Свиток первый (СИ) - Зайцев Александр А.

И почти сразу, как мне в голову пришла эта занимательная мысль, я услышал треск ломающегося кустарника. Из чащи, ломая папоротники, выпрыгнул заяц. Крупный, упитанный, мех лоснился от жира, слабая аура выдавала в нём недавно пробудившегося духовного зверя. Его огромные глаза, дикие и выпученные, метались из стороны в сторону. Он мчался, не разбирая дороги, в безумной слепой попытке спастись. За ним, словно тень, неотступно следовал уже знакомый мне молодой лис или очень на него похожий.

Мелкий лисёнок был почти невесомым, шерсть необычного окраса делала его похожим на полупрозрачное сияние лунного света на чёрной воде. Очертания лиса мерцали, то обретая чёткие черты морды с хищным оскалом, то расплываясь в дымчатый шлейф. Казалось, он не бежал по земле, а будто скользил над ней, почти беззвучно, стремительно. В глазах духовного зверька, холодных, как звёзды в бездонном колодце, горело не голодное бешенство, а какое-то иное извращённое любопытство, желание загнать, поиграть, довести до изнеможения, прежде чем забрать чужую душу и насытиться свежим мясом.

Заяц, обезумев от ужаса, рванул напрямик — прямо под сень смертоносной ивы. Его коричневая спина мелькнула между корявых корней, скрывающихся под слоем прошлогодней листвы. Я замер, ожидая мгновенной развязки. Но ветви ивы лишь слегка колыхнулись, словно от лёгкого ветерка. Ни одна не двинулась, чтобы пронзить пушистый комок страха. Дерево… пропустило его. Как не стоящую внимания пылинку.

Видимо, ещё не очень опытный лис, увлечённый погоней, пронёсся следом, не почувствовав опасности. Но как только его стремительное тело пересекло невидимую черту, ту самую, где начиналось смертоносное поле влияния «ивы», поляну накрыла уже знакомая мне подавляющая аура. Ветви, ещё секунду назад безжизненно висевшие, взорвались молниеносным движением. Не одна-две, а сразу с полдюжины толстых, как руки великана, невероятно гибких и быстрых. Две метнулись вниз, к земле, туда, где мелькнул заяц, только что вынырнувший из-под дерева, но не успевший вырваться из смертельной ловушки. Острые, как копья, кончики ветвей вонзились в его спину, пробили грудь, поднимая тушку в воздух с мерзким влажным звуком. Заяц завизжал, но это был короткий, пронзительный, агонизирующий звук, который тут же оборвался.

Но главным было совсем не это. Основная ярость дерева обрушилась на неосторожного и самоуверенного духовного лиса, который ещё мгновение назад считал себя охотником, преследующим жертву. Остальные ветви сомкнулись в воздухе, как стальные ловчие петли, вокруг лисьего силуэта. Молодой хищник заверещал — пронзительно, испуганно и как-то удивлённо-непонимающе. Этот звук проник в мой разум, словно раскалённая игла, заставляя невольно поморщиться.

Лис попытался вывернуться из клетки ветвей. Даже попробовал стать нематериальным, как умеют его старшие собратья, но у него это не получилось, и тут же ветви «ивы» нанизали духовного зверька, словно кусок мяса на шампур. В отличие от зайца, лис умирал медленно. Его тело корчилось, истекая кровью, острые коготки пытались расцарапать древесную кору, зубы впились в самую тонкую из удерживающих его ветвей.

Дерево-монстр не спешило расправляться со своей главной добычей. Сдавливало жертву медленно, совершенно не чувствуя сопротивления. А я видел, что из духовного зверька вместе с жизнью уходит и что-то ещё. Нечто эфемерное, едва заметное, оно, словно дымка, тянулось от агонизирующего лиса к ветвям, от тех к стволу и дальше к корням дерева-монстра.

Почему-то эта картина показалась особенно отвратительной. Было в ней нечто исключительно противное для моего разума, для моей души.

Два существа — два духовных зверя — были подняты в воздух, пронзённые насквозь, словно жертвы на алтаре. Ветви, не дрогнув под чужим весом, начали плавно подтягивать добычу ближе к массивному, покрытому трещинами и наростами стволу. Заяц уже не дёргался, его лапки безвольно свисали вдоль бесчувственного тельца. Лисёнок ещё сопротивлялся, но с каждой секундой его движения становились всё медленнее, слабее, пока не затихли окончательно — ровно тогда, когда последняя дымка его души растворилась в корнях «ивы».

