Абсолютная Власть 4 (СИ) - Майерс Александр

Он посмотрел на меня, и в его глазах читался прозрачный намёк: «Что ты предложишь?». Игнатьев, в свою очередь, смотрел на него с тем же немым вопросом. Мы оба понимали, что Наумов торгуется, наслаждаясь своей ролью аукциониста, который продаёт поддержку тому, кто даст больше.

— Проблемы… — я сделал вид, что задумался. — Да, их хватает. Вот, к примеру, восстановление земель после войны. Требуются огромные средства. И я слышал, что Дворянское ведомство как раз располагает фондом для поддержки пострадавших аристократических хозяйств. Было бы прекрасно, если бы вы, Яков Николаевич, помогли донести эту информацию до нужных людей и… ускорить процесс. На благо всего Приамурья, разумеется.

Я не предлагал ему взятку. Я предлагал ему легальный, но очень эффективный рычаг влияния и возможность выглядеть благодетелем. И, вероятно, вывести часть средств в свой карман.

Я понимал, что он в любом случае не погнушается подобным. Поэтому лишь делал вид, что как бы даю добро на это.

— Возможно, возможно… — протянул Наумов. — Я изучу этот вопрос.

— А я, со своей стороны, — вклинился Игнатьев, — могу гарантировать, что в случае моего избрания все текущие контракты и отчисления в фонд ведомства будут не просто сохранены, но и пересмотрены в сторону увеличения. Ведь стабильность — это прежде всего финансовая стабильность тех, кто обеспечивает порядок.

Это была уже слишком откровенная ставка. Однако Наумов кивал, явно довольный тем, как растёт цена.

Я позволил себе улыбнуться.

— Финансовая стабильность — вещь важная. Но ещё важнее — репутация, — я отложил вилку и посмотрел прямо на Якова Николаевича. — Вот, скажем, история с этими грошовыми газетными поклёпами на Базилевского. Мне неприятно видеть, как поливают грязью достойного человека. И я уверен, что многим уважаемым дворянам, чьё мнение вы так цените, это тоже не по нраву. Особенно тем, кто, как и я, не любит, когда интриги пытаются подменить собой реальные дела.

— О, эти статьи — сущая мерзость, — Наумов покачал головой и отправил в рот кусочек говяжьей вырезки. — Однако многие поверят, к сожалению.

Игнатьев благоразумно не вмешивался, предпочтя уделить внимание куску лосося на своей тарелке.

— Более того, — продолжал я, и мой голос стал тише, но приобрёл стальную твёрдость, — мне кажется, что подобные методы в конечном счёте вредят репутации всех, кто с ними связан. Даже косвенно. Ведь если сегодня льют грязь на одного, завтра могут полить и на другого. И тогда уже вряд ли помогут никакие, даже самые щедрые, финансовые вливания. Доверие — штука хрупкая.

Лицо Наумова помрачнело. Он понял намёк. Я не просто просил, я демонстрировал, что обладаю информацией и готов её использовать. Я показывал, что могу быть не просто просителем, а угрозой.

— Репутация… да, конечно, — пробормотал он, отхлёбывая коньяк.

— И потом, Яков Николаевич, — я наклонился чуть ближе, сокращая дистанцию, — давайте будем откровенны. Вы — человек системы. И система сильна, когда в ней есть порядок. Базилевский предлагает правила, которые будут одинаковы для всех. И которые гарантируют стабильность вам, вашей позиции, вашему ведомству. Не сиюминутную выгоду, а долгосрочную безопасность. Подумайте, что в конечном счёте выгоднее лично вам.

Я видел, как в глазах Игнатьева вспыхнула ярость. Он понимал, что я бью по его главному оружию — непредсказуемости. Я предлагал Наумову альянс, основанный на общих интересах выживания и стабильности.

Директор задумался, его пальцы нервно барабанили по столу. Он смотрел то на меня, то на Игнатьева. Борьба отражалась на его лице. Жадность тянула к щедрым обещаниям Альберта, но инстинкт самосохранения склонял чашу весов в мою сторону.

Наконец, он тяжело вздохнул и посмотрел на меня.

