— За что? — не понимаю я.
— Точно чужая, — устало вздыхает старик, потирая глазки кулачками. — Приляжем?
И первым оказывается на моей кровати. Осторожно ложусь рядом.
— Сейчас я покажу тебе, что делать с лепестками, — дружелюбно предлагает Фамильяр. — Ты пообещаешь от меня не отказываться, если что, и я расскажу тебе про все заморочки этого мира. А ты, глядя в зеркало, пообещаешь мне взять меня с собой в свой мир, если что…
— Если что? — недоверчиво переспрашиваю я.
— Если тебя убивать будут все, кому не лень, — равнодушно отвечает он. — Ну, или изгонять в Каньон.
— Звучит многообещающе! — снова нервничаю я.
— Да вообще мир — дрянь! — в сердцах говорит он. — Ни одного приличного Хозяина. Ну, что? Обещаешь?
— Обещаю, — честно отвечаю я.
— Нет! — ворчит он. — Так не пойдет! Надо встать напротив зеркала и смотреть самой себе в глаза!
Я вздыхаю, встаю и иду к огромному зеркалу. В нем отражается высокая стройная девушка, бледная, осунувшаяся, с сумасшедшими зелеными глазами. Встречаюсь взглядом с самой собой, и отражение мне подмигивает, хотя я абсолютно уверена в том, что не моргала. Неожиданно в зеркальном отражении возле меня появляется маленькая девочка, похожая на Аленку с обертки знаменитого шоколада, только без платочка, с двумя толстыми пшеничными косами. Маленькая, щекастенькая, глазастенькая. Она хватает мою руку пухлой детской ручонкой и улыбается, распахнув голубые глазенки. Отвожу глаза от зеркала — за руку меня по-прежнему крепко держит противный старикашка. Смотрю в зеркало — Аленка!
— Это какой-то фокус? — нервно дрожа, спрашиваю я.
— Это доказательство моей силы! — пафосно отвечает старик. — Давай! Обещай!
Сосредоточившись, смотрю себе в глаза и торжественно, подражая Фамильяру, говорю:
— Обещаю!
Ничего особенного не происходит, только легкий порыв неизвестно откуда дунувшего ветерка, колышет полог кровати.
Довольное лицо старика лоснится удовольствием, он не двигается, продолжая держать меня за руку, но в отражении я одна.
— Ложись и закрывай глаза! — командует Фамильяр, а я вспоминаю тренинг с Антоном и его рассказ о том, что Фамильяр должен беспрекословно слушать своего Хозяина и быть ему предан сильнее, чем кто-либо.
— Зачем? — с подозрением спрашиваю я.
— Будешь менять цвет глаз! — командует он, подталкивая меня к кровати и беря в руки банку с лепестками.
— Это надолго? Это больно? — паникую я.
— Это ровно на семь дней. И это даже приятно, — презрительно фыркает Фамильяр и добавляет жестко. — Ложись!
На мои закрытые по его команде веки ложатся прохладные мокрые лепестки.
— Что делать-то? — нервничаю я, ругая себя за то, что поддалась, и теперь беспомощна, лишившись возможности видеть.
— Тебе лучше знать! — ехидничает противный собеседник.
Стискиваю зубы и произношу злобно:
— Выполняй свою часть договора, не то…
Не успеваю придумать, что не то, как он примирительно фыркает, переходя на «вы»:
— Не надо сердиться, госпожа! Сейчас-сейчас! Представьте себе, что на место прохладе постепенно, очень постепенно приходит тепло, легкое, но отчетливое.
Беру себя в руки исключительно благодаря дыхательному упражнению, которому научилась на одном из тренингов, на которые меня бесконечно таскает Полинка. Но через несколько секунд реально чувствую, как лепестки на моих веках становятся сухими и нежно теплыми.
— Представьте, как перекрашиваете свои глаза. Любой образ! Красите краской с помощью кисточки. Капаете лекарство из пипетки. Заливаете из чашки прямо в глаза горячий шоколад или кофе. Не важно! Главное, чтобы правдоподобно!
Легко сказать! Хотя… Фантазия срабатывает причудливо: я вижу себя перед мольбертом с собственным портретом, который почти готов. Не раскрашена только радужка больших глаз. Беру палитру с масляными красками, выбирая густой, насыщенный коричневый, и откуда-то знаю, что он называется ван-дик. Вижу свою руку, берущую кисть и наполняющую пустые глаза цветом и жизнью. И вскоре с портрета на меня смотрит симпатичная (на мой взгляд) кареглазка.
