Башни Латераны 2 (СИ) - Хонихоев Виталий

— Призналась? — переспросил Лео глухо. Зачем признаваться в том что ты колдунья, если ты не колдуешь?

— Конечно, призналась, — мать сморгнула слёзы. — Под пытками все признаются. Даже если ничего не делали. — Она отложила иглу, обхватила себя руками. — Завтра на площади жгут.

Лео сел на лавку, одним движением взъерошил себе волосы. Мысль никак не укладывалась в голове. Ладно он, Лео Штилл. Он действительно некромант, выкопал Алисию, поднял ее, полный набор тут и осквернение могилы, и надругательство над телом и некромантия сама по себе. Если его найдут, то костра не избежать… но он-то виноват. Он и есть страшный некромант… хреновый правда пока, сам не знает, как поднимать мертвяков, и магистр Шварц тоже не знает. За что ее тоже, кстати на костер поволокут, коли дознаются. Но Марта?

— Она никого не ворожила, — сказал он. — Травы продавала. Лечила людей.

— Для них это всё равно ересь, — мать покачала головой. — Если не целитель лечит — значит, колдун. — Она посмотрела на Лео. — Сынок, будь осторожен. Не связывайся с магией. Не ходи к той… к магистру Шварц. Про нее всякое говорят, уж больно она на язык остра, да спуску этим инквизиторам не дает. Но она-то дейна из благородных, а ты… не ходи к ней ты так часто. Пожалуйста.

Лео промолчал. Не мог обещать.

Утро выдалось холодным. Небо затянуто серыми тучами. Дождь моросил — мелкий, надоедливый. Лео шёл к площади вместе с толпой

Толпа была разная.Впереди шли семьи — мужья с жёнами, дети на руках. Лица серьёзные, напряжённые. Женщины крестились, шептали молитвы. Мужчины молчали, смотрели в землю. Они шли, потому что велено. Потому что иначе — под подозрение. Не придёшь на казнь еретички — значит, сам еретик.

Сбоку — группа ремесленников. Кузнецы, плотники, кожевники. Говорили вполголоса, но Лео расслышал обрывки:

— … жалко старуху. Никому зла не делала.

— Да кто её знает. Может, и вправду ворожила.

— Ворожила, не ворожила — какая разница? Если инквизиторы сказали — значит, виновна.

— А если не виновна?

— Слушай, там же не дураки сидят в этой инквизиции, они же разбираются. Раз сказали что колдунья и ворожея, значит так и есть.

Дальше шли женщины. Торговки с рынка. Одна — толстая, в грязном переднике — говорила громко:

— Правильно делают! Ведьм жечь надо! Она мне завидовала, знаю я! Глаз дурной был!

Её подруга — худая, с жёлтыми зубами — кивала: — И мне! Я у неё раз травы купила — так неделю живот болел! Точно порчу навела!

— Да она вообще с нечистым водилась! Соседка говорила — видела, как та ночью в лес ходила! К шабашу, небось!

Лео слушал и чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Врут. Просто врут. Марта никогда ни на кого порчу не наводила. Травы продавала, лечила людей. А эти — завидовали. Или просто злые были.

Рядом с ним шла пожилая пара. Муж с женой. Лица осунувшиеся, глаза красные. Женщина всхлипывала. Муж обнимал её за плечи.

— Она нам помогала, — шептала женщина. — Помнишь? Когда у меня нога болела? Она мне травы дала, боль сняла… А теперь её жгут. За что?

— Тише, — прошептал муж. — Не говори так. Услышат.

Женщина замолчала. Слёзы текли по щекам. Лео отвёл взгляд. В груди — тяжесть. Впереди — мужчина средних лет. Хорошо одетый. Купец, наверное. Шёл не спеша, лицо равнодушное. Рядом — сын, лет десяти. Мальчик смотрел по сторонам с любопытством.

— Папа, а что будет? — спросил он.

— Ведьму сожгут, — ответил отец спокойно.

— А можно я на неё посмотрю?

— Конечно. Только не подходи близко. Дым едкий, еще надышишься…

Толпа становилась плотнее. Люди сбивались кучками. Кто-то локтями проталкивался вперёд — хотел получше видеть. Кто-то, наоборот, держался сзади — не хотел смотреть, но уйти боялся. Где-то справа женщина тихо плакала. Слева — мужчины ругались, не могли поделить место. Впереди — подростки смеялись, перебрасывались шутками.

