— О, какое разочарование! — я покачала головой. — Мало того, что вы оказались лжецом, и ваше слово ничего не значит, так еще и убивать мне все-таки придется. Печально. А я ожидала, что мы обойдется без этого.
— Я всего лишь пытался дать вам добрый совет, — сухо ответил казначей.
— И заработать обещанное вознаграждение?
Это подействовало на мужчину, как оплеуха.
Его темные глаза, казалось, побледнели от гнева. Губы сжались в узкую полоску.
Я думала, он влепит мне оплеуху.
По крайней мере, рука его дернулась, но он сжал кулак, будто сдерживая самого себя.
Уже не опасаясь ножа в моих руках, он нагнулся, подобрал оба камня.
Шагнул ко мне, ухватил мою свободную руку и вложил их в ладонь.
— А теперь прочь из моего дома! — рявкнул он.
С грохотом провернул ключ в замке. Грубо ухватил меня за руку и вытолкал за порог.
Вместе с бесполезным ножом.
И с грохотом закрылся.
Глава 21
От дома казначея я бежала с всех ног, словно за мной гнались.
Мне казалось, что вот-вот меня схватят и вытрясут душу вместе с деньгами.
Пара камней, что отдал мне казначей, жгли руки.
Ведь если меня с ними прихватят, то мало мне не покажется.
Но обошлось.
Рубины я спрятала в кошелек, к серебру.
И убрала кошель за пазуху.
Рыскающие по городу солдаты искали замарашку с корзинкой, а я была вполне себе добропорядочной горожанкой.
Немного поплутав по улицам города, я снова вышла к рынку.
И сердце мое радостно забилось.
В кармане моем брякали медяки, которые я заработала, продавая травы и те деньги, что мне дали за камень.
Ближе к сердцу лежал увесистый кошелек с серебром.
И его принесу Марте весь, целиком!
Вот она обрадуется!
А еще я планировала принести Марте съестных припасов, и кое-чего из утвари и одежды. И все это в руках не донесешь.
Во-первых, тяжело.
С тяжело груженой корзинкой я бы ковыляла до домика у ручья неделю.
Во-вторых, продукты могли б испортиться на летней жаре.
И молоко б скисло, и масло растаяло.
А в-третьих, меня все еще искали.
А значит, надо было бы замаскироваться.
У разных торговок купила я полотняных белых рубашек, подряд пять разных юбок из светлого нарядного льна, и одну синюю шерстяную.
Марте в самый раз будет. Она ведь вечно мерзнет.
У них же я прихватила и парочку теплых шалей, теплую кофту с длинными рукавами и высокий белый чепец. Полосатых чулок несколько пар взяла, да деревянных новеньких лакированных башмаков две пары. Старые-то совсем худые, того и гляди на ногах развалятся.
Да, было жарко.
Но я все равно все это на себя напялила.
Перевязалась шалями, покрепче прижав мешок с серебром к груди.
Все-таки, он был увесистый и оттягивал платье. Того и гляди вывалится.
А теперь я точно его не потеряю.
И из стройной девушки превратилась в бокастую дородную женщину.
Косы убрала под чепец.
Купленной свеклой нарисовала румянец на щеках.
У юркого мальчишки купила горсть лесных орехов и напихала за щеки.
Теперь меня б и родная мать не узнала.
В таком виде я почувствовала себя увереннее и поплыла по рынку спокойно, неспеша.
И первым же делом зашла в конные ряды.
Там присмотрела себе небольшую, но очень крепкую, добротную повозку, ладно сколоченную из хороших досок.
К ней купила и молодого упитанного осла, темно-серого, с белой звездой во лбу.
Продавец помог мне его впрячь в повозку, и я весело покатила по базару.
Пот градом катился у меня со лба.
Лицо мое с раздутыми орехами щеками было малиново-красным.
Я пыхтела и сопела, как морж.
Но когда проезжала мимо городской охраны, на меня никто и внимания не обратил.
Это ужасно развеселило меня.
Я подстегнула вожжами осла и решительно направилась к торговым рядам.
Торговаться до хрипоты мне понравилось.
Это было частью игры.
И, даю слово, я б и подралась, если нужно!
