Свиток первый (СИ) - Зайцев Александр А.

С противоположной стороны в манеж втолкнули пятерых человек. В грязных, рваных холщовых робах, с ногами в тяжёлых оковах и руками, грубо стянутыми за спинами. Это были не воины, не солдаты. Бывшие крестьяне с потрескавшейся от труда кожей, оборванные ремесленники, измождённые бедняки и, возможно, вчерашние разбойники, которых судьба швырнула сюда ради забавы Наставника. Их лица были искажены уродливой смесью животного ужаса и жалкой бесплодной надежды. Глаза метались кругами — сперва на голема, потом на Наставника, потом на железные ворота, что вели к свободе, и снова обратно, по кругу, как у крыс, загнанных в угол. В этих взглядах смешивалась ярость и отчаяние, ненависть и мольба. Их губы дрожали, словно они хотели выть, но боялись издать хоть звук.

Наставник наконец заговорил. Его голос был низким, скрипучим, как скрежет камня по камню. Он обращался не ко мне, а к ним.

— Убейте его, — он едва заметным движением плётки указал на меня, — и вы свободны. Ваши долги будут прощены. Ваши семьи не тронуты. Бегите, куда хотите.

Слова падали, как камни в колодец, и каждый из пленников дёрнулся, услышав их. В их глазах вспыхнуло нечто дикое, болезненное — не вера, нет, а обречённая жадность того, кому кидают кость с барского стола.

Затем Наставник повернулся ко мне. Его капюшон был похож на бездну, чёрный провал, обращённый прямо в мою душу.

— Основная стойка. Только уклонение. Ни одного контратакующего движения.

Тело само приняло верное положение. «Незыблемая Гора», но уже с гуаньдао: древко у плеча, лезвие направлено вверх, прямо в темнеющее небо. Мышцы ног напряглись, готовые к толчку. Мыслей не было. Только тихий гул ожидания.

Наставник свистнул плёткой. Оковы упали со стоящих напротив меня людей, и веревки соскользнули с их рук. Это был сигнал и для меня, и для моих противников. Сигнал, прозвучавший, словно приговор.

Пятеро рабов, подстёгнутые инстинктом самосохранения и сладким словом «свобода», с диким рёвом бросились вперёд. Они не были воинами, но даже крыса, загнанная в угол, кусается.

Первый, самый крупный, на полголовы выше двенадцатилетнего Бин Жоу, рванул прямо на меня, надеясь банально навалиться и повалить на землю своим весом. Тело голема среагировало без моего участия: небольшой шаг в сторону, скольжение, подобное «Падающему Листу». Массивное тело первого нападавшего пронеслось мимо, и он с глухим стуком рухнул на утоптанную землю.

Второй и третий налетели одновременно. Один метил пнуть в колено, другой — ударить головой в живот, сбивая с ног. Мне, стороннему наблюдателю, показалось, что этих людей перед тем, как выпустить на манеж, немного потренировали и даже напоили какой-то алхимией. Но даже с учётом этого, для голема они были слишком медленными.

«Мой» корпус плавно качнулся назад, уводя живот от удара, колено согнулось и сместилось буквально на четверть шага — ровно настолько, чтобы чужой тяжёлый башмак на деревянной подошве просвистел мимо. Движения голема были экономными и до пугающего точными. Ни малейшего лишнего усилия, только идеальное исполнение. Я лишь наблюдал, чувствуя, как мышцы Бин Жоу растягиваются и сокращаются с потрясающей эффективностью. Гуаньдао даже не дрогнуло, продолжая недвижимо покоиться на плече.

Четвёртый в отчаянии попытался плюнуть мне в лицо — жалкая попытка отвлечь. «Моя» голова чуть качнулась в сторону, и мерзкая тягучая смесь слюны с грязью пролетела мимо виска, не оставив и следа.

Пятый, самый жалкий, так и остался стоять на месте. Он просто плакал, не решаясь даже сделать шаг. Его рыдания звучали особенно громко в тягучей тишине манежа, и от этого становились ещё безысходнее.

Наставник безмолвно наблюдал. Его плётка лежала в ладонях неподвижно — знак того, что пока голем действовал идеально, не допустив ни малейшей ошибки. А я же, наблюдая, старался впитать в себя малейшие нюансы движений Бин Жоу.

Рабы, приободрённые тем, что голем не атакует, стали смелее. Их движения приобрели ярость и отчаянную дерзость, они пытались обойти меня с разных сторон, обрушив атаки с нескольких направлений сразу. Даже пробовали координировать свои выпады хриплыми, срывающимися криками.

