Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

Кошкодевочка… — пронеслось в голове с немым восторгом. Прям вааах! Не верилось, что эта огненная, страстная, смертельно опасная и невероятно притягательная красавица ласкается у меня на руках, как ручной котенок. Пофиг, что мышцы уже ныли от ее веса. Я был готов нести ее до самого Драконхейма, если потребуется. Пусть весь мир видит — вот он, Князь, и его добыча… нет, его Княгиня.

Именно в этот момент эпической славы и легкого мышечного напряжения к нам подкрался сэр Годфрик. Его латы блестели, щеки пылали, а в глазах горел огонь не героический, а… весьма личный. Он осторожно кашлянул, наклонился ко мне, стараясь не смотреть прямо на мурлыкающую Лиру (что было сложно), и прошептал на ухо, пахнущее пивом и надеждой:

— Господин… коли уж кошколюды теперь наши верные союзнички… то… — он смущенно крякнул, — … а можно и мне… жену… ну… из их… поискать? Тепленькую такую… ушастую… Хранительницу Очага, так сказать? А?

Я посмотрел на его честное, слегка потное лицо, на мурлыкающую Лиру в моих руках, на море склоненных кошачьих голов на равнине… и рассмеялся. Громко, искренне, от всей драконьей души.

— Годфрик, старина, — сказал я, сияя, — конечно! Ищи! Выбирай! Только смотри, чтобы когти у твоей «Хранительницы Очага» были подстрижены! А то булочки печь будет — ненароком тесто порвет!

Годфрик аж подпрыгнул от восторга. Он отдал мне самый вычурный, дрожащий от нетерпения поклон, который только можно представить.

— Благодарю, Ваша Светлость! О, благодарю! Вы — истинный благодетель! — выпалил он и, пятясь, отошел на пару шагов.

Потом резко развернулся к рядам кошколюдов, сжал огромные кулаки и, забыв про всю рыцарскую сдержанность, прошипел так, что услышали даже самые дальние уши:

— ДА СУКА!

Его вопль эхом прокатился по потрясенной равнине. Несколько ближайших кошколюдов настороженно подняли уши. Лира фыркнула мне на грудь, ее плечи затряслись от беззвучного смеха. А я просто стоял, держа свою кошачью судьбу на руках, и чувствовал, как от всей этой божественной, абсурдной, пиздатой красоты у меня начинает болеть лицо от улыбки.

Домой, — подумал я, глядя на дорогу к замку. — Пора домой. С добычей. С армией. С вассалом. И с Годфриком, у которого теперь есть Мечта. Главное, чтобы по дороге моя «драгоценная» не решила, что нести ее — это слишком скучно, и не потребовала… продолжить. Ее довольное мурлыканье и легкое движение бедрами намекали, что шансы на спокойную дорогу крайне малы. Но черт возьми, я был готов и к этому. Я же Князь!

* * *

Карета княжеская — роскошный монстр на рессорах, обитый бархатом цвета драконьей крови, — дрожала. Но не от ухабов дороги (дорога была сносной). Она дрожала от нее.

Лира фон Китилэнд, моя розовоухая, розовохвостая гроза и мечта, была как живой вихрь на бархатных подушках напротив. Нет, не напротив — она практически на мне. Казалось, сама концепция личного пространства была для нее оскорбительной глупостью.

Она ласкалась. Это слово было слишком нежным. Она исследовала, покоряла, отмечала свою территорию. Ее движения были гибкими, как у змеи, и стремительными, как у кошки, играющей с мышью. Которая — я.

Ее руки: Одна запуталась в моих волосах у затылка, пальцы массировали кожу, то нежно, то с внезапной цепкостью, заставляя меня вскидывать голову. Другая скользила по моей груди, расстегивая пуговицы камзола с кошачьей ловкостью, ее теплые ладони и чуть шершавые подушечки пальцев оставляли на коже огненные дорожки.

Ее ноги: Они то обвивали мою талию, прижимая меня к спинке сиденья, то скользили вниз, коленом нагло упираясь в мое бедро, бедрами зажимая мои ноги так, что я не мог пошевелиться. Ощущение невероятной силы в этой хрупкой на вид фигуре сводило с ума.