— Госпожа! — далекий глухой оклик прерывает такую красивую и четкую визуализацию.
По моим щекам похлопывают довольно чувствительно.
— Больно! — возмущаюсь я. — Прекрати!
И резко сажусь на постели, распахивая глаза.
— Получилось! — радостно потирает ручки Фамильяр. — Глянь сама!
Зеркало демонстрирует кареглазку из видения, удивленную и несколько встрепанную. Что за чудеса?
— У тебя ровно неделя! — пугает меня старичок, снова «тыкая». — Потом ритуал надо повторять.
— Как тебя зовут? — резко разворачиваюсь я к старичку.
— Да… по-разному, — замешкавшись, отвечает он, отводя глаза.
— В глаза смотри! — грозно говорю я, снова вспомнив, что это я — его Хозяйка, а не он — мой Хозяин.
Фамильяр съеживается, морщит в обиде и без того морщинистое личико, но в глаза всё-таки смотрит своими маленькими, черными, постоянно бегающими глазками.
— Имя! — повелительно требую я. — Не забывайся!
Старичок закатывает глаза и бормочет:
— Да я не гордый… Без имени могу обойтись…
— Без имени — катись, откуда пришел! — вхожу я в роль.
— Я могу просто обмануть тебя! — с досадой огрызается Фамильяр.
— А ты попробуй! Посмотришь, что будет! — усиливаю я давление, стараясь сверкать глазами. Как ими сверкать, даже не представляю, но старательно их выпучиваю, сама себе в отражении напоминая человека с проблемами желудочно-кишечного тракта в период обострения.
— Ладно-ладно! — примирительно отвечает он, вздыхает и, сделав церемонно обреченный поклон, представляется:
— Франц, госпожа…
— Нинон называет меня Лунет, но что это означает на французском, я не знаю, — представляюсь и я. — И почему у всех французские имена?
— Почему на французском? — Франк чешет затылок. — Этот язык пытался ввести в употребление один из наших императоров, но ничего, кроме имен, внедрить не получилось. Так что лет пятьсот в этом королевстве нарекают французскими именами.
— То есть в этом сне… в этом мире есть Франция? — я пытаюсь сообразить, как без Франции могут существовать и использоваться французские имена.
— Неа! — хихикает Франц. — Франции здесь нет. Откуда наш император взял эти имена, не знаю. Но перечень французских имен утвержден им самим и должен быть использован каждым жителем империи. Твое, кстати, обозначает…
Франц замолкает, нахально щуря черные глаза-бусинки, задорно веселые, по-молодому живые.
— И что же? — нетерпеливо переспрашиваю я. — Лунет — Луна?
— Нет. Идол, — мгновенно став серьезным, отвечает Франц. — Имя девушки, чье место ты заняла — Лунет, то есть Идол, как тебе…
— Заняла? — перебиваю я. — Как это заняла?
— Ну, ты же не Лунет? — иронично утверждает Франц. — Это же не ты училась в Институте для Обещанных? Не тебя привез сюда опекун по договоренности с Андрэ Бошаром?
— Не меня, — соглашаюсь я.
Франц многое знает и многое может. Он знает, что я не из этого мира. Он единственный может мне помочь.
— А где же настоящая девушка? — испугавшись, спрашиваю я.
— Да где угодно! — беспечно отвечает Франц. — Задушена. Утоплена. Отравлена. Сожжена и развеяна по ветру. Твои варианты?
Теперь мои глаза вылезают из орбит без моих видимых усилий.
— Не парься! — смеется Франц. — Так говорят в твоем мире? Никогда не понимал этого выражения! Ты научишь меня переносным значениям ваших слов? Говорить у вас я буду свободно, но вот понимать скрытый, переносный смысл сложно без опыта и наставника.
Точно! Вот что еще меня поражает! На каком языке они все тут говорят? А я на каком? Как получается, что я всех понимаю и меня все понимают?
Я не произношу ни одного из этих вопросов вслух, но Фамильяр на них отвечает:
— Проще простого! — важничает Франц, понимая свою значимость для меня. — Ты можешь понимать языки всех миров и народов. Более того, для тебя они звучат совершенно одинаково.