Торговки, нахваливающие свой товар, масло, сыры и молоко, охотно давали пробовать свои продукты, если ты им показывала серебряную монету.
Я выбрала головку самого желтого, самого ароматного сыра, горшок масла, и бутыль с жирным молоком.
У мельника купила мешок белой муки, самой дорогой и самой тонкой. Да еще мешок овса — осла вечером кормить надо.
У булочника взяла готовый каравай, еще горячий, с хрустящей румяной коркой.
Не удержалась, оторвала горбушку от дымящегося белого ноздреватого мякиша, выплюнула орехи и жадно съела свежий хлеб, спеша и давясь.
За всеми этими переживаниями не заметила, как проголодалась…
Добрый угольщик отгрузил мне мешок угля.
Мясник продал мне пару свежих тушек кроликов и жирную молоденькую ощипанную купочкку, завернутых в тонкий холст, и кольцо свежей свиной колбасы.
Шмат соленого с чесноком сала с тонкой шкуркой и копченый свежий сочный окорок взяла.
Мясо было розовым, сочащимся, солоноватым и мягким. А крепкая коричневая шкурка приятно пахла дымом.
В аптеке купила я частый гребешок из темного пахучего дерева да большой кусок мыла.
Хорошенько помыться после всех моих приключений не помешает.
Да и расчесаться тоже!
Взяла и я разных круп в холщовых мешочках, соли, и даже немного сахара.
Небольшой бочонок доброго красного сладкого вина — в хозяйстве сгодится.
Да и Марте чуток нагретого вечерком не повредит.
Купила лукошко яиц и немного свежих овощей с огородов.
И картофеля молодого, и капусты, и салата, и вязанку лука.
Пучок свечей и спички — чтоб было чем осветить дом.
Словом, всего, что было нужно в хозяйстве Марты.
Не забыла я и про постель.
Марта-то спала на тощем тюфяке, набитом соломой. А я и вовсе на досках.
Так что я заехала в лавку, прикупила светлого простого полотна, ниток, чтоб пошить новые тюфяки и набить их соломой.
В общем, из города я выезжала уморившись, правя тяжело груженой повозкой.
На все, про все я потратила три серебряных и несколько медяшек.
Да, купила я не все. Но в ближайшее время я думала снова приехать в город и пополнить наши запасы.
Трудолюбивый ослик стучал копытами по брусчатке, тянул тележку.
И никто на меня даже не взглянул, когда я проезжала через ворота.
Только усмехнулась.
Верно, солдаты ловили отчаянную особу! Дерзкую, с ловкими руками.
На что такие люди спускают свои деньги?
Уж точно не на мешок угля и не крупу.
Такие люди играют в карты, вино пьют без меры, да щупают чужие карманы.
Может, покупают себе какую-нибудь ненужную мелочь типа колец, сережек.
А не сена для осла.
Так что рачительную хозяйку вроде меня уж точно никто ни в чем дурном не заподозрил.
Хоть и на повозке, а дорога назад заняла так же много времени.
Потому что повозка была тяжело груженой, и осел устал.
Я спешилась и вела его в поводу.
И домой, к домику у ручья, я прибыла уже глубоким вечером, когда темнело.
Нашла марту по вою — оставшись одна, она с удовольствием предалась излюбленному занятию: реву.
— Ох, одна я, одна-а-а, — самозабвенно выла она где-то в темноте. — Пропала моя головушка!
— Да что ж ты будешь делать, — ругнулась я. — Это уже не плач от горя. Это плач из любви к искусству!
Услыхав скрип колес груженой тележки, Марта выть перестала и выскочила из домика.
В руке ее тускло горел старый закопченный фонарь.
Она близоруко щурилась, повыше поднимая свой чадящий фонарь, разглядывая мою повозку и меня.
А потом гаркнула грубым голосом.
Как будто и не ревела только что!
— Ты кто такова будешь? Это моя земля! Кто тебе позволил тут кататься на твоем осле, толстуха? А ну, марш отсюда!
— Марта! — изумилась я. — Вот, значит, как ты гостей встречаешь! Неудивительно, что живешь одна. О гостеприимстве что-нибудь слышала?
Услышав мой голос, Марта только руками всплеснула:
