Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил

Сизый дым лениво клубился под закопченным потолком, вырисовывая причудливые, ускользающие символы. То ли руны, то ли просто игра теней, но на миг мне показалось, что я различаю среди них очертания волчьей морды — той самой, что смотрела на меня из чёрных вод озера.

"Лютоволк", вытатуированный на моем бедре, затрепетал, словно живой зверь, почувствовавший добычу. Кожа под рисунком загорелась, будто кто-то провёл по ней раскалённой иглой, и я едва сдержал стон.

Я ласково провел пальцами по резному клинку, ощущая, как древние руны, выжженные под кожей, откликаются на его прикосновение волной обжигающего тепла.

— Расскажи о ней? — спросил я, не отрывая взгляда от лица изрезанного морщинами старухи.

Голос звучал чужим, низким, будто из глубины колодца. В груди что-то сжалось — не страх, но предчувствие. Я уже знал, что услышу. И боялся.

Марена, тяжело вздохнув, извлекла из-под лавки старый деревянный ларец.

Он был черным от времени, но на его потрескавшейся крышке четко проступал знак — переплетение волчьих клыков и древесных корней, точь-в-точь как на гарде моего меча.

— Княгиня Ирина — последняя кровь угасшего рода Белых Волчиц, — проскрипела она, с трудом открывая покосившийся ларец.

Внутри, на выцветшей бархатной подкладке, покоился серебряный обруч, испещренный вязью древних, давно забытых письмён.

— Её предки были хранителями врат, что разделяют и связывают миры, — продолжила старуха, проводя костлявым пальцем по обручу. Металл зашипел, оставляя на её коже красный след. — Не людьми, не богами — мостом.

Святослав, словно ужаленный, резко поднялся, с грохотом опрокинув ветхую скамью.

— Врат в Иной мир? Но это же…

— Не сказки, — оборвала его Велена, бросив на него испепеляющий взгляд.

В отблесках пламени её глаза казались бездонными, как ночное небо.

— Берендеи — не просто дикие звери. Они те, кто был здесь до нас. Те, кого мы предали забвению, — её голос стал глуше, словно доносился из-под земли. — Твоя мать... она последняя, кто помнил настоящие имена.

Я осторожно взял обруч. Холодный металл обжёг пальцы, но боль была странной, почти приятной, словно ласковый укус близкого существа. В ушах зазвучал далёкий звон, будто кто-то ударил по хрустальному кубку в глубине веков.

Где-то в глубинах памяти, словно из тумана, возникло смутное воспоминание – нежные женские руки, надевающие мне на голову что-то похожее, когда я был ещё ребёнком. Запах лаванды и полыни. Голос, напевающий колыбельную на забытом языке. И страх – не мой, а её, когда в дверях появлялись чужие тени...

— Князь использовал её кровь, чтобы навеки запечатать последние врата, — продолжала Марена своим скрипучим голосом.

Старуха поднялась, и её тень на стене вдруг вытянулась, приняв звериные очертания.

— Но печать держалась лишь до тех пор, пока она носила тебя под сердцем.

Она щёлкнула языком, и в этот момент обруч в моих руках вдруг ожил – древние письмена вспыхнули кроваво-красным светом, а по металлу побежали тонкие трещины, будто он вот-вот рассыплется в прах.

Внезапный порыв ветра с треском выбил рассохшийся ставень.

В образовавшемся проёме на миг мелькнула тень – слишком огромная и зловещая для человека.

— Они идут, — глухо произнесла старуха, не выказывая ни малейшего страха. Её мутный глаз отражал пляшущие тени, будто видел сквозь стены то, что остальным было не дано разглядеть. — Чувствуют, что ключ пробудился.

Я медленно поднялся, ощущая, как что-то дикое и древнее внутри меня отзывается на этот зов. Кости трещали, сухожилия натягивались, будто готовые в любой миг разорвать человеческую оболочку. "Лютоволк" тихо запел в ножнах, а руны на моих руках вспыхнули в унисон с его песней, выжигая на коже узоры, которые я видел лишь в смутных снах.

— Где Чёрная Башня?

Марена криво усмехнулась, обнажив почерневшие от времени зубы. Её пальцы, похожие на корни старого дерева, сжали край стола, оставляя вмятины в древесине.

