зов долга. Отныне я готов внимать знанию старших.

Он кивнул. И это было началом.

— Закон требует смены, — сказал он. — Ты — первый драконорожденный, ступивший в эти залы за тысячу лет. Моя душа связана контрактом службы. Чтобы я мог уйти, ты должен доказать, что достоин. Не словом, ибо они прах, — делом. Первое испытание будет Силы.

Пол под моими ногами исчез. Или, может, просто растворился в пустоте. Я падал — не вниз, а внутрь. Мир распался, как треснувшее зеркало, и вновь собрался, но теперь — в другом облике.

Я стоял в зале суда.

Высокий потолок исчезал во мраке. Передо мной — массивное кресло судьи, вырезанное из черного камня, на спинке которого сиял знак министерства горных тюрем. На полу — две дорожки из мозаики, ведущие к помосту. Слева — дверь, за которой стояли узники. Справа — дверь, откуда могли выйти воины. А между ними — весы.

Я понял, в чем суть.

Сила — ничто, если не умеешь ее направить. Власть — яд без меры. Чиновник не обязательно должен быть воином, но он должен уметь применять силу. Это испытание было не про бой. Это был суд.

— Перед тобой трое, — раздался голос призрака, но уже не из зала, а прямо из моего сознания. — Один убил, но защищая другого. Второй — солгал, чтобы спасти свою жизнь. Третий — украл, чтобы выжить. Один должен умереть. Один — быть прощен. Один — отправлен в каторгу. Реши. Но знай: выбор твой изменит тебя. И ты не сможешь угадать, кто кто.

Передо мной появились трое. Лица их были закрыты черными платками. Я не чувствовал от них зла — лишь страх. И ожидание. Молчаливое, как у статуй.

Я пытался заглянуть в их суть, интуицией, памятью, нутром. В каждом — жизнь. В каждом — вина. И все же — никто не сказал ни слова.

И тогда я понял: это не про них. Это про меня. С точки зрения империи они все прах. Но судья должен понять кого он судит. Я закрыл глаза.

Наставник говорил: «Мир нельзя изменить, но ты можешь выбрать, каким будет твой след». Я вдохнул и сделал шаг вперед.

Теперь они стояли прямо предо мной, а на моих плечах была вся тяжесть выбора.

Три души.

Три греха.

Три судьбы.

И закон, который требовал не справедливости, но порядка.

Первый — дрожал. Его руки, покрытые шрамами, сжимались и разжимались, будто даже сейчас он готов был вцепиться в лопату, в нож, в что угодно, лишь бы выжить. Рабочий. Тот, кто привык к труду, к боли, к молчанию. Он не просил пощады. Не оправдывался. Лишь ждал удара, как ждал его всю жизнь.

— Ты украл, чтобы выжить, — сказал я. Его глаза расширились. Не от страха — от удивления. — Каторга. Ты будешь работать. Но ты останешься жив.

Второй стоял, как клинок, вонзенный в землю. Его спина была прямой, а подбородок вздернут. Он не просил, не молил и самое главное не опускал взгляда. Солдат? Преступник? Фанатик? Неважно. В его молчании была правда — та, что режет глубже лжи.

— Ты убил, защищая другого. — Он не кивнул. Не подтвердил. Но в его глазах мелькнуло что-то — воспоминание? — Прощен.

Третий шептал. Его губы двигались, бормоча что-то — то ли молитву, то ли заклинание, то ли просто слова, которыми он пытался убедить себя, что все еще чист. Его голова была низко опущена, но я видел — его пальцы сжимались, будто в них уже был нож, монета, фальшивая печать…

— Ты солгал, чтобы спасти себя. — Он вздрогнул. Его шепот оборвался. — И за это — смерть.

Почему я сделал такой выбор? Потому что вор может искупить вину трудом.

Потому что убийца, защищавший другого, — уже не убийца. Но лжец? Лжец разъедает самую суть закона. Он превращает порядок в хаос, правду — в пыль под ногами. И если оставить его безнаказанным — следующий раз он солжет не только за себя. Он солжет за всех. И империя падет.

Я протянул руку и в моих руках материализовался меч палача. Шаг, и я сделал то, чего требовало испытание. Лезвие прошло сквозь плоть, как сквозь воду. Не было ни крика ни крови лишь ощущения, что я исполнил приговор.

Комната растворилась.

И я стоял снова в уже знакомом зале, перед призраком-чиновником. Его взгляд был все таким же спокойным, но в нем появилось иное: уважение.