С тихим влажным шелестом земля у самого основания ствола дерева-монстра вздыбилась. Это было похоже на то, что некие гигантские черви пробуждаются от сна. Корни. Множество тонких, гибких корней, больше похожих на щупальца спрута, выползли из-под земли, покрытые зелёной мутной, словно болотной, слизью и комьями влажной почвы. Часть из них обвила тушку зайца, оплетая его с головы до лап липкими погребальными бинтами. Другие впились в тело духовного лиса, разрывая того на кровавые лоскуты, которые потом втягивались, словно спагетти, в тёмные недра под стволом.

Корни, обвившие зайца, с мощным усилием потянули его вниз, к земле, туда, откуда они совсем недавно выползли. Запихивали в яму, которую сами же и разрыхлили, не так как лиса, а целиком, заталкивая всё глубже, присыпая сверху влажной землёй и листьями. Всё это происходило с ужасающей скоростью, словно в ускоренной съёмке. Но при этом как-то методично, словно подобное происходило на этой поляне не один, не два, а сотни раз.

Несколько секунд — и туша зайца скрылась от моего взгляда, а корни разровняли место, будто ничего и не было. О разыгравшейся лесной трагедии напоминало только едва заметное вздутие почвы у самого ствола, которое, впрочем, тут же снова покрылось сочной зелёной травой.

Духовного лиса к тому времени уже не существовало. Его поглотили полностью. Ветви, что держали его, теперь были пусты, и даже кровь зверя впиталась в их кору. Ива дрогнула, по её стволу прошла неестественная рябь, словно по воде, и она снова стала выглядеть, как обычное дерево.

Я стоял, не дыша, а перед внутренним взором раз за разом прокручивалась сцена, как душа духовного зверя поглощается лесным чудовищем. Холодный пот стекал по спине, но внутри зрела уверенность, что нужно научиться защищаться и от такого. Потому как случившееся показалось даже страшнее, чем быть запертым в чужой голове.

Моя ладонь непроизвольно сжала гуаньдао так, что костяшки пальцев побелели. Те ветви, что едва не схватили меня… они бы затащили меня туда же, в эту сырую, чёрную могилу у подножия ствола. Живого или уже полумёртвого от ментального удара и впрыснутого яда. А что потом? Сожрали бы мою душу, словно деликатес? А тело Бин Жоу стало бы не более чем удобрением?

Ветер шевельнул листву ивы. Она шумела тихо, убаюкивающе, как ни в чём не бывало. На том месте, где только что погребли зайца, не осталось ни малейшего признака борьбы, только чуть влажная земля и сочная трава. Чистый родник у подножия искрился в редких лучах солнца, пробивающихся сквозь плотный полог леса. Идиллия, которая была смертельной ловушкой.

Моя рука продолжала сжимать древко гуаньдао. Привычный вес помогал сосредоточиться и мыслить рационально. Решение пришло мгновенно, как озарение: если это дерево может атаковать разум и тело, значит, оно идеальный, пусть и смертельно опасный, тренажёр. Новый манекен, который к тому же не может сдвинуться с места! Нужно научиться чувствовать чужое ментальное давление, понимать его природу, а главное — научиться ему сопротивляться. Осознанно. Не полагаясь на инстинкты или удачу.

Нужно? Значит, надо действовать!

Решение принято — пора выполнять.

Сделав медленный вдох, я шагнул вперёд.

Если не хочу повторить судьбу лиса и зайца, то действовать надо крайне осторожно. Короткий шажок вперёд. Расстояние до хищной ивы немного сократилось. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Ничего. Только лёгкое, едва уловимое покалывание на коже, как от статики перед грозой. Ещё шаг. Покалывание усилилось, превратилось в лёгкий холодок, пробежавший по позвоночнику. Ветви ивы замерли, несмотря на поднявшийся лёгкий ветерок. Третий шаг.

И тут же меня снова «накрывает». Чужая аура ощущается, как мягкое, но при этом тяжёлое одеяло. Тихий звон в голове и чувство, похожее на погружение головы в вязкую, тягучую, липкую паутину. Воздух вокруг словно стал густым, плотным, мешающим движению. А затем в сознании чётко, беззвучно, но с непререкаемой силой прозвучала команда: «Подойди! Ближе!».