— … говорят, если ведьма настоящая, то огонь её не возьмёт!

— Чушь! Всех берёт огонь!

— А вот и нет! Мой дед рассказывал — была одна, так её три раза жгли, и всё без толку!

— Враньё!

— Сам ты враньё!

Лео протиснулся вперёд. Встал у края толпы. Рядом — мужчина в грязном плаще, женщина с ребёнком на руках, пара подростков. Все молчали. Смотрели вперёд.

На площади уже собралось несколько сотен человек. Может, больше. Стояли кругом. Посреди — высокий деревянный столб. Вокруг — хворост, поленья, солома. Всё мокрое от дождя, но инквизиторы полили чем-то — маслом, наверное. Запах резкий, едкий. По краям площади — стражники в белых плащах. Алебарды наперевес. Лица каменные.

Мужчина рядом с Лео сплюнул: — Вот сволочи. Старуху жечь.

— Тише, — шикнула женщина с ребёнком. — Услышат.

— Да пусть слышат, — буркнул мужчина, но голос понизил. — Марта никому зла не делала. Травы продавала. Моей жене от головной боли помогала. Какая из неё ведьма?

— Для них все ведьмы, — ответила женщина тихо. — Кого ни схвати.

Сзади кто-то крикнул: — А барон-то наш где? Не явился?

— И Освальд тоже, — добавил другой. — Видать, не одобряют.

— Или боятся, — фыркнул первый. — Церковь сильнее их теперь.

Лео слушал молча. Действительно, ни барона Хельмута фон Вардосы, ни маршала Освальда на площади не было. Только инквизиторы, стражники и толпа.

После казни он шел домой, не чувствуя под собой ног, во рту отдавался отвратительный и такой знакомый вкус горелой плоти, совсем как тогда, в лесу. Зачем он пошел на площадь? Убедиться, что все по-настоящему и старую Марту действительно сожгут на костре, а не отпустят домой «под честное слово»? Или увидеть наяву какая судьба может ждать его и магистра Элеонору, если церковники дознаются?

С приходом инквизиции в городе стало душно. Поэтому Лео с радостью встречал весну. Весна для него означала не только то что становится теплей и можно ходить по улице без шапки и теплой куртки, не только то что начинают щебетать птицы и появляется первая зелень. Весна для него означает начало военной кампании, а значит «Черные Пики» оставят свои зимние квартиры и двинутся в путь.

Глава 12

Весна окончательно вступила в свои права. Дожди стали реже, воздух — теплее, и даже в их районе, где дома жались друг к другу как нищие у костра, появился запах распускающихся почек и свежей зелени. Лео возвращался домой из таверны с узелком в руке — Вильгельм отдал остатки жаркого после заезжих торговцев, что драку в таверне с наемниками устроили и их выкинули на улицу.А мясо — осталось. Хорошее мясо, мягкое, с травами. Отец обрадуется.

Он толкнул дверь. Внутри пахло капустным супом и свежим хлебом. Мать стояла у очага, помешивала чугунок. Мильна сидела на полу у стола, играла с тряпичной куклой — старой, но в новом платьице, сшитом из яркой ткани что осталась у матери после пошива заказа для жены мастерового. Девочка щебетала что-то, укачивая куклу.

Отец сидел на лавке у окна, зажав между колен деревянную ложку и пытаясь довести ее до ума, держа нож в левой руке, шлифовал, медленно, сосредоточенно. Вместо правой руки — культя, отец так и не привык пользоваться протезом. Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову и приветствовал сына коротким кивком.

— Лео! — Мильна вскочила, бросилась к нему. Обняла за ноги. — Ты пришёл! Пирожки принес? Обещал! Два! И сахарную голову!

Он усмехнулся, погладил её по голове: — конечно принес. Только сахара не взял, а пирожки вот. — он достал из сумки сверток: — Ма! Отто сказал, что за рубаху должен, отдал хлеб за полцены. Велел кланяться.

— Ох, да он давно уже не должен! — всплеснула руками матушка: — нам-то деньги и не нужны сейчас так… ты ему скажи, чтобы полную цену брал, нельзя же так!

— А по-моему — еще как должен! — встряла Мильна: — рубаха такая красивая вышла, с огненными птицами по вороту! Так что должен! Пусть булочек еще даст!

— Милли! Нельзя же так! У дяди Отто своя семья есть и дети тоже. — упрекает ее матушка, но ее глаза смеются.