— Вы… невероятно напоминаете отца, Владимир Александрович. Такой же прямолинейный. И, пожалуй, так же правы. Хаос, конечно, порой прибылен, но утомителен, — он повернулся к Игнатьеву и красноречиво на него посмотрел.

— Я… — начал было тот.

— Давайте просто поедим, господа. Я голоден, а настолько сложные разговоры безвозвратно портят аппетит, — вежливо заткнул его Наумов и весь обратился к вырезке. — Мне нужно обдумать всё, что я здесь услышал.

Игнатьев побледнел. Он молча встал, кивнул нам обоим, и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Его уход был красноречивее любой тирады.

Я тоже поднялся.

— Благодарю за ужин, Яков Николаевич. И за конструктивную беседу. Я надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным. Мои люди свяжутся с вами завтра, чтобы обсудить детали по тому фонду.

— Да, да, конечно, — сказал Наумов. — Непременно.

Я вышел на прохладный ночной воздух. Сделал глубокий вдох.

Эта маленькая битва была выиграна. Я обезоружил Игнатьева и поставил Наумова перед выбором. И я был уверен, что он согласится сотрудничать с нами, поскольку боится последствий больше, чем жаждет денег Игнатьева.

Но я не испытывал эйфории. Альберт не сдастся. Он отступит, перегруппируется и нанесёт удар с другой стороны. Эта схватка в ресторане была лишь первой разведкой боем.

Война за Приамурье, война за будущее, лишь начиналась. И я понимал, что следующие сражения будут ещё ожесточённее.

Где-то в глуши

На следующий день

Очередной день рейда по предгорьям выдался на удивление тихим. Слишком тихим. Воздух, обычно звенящий от энергии аномалий, был неподвижным, словно перед грозой.

Михаил ехал впереди отряда, его металлическая рука сжималась и разжималась в такт конским шагам.

Секач, чья лошадь шла рядом, прервал молчание:

— Командир, вон за тем гребнем уже начинаются владения Карцевых. Дальше идти не стоит.

Михаил остановился и с насмешкой посмотрел на горизонт.

— Я и не собирался в гости к этой суке. Но видишь вон тот перевал? — он кивнул на узкое ущелье слева, откуда исходил едва заметный сиреневый отсвет. — Там разлом. Мы просто подойдём, пошумим, напугаем местную нечисть… и погоним её в том направлении, — он ткнул пальцем в сторону земель Карцевой. — Пусть сама разбирается с гостями.

На лице Секача, обычно невозмутимом, появилось явное неодобрение.

— Командир, это рискованно. Мы вышли на охоту, а не чтобы создавать проблемы другим дворянам. Барон…

— Барон дал добро на то, чтобы изгнать монстров с окрестных земель! — резко перебил его Михаил, и его голос прозвучал грубее, чем он хотел. — Мы этим и занимаемся. Или ты хочешь оставить эту стаю у нашего порога?

Он видел, что Секач не согласен. Дружинник неодобрительно молчал, и в его глазах читался протест.

— Я не смею противиться приказу, — произнёс он глухо. — Но я обязан буду доложить барону о наших действиях.

— Доложишь! — бросил Михаил. — А пока — выполняй! Или отправить тебя бежать следом за монстрами?

Он тут же пожалел о своих словах. Секач был верным воином рода, не заслуживающим такого обращения. Но чёртова ярость, копившаяся месяцами плена и унижения, затмевала разум.

Михаилу было плевать на устав и на последствия. Ему нужно было действие, нужен был хоть какой-то выход для этой разрушающей его изнутри ненависти.

Не говоря больше ни слова, он развернул коня и повёл отряд к ущелью. Дружинники молча отправились за ним.

Разлом висел в самом узком месте ущелья, мерцая неровным светом. Он был больше, чем те, что они встречали раньше, и казался… неестественно стабильным.

И тут, как только отряд приблизился, из сиреневой глубины портала шагнула фигура.

Сначала это была всего лишь тень. Но через мгновение она обрела форму.

Это был человек. Высокий, мощный, в потрёпанной одежде, с двустволкой за спиной. Его кожа отливала бледным металлическим блеском, а по рукам и шее ползли тёмные узоры. В его глазах горел голодный, нечеловеческий огонь.

— Мать честная… — прошептал один из дружинников. — Это же Зубр!

— Но что с ним стало? — выдавил другой.