Но тело Бин Жоу работало как совершенный механизм. Уклонения, резкие сдвиги, изгибы, немыслимые для обычного человека. Он был водой, постоянно утекающей между пальцев, дождём, который невозможно поймать. Рабы, промахнувшись в очередной атаке, уже не просто падали — они с глухими ударами натыкались друг на друга, сталкивались локтями, коленями, а иногда и лбами. Валились на утоптанную землю, подобно кеглям, но каждый раз, стоная, находили в себе силы подняться и вновь броситься вперёд. Их дыхание стало рваным и хриплым, а в глазах злобу и жажду свободы постепенно вытесняло отчаяние. Всё это время гуаньдао в руках голема безучастно и равнодушно смотрел в небо, словно холодный свидетель.

Новая серия атак, и ещё двое рабов начали скулить, уже окончательно осознавая, что обречены.

И тогда плётка Наставника свистнула снова. Он повернулся к голему, и его губы произнесли почти беззвучно:

— Хватит. Заканчивай. Можешь не сдерживаться.

Тело замерло на мгновение, словно ему требовалось время на осознание нового приказа и перезагрузку внутренней программы. Едва заметная заминка — и из оборонительной стойки Бин Жоу перешёл в низкую агрессивную позицию «Змея, готовящаяся к прыжку». Гуаньдао дрогнуло в руке, и его широкое лезвие плавно начертило в воздухе полукруг.

Трое самых агрессивных рабов, снова поднявшихся на ноги, поняли, что что-то изменилось. Они не слышали приказа Наставника, но не могли не заметить перемены: тихий ускользающий мальчик исчез. Теперь перед ними стояло уже нечто иное — хищное, равнодушное, опасное. Рабы испуганно переглянулись, попятились, но было уже поздно.

Первый выпад алебарды был стремительным и точным. Удар не лезвием — пятка гуаньдао с коротким хлёстким движением врезалась в солнечное сплетение самого крупного из них. Тот сложился пополам с влажным хриплым звуком, похожим на лопнувший мех, и рухнул, теряя сознание от боли и разрыва внутренних органов. После таких ударов не выживают.

Я, а точнее мой разум, осознающий всё происходящее в полной мере, попытался остановить голема. Но безрезультатно. Бин Жоу в этом сне, кажется, не слышал моих команд. А может, приказы Наставника были для него куда более весомым приоритетом?

Второй раб, оказавшийся на пути голема, с яростным рёвом бросился вперёд, размахивая окровавленными кулаками. Тело Бин Жоу сгруппировалось, провернулось в пол-оборота, и пятка правой ноги с разворота со всей силой ударила рабу в висок. Череп невольника хрустнул, как скорлупа пересохшего ореха. Несчастный упал беззвучно, сложившись на земле, словно сломанная детская игрушка.

Третий раб замер, увидев всё это. Его глаза округлились, и в них мелькнуло полное, окончательное понимание того, что сейчас его жизнь закончится. Несчастный, чья вина, скорее всего, заключалась лишь в том, что из-за непогоды он не смог собрать хорошего урожая и расплатиться с долгами, обмочился. Мне было противно смотреть на подобную слабость и одновременно жалко этого человека. Но, в отличие от меня, голем не ведал жалости и уж тем более сомнений. Бин Жоу видел перед собой лишь очередную цель.

Алебарда взметнулась вверх и тут же обрушилась вниз. Просто, лаконично и одновременно безупречно. Тело невольника, разрубленное от плеча до паха, развалилось на две неравные части.

Двое оставшихся в живых рабов сжались у стены, обняв друг друга. Они уже осознали, что практически мертвы, но от немедленной расправы их спасло чудо.

Наставник резко кивнул, будто оценивая качество заточки лезвия алебарды. Затем поднял ладонь, останавливая Бин Жоу, и свистнул в маленький костяной свисток.

Ворота манежа с грохотом распахнулись вновь, и на арену вышли ещё десять человек. На этот раз это были не простые рабы. Воины, возможно наёмники или бандиты, уже многое повидавшие и успевшие отнять не одну жизнь. Пусть одеты они были бедно, всё в те же лохмотья, но в руках держали оружие: кривые сабли, топоры, короткие копья. Их лица обветрены, движения размеренные, а в узких глазах легко угадывалась звериная жестокость.