— Там, где стоял твой родовой замок, волчонок. Голос её стал глубже, обретая странные обертоны, будто говорили сразу несколько существ. — Князь воздвиг её на костях твоих предков, утопив в крови нашу память.

Святослав побледнел, как полотно. Его пальцы судорожно сжали рукоять меча, но в его глазах читалось нечто большее, чем страх — узнавание. Он знал эту историю. Но не всю.

— Но это же… святотатство…

— Сердце княжества, — закончил я за него, чувствуя, как осколки давно забытых воспоминаний складываются в цельную картину. Вспышки образов: высокие, неприступные стены, холодные каменные коридоры, детский страх, затаившийся в тёмных углах. — Прямо под княжеским теремом.

Велена уже стояла у двери, её верный нож зловеще поблёскивал в сгущающейся темноте. В её позе не было страха — лишь холодная решимость хищницы, почуявшей добычу.

— Значит, мы идём туда?

Я решительно натянул обруч на запястье. Серебро, словно живое, впилось в кожу, становясь частью меня, моей плотью, моей сутью. Боль пронзила руку, но тут же сменилась странным успокоением — будто что-то давно потерянное наконец встало на своё место.

— Нет, — твёрдо сказал я, чувствуя, как зверь внутри меня натягивается, словно тетива лука, готовый сорваться. Голос мой изменился, обретя низкие, рычащие ноты. — Мы возвращаемся домой.

За окном раздался вой — не один, а множество голосов, сливающихся в жутковатую симфонию. Не просто волки. Стая. Моя кровь. Моя семья.

Лес встретил нас могильным молчанием.

Не тем умиротворяющим безмолвием, что предвещает рассвет, а гнетущей, зловещей тишиной, словно сама природа затаила дыхание в предчувствии неминуемой бури. Воздух стоял неподвижный, густой, будто пропитанный свинцовой тяжестью. Даже ветер, казалось, боялся потревожить листву, и лишь редкие капли дождя, пробиваясь сквозь непроницаемый полог ветвей, падали на прелую землю с приглушенным шлепком, словно неслышные шаги неведомых существ.

Мы шли втроем — я, Велена и Святослав.

Но теперь за нами, сливаясь с клубящимися тенями, крались они.

Волки.

Не обычные лесные звери, а те, чьи глаза мерцали в непроглядной тьме, словно раскаленные угли. Их силуэты казались непомерно большими, неестественно вытянутыми, будто сама тьма принимала форму, чтобы идти за нами. Чудовищно иные, но до боли знакомые - будто смутные воспоминания из детских кошмаров теперь обрели плоть и кровь.

Глава 13 Дорога домой

Они не приближались, не оглашали чащу рыком. Просто шли следом - бесшумные, неотступные, словно призрачные тени былых клятв. Их лапы не оставляли следов на сырой земле, а дыхание не поднимало пар в холодном ночном воздухе. Как эхо давно забытых, окровавленных обетов, что наконец дождались своего часа.

Святослав нервно обернулся, его побелевшие пальцы судорожно сжали окованную рукоять меча. В его глазах читался животный страх - тот самый первобытный ужас, что живет в каждом человеке при виде настоящей, не прирученной дикости.

— Они… они идут с нами? — его голос дрогнул, став чужим, почти детским.

Я промолчал. Слова были излишни.

Сквозь кожу я чувствовал их взгляды - десятки, сотни горящих точек во тьме. Чувствовал, как древняя кровь в моих жилах отзывается на их беззвучный зов. Руны на запястье пульсировали в такт этому немому диалогу.

Они шли за мной.

Потому что теперь я знал, кто я есть.

Дорога к княжеским землям вилась сквозь непролазные дебри, где вековые деревья сплетались ветвями в плотный свод, не пропускающий ни лунного света, ни надежды. Эти леса дышали — тяжело, мерно, как спящий зверь, и каждый выдох окутывал нас запахом прелой листвы и древней, запекшейся крови.

Но теперь эти угрюмые чащи казались… до боли знакомыми. Каждый корень, будто нарочно вывернутый из земли, чтобы преградить путь чужакам, но — пропустить своего. Каждый замшелый камень, хранящий в порах память о тысячах босых лап, прошедших здесь до меня. Каждый причудливый изгиб заброшенной тропы, что вилась не как дорога людей, а как звериная тропа — будто я ступал здесь несчётное количество раз. В другой жизни. В другом обличье.