Ее тело: Она тряслась. Не от страха. От чистейшего, животного, нарастающего удовольствия и напряжения. Каждое прикосновение, каждый мой вдох, каждая ее собственная мысль заставляли мелкую дрожь пробегать по ней — от кончиков ушей до самого кончика хвоста. И она использовала это. Она тёрлась о меня. Грудью — упругой, скрытой лишь тонкой тканью ее странного иноземного наряда — о мою грудь и плечо. Попой — упругой, идеальной формы, затянутой в те же облегающие штаны (кожа? что-то эластичное?) — о мои бедра и живот, создавая невыносимое трение даже сквозь слои моей одежды. Каждое движение бедер было выверенным ударом по моему самоконтролю.

Ее лицо: Оно было в сантиметрах от моего. Глаза-аметисты горели, зрачки расширены до черных бездн, отражая мое растерянное лицо. Губы — влажные, пухлые, чуть приоткрытые — то приближались к моим, обещая ад, то отстранялись с хитрой улыбкой. От нее пахло теплым молоком, дикими травами и чем-то электрическим, животным.

— Нельзя… — прошептала она вдруг, ее голос был хриплым, прерывистым от собственного мурлыканья, которое гудело у меня в ушах, как мощный мотор. Она прикусила мою нижнюю губу, не больно, но властно. — Еще нельзя… Мы же… не женаты… Уууу… — Этот стон, полный муки и желания, вырвался из глубины ее горла и ударил мне прямо в солнечное сплетение.

— Лира… — попытался я протестовать, голос сорвался.

— Скорее бы… — она прошептала в уголок моих губ, ее язык обжег кожу. — Хочется… Господин… Очень хочется… — И снова движение бедер, еще более наглое, еще более соблазнительное. Ее хвост, как отдельное существо, обвил мое запястье и сжимал его ритмично, в такт ее мурлыканью.

Она была смертельно сексуальна. Не красотой статуи, а дикой, необузданной жизнью, сконцентрированной в этом гибком, сильном, дрожащем от желания теле. В каждом вздрагивании ушек, в каждом изгибе спины, в каждом глубоком вдохе, когда ее грудь прижималась ко мне, в каждом хищном блеске глаз — было обещание невероятного, животного блаженства, смешанного с опасностью. Она была пламенем, и я горел.

Карета подпрыгнула на кочке. Лира вскрикнула — не от испуга, а от неожиданного толчка, который прижал ее ко мне еще сильнее. Она замерла на мгновение, ее дыхание учащенно билось о мою шею. Потом она медленно, очень медленно отодвинулась, лишь на сантиметр, но этого хватило, чтобы немного остудить пыл. Ее глаза, все еще темные, смотрели на меня уже с другим выражением — с гордостью, с глубоким, почти торжественным удовлетворением.

— Мой дракон… — ее голос снова обрел бархатистую глубину, хотя мурлыканье все еще вибрировало в ее груди. Она положила ладонь мне на щеку, ее взгляд стал далеким, пронзительным. — Ты чувствуешь? Чувствуешь их? — Она слегка кивнула в сторону, будто указывая на невидимых кошколюдов, скачущих в охране вокруг кареты. — Они дома. Наконец-то. По праву.

Я смотрел на нее, все еще пытаясь отдышаться, поймать нить мысли.

— Дома? — переспросил я.

— Да, — ее глаза засияли. — Они — кошколюды Эрмхаусба. Мы всегда были верными подданными Драконов. Слугами, защитниками, хранителями их тайн… и их очагов. — Она провела пальцем по моей губе. — Но столетия… забвения… разобщенности… Нас загнали в Китилэнд, на самый край света. Заставили служить чужим королям. Но наша кровь помнила. Помнила вас. Драконью Кровь. — В ее голосе зазвучала неподдельная страсть, древняя, как скалы. — И теперь… я испытываю невероятное… — она искала слово, — … блаженство. От одной мысли. От знания.

Она наклонилась совсем близко, ее дыхание снова смешалось с моим, но теперь в нем не было только желания — было благоговение.

— Что мне посчастливилось стать Первой Мурлыкой. Которая станет… женой Дракона. — Она произнесла это тихо, но с такой силой, что слова, казалось, отпечатались в воздухе. — Это честь. Не только для меня. Это честь для всего моего рода. Для всего Китилэнда. — Ее взгляд стал стальным, властным. — И неважно, что Китилэнд сейчас под короной Аскарона. Отныне он — твой. Его люди, его земли, его сила. Мы вернулись к своему истинному господину. К Дракону.